Орден. Дальняя дорога - Дмитрий Шидловский

— Главное богатство страны — люди, ее населяющие. Надо привлечь в Ингрию самых деятельных и боевитых. Потому этот указ, прокатившись кличем по землям, поманит их. В Европе сейчас идет страшная резня. Самые буйные сложат голову на ее полях. Самые трусливые забьются в норы до лучших времен. Те же, кто готов строить и защищать свое, приедут к тебе. В Ингрии сейчас больше немецкого населения. Это плохо. Сейчас они боятся твоего гнева, но времена проходят. Объединившись, немцы могут свергнуть тебя или твоего наследника или просто начнут резню с русскими. В княжествах центральной Руси сейчас тяжело живется. Брат твой взял многие княжества на щит. Не всем это нравится. Бояре твоего брата много крестьян обижают. Они бегут. До сих пор те, кто хотел воевать, бежали в твое войско. Но те, кто хотел жить мирно, пахать, пасти стада, заниматься ремеслами, бежали в Литву. Пусть бегут к тебе. Потому для крестьян и мастеровых из Руси обещание надела или беспошлинного занятия ремеслами на три года.

— Да как же прокормить всех, кто придет?

— Деятельный человек сам себя прокормит. Ему надо лишь дать надел, пусть даже неугодий, и не мешать. Когда он поднимется на ноги, он и твою казну начнет пополнять.

— Да, но тогда, значит, я начну сманивать подданных у брата.

— У Литвы. Человек, желающий бежать, сбежит всегда. Надо, чтобы бежали к тебе. Брат сам указал тебе идти на север и княжить там. Это его воля. Ему достаточно, чтобы здесь был союзник. А справиться с этими землями ему сейчас не под силу. А раз стал правителем, забудь о родстве и дружбе. Твое княжество теперь — это ты сам. Его интересам ты должен подчинить себя. В ближайшие века они будут едины с Москвой, твой брат это понимает. Потому и отпустил тебя. По той же причине никто не должен знать о вашем родстве. Ты теперь для всего мира князь Андрей Ингрийский, и тем все сказано.

— Хорошо, объясни последнее. Почему уложение сопровождается запретом даже князьям и думе менять его сто лет? Почему не вечно? Почему не десять лет?

— Ты сейчас будешь великим правителем, создавшим великую державу. Твой завет будет уважаем в веках. Но ничто не вечно. То уложение, которое сейчас поможет твоему государству встать на ноги, будет тяготить его после, через века. За эти сто лет вырастут несколько поколений, для которых такая жизнь будет естественной. Они поменяют то, что будет мешать, не затронув основ.

— Далеко ты мыслишь, барон.

— Только дурак и святой живут сегодняшним днем. Правитель мыслит годами. Мудрый правитель, желающий, чтобы его государство жило в веках, должен мыслить столетиями.

Глава 47

Снова вместе

Артем встретил Ольгу в день битвы под стенами Новгорода. Она нашла его на поле боя, когда он, после вылазки, с кружащейся от усталости головой, весь забрызганный кровью врагов, сидел на пригорке и тупо смотрел на городские стены. Победа не принесла радости. Он думал, что остановить эту кровавую карусель, наверное, не удастся никогда. Не будет того победителя, который, силой оружия разгромив врага, установит мир на земле. И придворные интриги, в которых так силен барон, здесь не помогут. «По-другому все должно быть, по-другому», — твердил он.

Ольга бросилась к нему, обняла, покрыла его лицо поцелуями. Было видно, что она очень волновалась за него. По полю бродило уже много женщин, выискивавших мужей, сыновей, братьев. Не всем везло, как Ольге, найти своих близких живыми, и над полем уже несся плач.

В объятиях жены он забылся от кровавого кошмара прошедших дней. После долгой разлуки Ольга постаралась окружить Артема всей нежностью и любовью, на которую была способна. Она не задавала никаких вопросов, ни о чем не просила. Она просто старалась дать мужу столько тепла и любви, на сколько была способна.

В родительский дом Ольга зайти даже не пыталась.

— Не простили они меня, — сказала она твердо. Услышав о поединке с братом, удивилась:

— Он же мог тебя убить, почему ты так рисковал?

Объяснения Артема, что он не хотел лишать жизни неразумного, но незлого человека, действия не возымели.

— Не любишь ты меня, не бережешь, — всхлипнула Ольга и надула губки.

Чтобы успокоить ее, потребовались полчаса и пара сережек, припасенных на Пасху.

Через несколько дней, придя от барона, Артем сказал, что они переезжают в Петербург, где будут служить князю Ингрийскому.

— Как скажешь любимый, — сказала Ольга. — А где мы будем жить?

— Барон сказал, что отдает нам свой дом, а сам перебирается в бывшие палаты Великого Кантора в замке, — ответил Артем.

Объяснение было принято с удовлетворением.

Артем продолжал тренироваться с бароном каждый вечер и утро. Теперь к ним присоединился и Питер, который тоже оказался учеником Рункеля. Выяснилось, что он все это время состоял при псковском посаднике.

Формально Артем больше не был слугой барона. После битвы он был назначен сотником над командой ландскнехтов, присягнувших князю Андрею. Князь спешил назначить в немецкие части как можно больше командиров, которым доверял.

После объявления Андрея князем Ингрийским указы сыпались как из рога изобилия. В большинстве из них Артем без труда узнавал перо барона. В одном из этих указов он выяснил, что причислен к дворянскому сословию Ингрии. Указ создавал сословие, в которое включались все немецкие рыцари и их потомки, русские бояре и боярские дети, присягнувшие князю. Дворянство даровалось также всем командирам, вплоть до десятников, участвовавшим в битве под Новгородом и присягнувшим Андрею. (А это распространялось и на Артема.) Кроме того, был приложен внушительный список отличившихся в боях простых ратников, которым также даровалось дворянство. Артем отметил, что в дворянство нового русско-немецкого государства, которое и так выглядело достаточно химерно, попало много татар. «Интересный коктейль у них получается», — подумал он.

Ольга была горда причислением к благородному сословию чрезвычайно, да и у Артема взыграло самолюбие. Хотя больших иллюзий по поводу дворянства у него не было. Во время посольства на Москве он наблюдал становление русского дворянства. Дворянами становились самые отважные и талантливые воины. Но такое же дворянство мог получить и конюх, выездивший княжеского коня, и егерь, отличившийся на охоте, да просто дворовый человек, вовремя чарку князю подавший. Дворянство было как некое орденское звание, передающееся по наследству, и еще не обрело четких границ и кастовости. «Пожалуй, барон сильно обогнал свой век», — подумал Артем. Хотя у немцев благородное сословие носило более очерченный характер. Каждый рыцарь, стремясь произвести впечатление на собеседника, перечислял длинный список благородных предков, восходящий к какому-нибудь воину, по легендам, победившему дракона, или, на худой конец, к грозе мавров и сарацин. Притом было достаточно ясно, что подавляющее большинство из них происходит из наиболее удачливых атаманов разбойничьих шаек, во множестве шатавшихся по Европе в период раннего средневековья. Паханы, сумевшие подчинить себе несколько рыцарей, становились баронами, нескольких баронов — герцогами и графами. Ну а дальше… «Доброе утро, сир».

Артем вспомнил, как по просьбе бабушки они с мамой собирали документы о судьбе ее отца, прадеда Артема, русского дворянина, сгинувшего в сталинских лагерях. Пришлось брать копию метрики в архиве. Пожилой архивариус интеллигентного вида, в потертом пиджачке принес им копию.

— Да, да, дворянин рязанской губернии, — говорил он, улыбаясь. — Господи, знали бы вы, сколько сейчас народа за дворянством приходит. Приносят фото с бабушками и дедушками в шляпках, мехах да мундирах, кричат, матерятся, требуют, чтобы признали за ними дворянство. Девяносто процентов из их предков дворянами никогда не были. Сто лет назад уже и купеческие и крестьянские дети, бывало, по два университета оканчивали и не хуже родовитых дворян смотрелись. Да даже если и дворяне. Они что же думают, выдали им бумагу и они благородными стали? А без бумаги благородства не бывает, что ли? Благородство, оно не в бумагах.

Уже на второй день после битвы, еще в Новгороде, после вечерней тренировки и совместной парной в баньке, когда они сидели в предбаннике и пили квас, барон вдруг спросил Артема:

— А что, Артем, не надоело ли тебе мечом махать?

Артем опешил:

— Нет.

— Жаль, — ухмыльнулся барон.

— А почему вы спрашиваете?

— Видишь ли, десятников и сотников и я и князь можем найти в избытке. Но есть не столь простые дела.

— Что вы имеете в виду?

— Ингрия земля очень бедная, а мы должны сделать ее богатой и процветающей. Монеты, чеканящиеся орденом, стоят сейчас дешевле, чем металл в них. Если князь сейчас попытается чеканить свою монету, будет то же или хуже. В Петербурге живет много купцов, русских и немецких. Они враждуют. Нужно написать новый торговый устав, который бы выровнял их права и не мешал бы торговле ни на востоке, ни на западе. За то, что Новгород признал независимость Ингрии и стал союзником, придется дать беспошлинный проход их купцам. Но сейчас можно быстро пополнить ингрийскую казну лишь от сборов за провоз товаров. Князь обещает беспошлинный провоз, но не обещает бесплатный проход стражи, бесплатную швартовку в петербургском порту, бесплатный конвой военными судами. Надо найти лучший способ пополнить казну этими путями. Ты говорил, что в твоем мире изучал науку о движении денег в государстве, и был даже магистром. Подумай над вопросами, которые я задал. Когда придем в Петербург, я бы хотел услышать твои предложения.