Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

class="p1">3. Надо будет внести поправку к нашему курсу в вопросе о командном составе. Местами мы прямо создаем ячейки для белых — начвосо, упвосо (начальник, управление военных сообщений Полевого штаба. — Ю. Ж.) и пр. До сих пор для нашего комиссара законом было не вмешиваться в воен. дело. Теперь пора ему сказать: учись, готовься заменить специалиста. Теперь сплошь да рядом комиссар только прикрывает командира перед солдатами в особо тяжелых вопросах и перед нами (снижается часть ответственности). Собственными глазами вижу, как часть наших лучших работников глупеет при “специалистах”, частью ассимилируется ими. Надо выпрямить эту линию. Здесь хватили через край: не принципиально (принцип верен), а при практическом проведении. И не только в военной сфере.

Пункт 3 очень важен, но о нем надо поговорить в Цека, как только удастся собраться.

Пункт же 1-й должен быть разрешен сейчас же, ибо тут промедление в неделю может стать роковым. И даже промедление на несколько дней.

Я знаю: у Вас склонность объяснять мою тревогу тем, что я вижу только Питер, что мы страдаем «сепаратизмом», поддаемся панике и пр. Все это абсолютные пустяки. Настойчиво прошу принять те доводы, которые я привожу. На Питер больше года смотрели как на город, от которого надо только брать и которому ничего не надо давать. Это было бы еще с полбеды, если бы дело шло не только о самом Питере. Но Питер теперь — ворота Москвы. В этом гвоздь.

Буду очень благодарен, если черкнете ответ.

Привет, Зиновьев.

После написания этого письма у нас со Сталиным была беседа с пом. командарма Блюмбергом (Ж. К. Блюмберг — прапорщик военного времени — Ю. Ж. ), опытный и свой человек. Его мнение то же. Позовите к себе военного и спросите — только не такого, у которого всегда и все обстоит благополучно.

Военное положение на фронте нашем за это время еще ухудшилось.

Посылаю с нарочным, чтобы не пропал лишний день»131.

Ответ Ленина оказался более чем кратким: «С § 2 я не согласен. Сейчас это укрепит врага, усилив в нем веру в нашу слабость»132. Так Владимир Ильич решил сам. Один. Хотя Зиновьев пунктом 3-м предлагал вернуться к вопросу о «военной оппозиции» на заседании ЦК. Почему же Ленин так поступил? Видимо, потому, что еще верил в очень близкую мировую революцию. Верил в успехи Венгерской советской республики, все еще продолжавшей бороться. И ошибся. Советская Венгрия хотя и дольше Баварской — только три недели, и Бременской — один месяц, продержалась более четырех месяцев и все же пала 1 августа.

Между тем, не получив ожидаемого сообщения о сроках непременного, по их мнению, прибытия подкреплений, 10 июня Сталин и Зиновьев отправили очередную телеграмму, опять же на имя Ленина. В ней уведомляли и о случае измены, происшедшем еще в конце мая, но только теперь заинтересовавшем Москву, и о положении на фронте, остававшемся тяжелым: «На записку Склянского (сохраняется ли нужда в трех полках — Ю. Ж.) не дали ответа потому, что последние двое суток были на фронте, записку прочитали сегодня. На сторону противника перешла не одна рота, а три и один конный полк с двумя орудиями. Причина та же, о чем уже сообщалось. Ввиду оттяжки, которую Вы затеяли, нам пришлось почти оголить Карельский участок, за последствия чего должны отвечать Склянский, ком/андующий/ зап/адным фронтом/ и другие любомудры. Нападения финнов на нашу границу продолжаются…»133.

Возлагая ответственность за Склянского, Сталин и Зиновьев не знали, что происходило в Москве. Не знали, что, отправив письмо Зиновьева от 8 июня в архив, Ленин распорядился заодно переслать его копии Троцкому и Склянскому134.

Эфраим Маркович Склянский в мировую войну был сначала рядовым пехотного полка, затем зауряд-врачом, ибо не успел закончить медицинский факультет Киевского университета. В октябре 1917 стал членом ПВРК, с октября 1918 — уже заместитель Троцкого в наркомате по военным и морским делам, в Реввоенсовете республики. В отсутствие Льва Давидовича в Москве, что бывало достаточно часто, решал все текущие вопросы в обоих военных органах.

Познакомившись с полученным от Ленина письмом Зиновьева от 8 июня, Склянский не мог не вспомнить об отчаянных телеграммах Григория Евсеевича, начавшего еще две недели назад взывать о помощи и поддержке:

21 мая — «Прошу сообщить точно, какие и когда части и где находятся. Дорог каждый час. Время все. Если опоздаем на день, то будет крайне плохо. Настоятельно просим сосредоточить на этом все усилия. Дайте хоть пятьсот человек конницы непременно. Возьмите из Москвы все, что только можно. И притом сегодня, сейчас, сию минуту».

24 мая — «Прибывшие резервы приводят нас в отчаяние. Это не помощь, а обуза. Три полка четвертой дивизии, по заявлению формировавших их Семашко, никуда не годятся. Два полка идут невооруженными. Они недавно бунтовали в Брянске, годится только третья бригада. Полки второй бригады очень мало надежны»135.

Склянский отлично понимал, что если сейчас признать полную правоту и Зиновьева, и Сталина, то тогда ему, а не им придется отвечать за бездействие и прежде. А потому поспешил дискредитировать Зиновьева, переложив на него всю вину. Сделал же это весьма просто, сконцентрировав внимание на случае измены, который, кстати, не был единственным.

На рассвете 29 мая помощник (заместитель) командира 3-го полка и командир 1-го батальона Отдельной Петроградской бригады — оба бывшие офицеры гвардейского Семеновского полка, изменили. Воспользовавшись тем, что 1-й и 2-й батальоны ушли на позиции, привели белых в деревню Выру, что под Гатчиной, где был расквартирован полк. В завязавшемся бою погибли командир полка Таврин, комиссары бригады — Раков и полка — Купше. Однако уже ночью около 40 красноармейцев сбежали из плена к своим. Вскоре за ними последовали и почти все остальные136.

10 июня Склянский посетил Ленина и, судя по всему, сумел убедить его в неправоте Сталина и Зиновьева, чье вмешательство в командование и привело к столь возмутительному случаю. Заручившись поддержкой Владимира Ильича и его решением рассмотреть происшедшее на заседании ЦК, Склянский передал в высший партийный орган записку, точнее — кляузу, в которой постарался полностью выгородить себя.

«Владимир Ильич, — писал он 11 июня, — передал мне полученную от тт. Сталина и Зиновьева телеграмму, относительно которой должен заявить.

Первая телеграмма, адресованная, очевидно, Ленину (от 6 июня — Ю. Ж.), была переслана мне секретарем Совнаркома т. Фотиевой в ночь с воскресенья на понедельник, т. е. 9 июня между 2 и 3 часами утра (следовательно, если верить Склянскому, срочная телеграмма двух членов ЦК с фронта