Подвал. 24 года в сексуальном рабстве - Аллан Холл

с собой через несколько часов после ее бегства, обвиняя полицейских как «убийц». А в мае 2008 года она приобрела Дом ужасов у престарелой матери покойного. Во многом Наташа Кампуш остается пленницей своей тюрьмы, и вот именно эту связь с прошлым люди, ухаживающие за Элизабет, должны прервать. Примененный к ней терапевтический курс включает повторение про себя коротких мантр типа: «Я ни в чем не виновата, я сделала все, что было в моих силах»; «Это он был плохим»; «Он не может больше причинить мне боль»; «Я в порядке»; «Те, кто воистину любит меня, заботятся о том, чего я хочу, о чем я думаю и что чувствую».

«Стокгольмский синдром», описывающий эмоциональную привязанность, складывающуюся между пленником и похитителем, был обнаружен по меньшей мере у некоторых детей Фритцля. Но только не у Элизабет! Ненависть, которую Элизабет испытывает к отцу, хранит ее от этого синдрома, но она с трудом находит ответы, когда дети спрашивают ее: «Почему мы, мамочка? Неужели ты ничего не могла сделать, чтобы он выпустил нас раньше? Почему ты не обращалась с ним поласковее и не дала нам шанс освободиться скорее?»

Еще одно слово, начинающееся на «Р», полезно в процессе лечения: рутина. Элизабет установила собственное расписание для своих детей. Годы заключения учили узницу самой планировать время, организовывать его, заполнять, ценить.

Элизабет постепенно узнавала мать и ежедневно встречалась с Розмари в соседнем отделении в течение первого месяца свободы. Они готовили завтраки из рулетов, кофе, хлопьев, фруктов, ветчины и сыра, пока дети заправляли свои койки.

В свои сорок два Элизабет еще вполне может найти партнера, который будет заботиться о ней и разделит с ней свою жизнь. Психиатрическое лечение проходит успешно. Ей прописали курс психотропных средств, чтобы уменьшить навязчивые симптомы страха, беспокойства и самоуничижения. Хотя ее продолжительное заключение и надругательства не имеют себе равных в современности, она не одинока. Во внешнем мире есть и другие жертвы, претерпевшие многое и оставшиеся в живых.

Встреча между «верхними» и подвальными детьми Элизабет состоялась прежде, чем тест на ДНК подтвердил, что все это — инцестуальные потомки Йозефа Фритцля. Штефана и Феликса, до сих пор пугающихся незнакомцев и солнечного света, тепло приветствовали подростки «сверху» — пятнадцатилетняя Моника и четырнадцатилетняя Лиза, а также их одиннадцатилетний брат Александр. «Это была действительно счастливая встреча, — вспоминает главврач Бертольд Кепплингер. — Мы внимательно наблюдали за ними».

Доктор Кепплингер также говорит, что мальчики иначе смотрели на Фритцля, чем женщины из той же семьи. Существуют опасения, что мальчикам присуще врожденное чувство уважения к нему вплоть до веры в то, что Фритцль, в конце концов, не такой уж и плохой. К этому подсознательному восхищению относятся как к опасному симптому, чем более взрослыми становятся мальчики.

Помимо сеансов терапии у Элизабет хватало посетителей. Ее тридцатишестилетняя сестра Габриэлла Хельм признается, что не выдержала и разрыдалась, впервые увидев Элизабет на свободе. Элизабет бесследно исчезла, когда ей было восемнадцать, и Габриэлла, как и все остальные, поверила россказням о том, что сестра присоединилась к секте. И, как и все остальные в этой находящейся под отцовским сапогом и подвергавшейся постоянным надругательствам семье, она была постоянной рабыней отца, которого уважала и боялась. «Никому из нас просто не верится, как нормально выглядит Элизабет, — говорит Габриэлла, которая сама проходит курс терапии. — Она здорова, болтлива, и все у нее идет на лад. Каждый день силы понемногу возвращаются к ней. Все это не могло не сказаться на семье. Раньше мы были раздавлены. А теперь работаем все вместе, чтобы поддержать Элизабет. Она сама не своя от радости, когда видит детей. Говорит им, какие они красивые, поглаживает каждого по лицу и говорит, как они ей дороги».

Элизабет и Феликсу приходится носить специальные полароиды, потому что глаза их слишком чувствительны к естественному свету. Они смеются и шутят, передразнивая очкастых персонажей из DVD и с видеокассет. Больничное телевидение специально настроено только на проигрывание фильмов; семью намеренно ограждают от историй, которые рассказывают про них в СМИ. Больничный телевизор редко выключен. Знаменитые пациенты смотрят документальные фильмы о природе, детские мультики и программы о путешествиях — последние буквально завораживают детей, прежде видевших в нескольких метрах перед собой только глухую стену. После трех недель пребывания в больнице Элизабет впервые совершила прогулку.

Папарацци буквально окружили больницу в надежде на эксклюзивный снимок ценой в миллион долларов, поэтому для своего первого выхода ей пришлось переодеться медсестрой.

Экскурсия в чуждую среду была санкционирована доктором Кепплингером. Он приказал детективам в штатском ни на минуту не отходить от Элизабет, оговорив, что прогулка будет длиться не более пятнадцати минут.

Элизабет спустилась по черной лестнице в форме: черные зашнурованные туфли без каблука, черные чулки, парик и джемпер. Рядом с Элизабет все время шла сиделка, взявшая ее под руку, пока они обходили территорию больницы. Один раз Элизабет остановилась, чтобы сорвать только что распустившийся розовый рододендрон, и, вертя его в пальцах, взяла с собой в отделение. В больнице к ней относились как к героине.

Несколько раз Элизабет разрешали повидать лежавшую в коме Керстин, находившуюся в другой амштеттенской больнице в нескольких километрах от клиники. «Элизабет хранят как зеницу ока», — сообщил цюрихской газете медбрат из больницы. На этот раз она снова переоделась медсестрой и даже надела рыжий парик с хвостиком. Элизабет тихо сидела на краешке койки, пока ослабленная иммунная система дочери изо всех сил старалась преодолеть парализующее воздействие длительного заключения. Временами она обращалась к ней. Позже, когда врачи вывели Керстин из искусственной комы, они скажут, что любовь, которую излучала Элизабет, оказалась жизненно необходимой для того, чтобы вернуть дочь в царство живых.

Ее адвокат Кристоф Хербст так описывает эти первые недели свободы: «Элизабет очень счастлива, вновь открывая для себя мир. Ей очень нравится выходить наружу и чувствовать капли дождя на лице. Но важно, чтобы процесс приспособления происходил медленно. У Элизабет и ее детей, живших в подземелье, слабо развито представление о времени и о будущем. Кое-кто, слушая историю Элизабет, думает, что она — персонаж из фильма ужасов. Но слухи о том, что она беззубая и не может разговаривать, — неправда. Она потеряла много зубов, но не все. По ее внешнему виду нельзя догадаться, через что ей довелось пройти, настолько она напоминает любую нормальную женщину. Она говорит семье, что все, к чему стремится, — нормальная жизнь, по крайней мере в той степени, в какой она ей доступна. Это — ее единственное желание.

Всем им просто очень нужен мир