Рассказы - Лазарь Осипович Кармен

представитель малолетних портовых стрелков, или блотиков. Он вставил свою фразу в общий хор с апломбом человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы.

Некоторые при виде малыша с лисьей мордочкой улыбнулись, а приказчик бакалейного магазина Сидоров, стоявший с ним рядом, заметил:

— Ишь, искатель правды нашелся!

— Может быть, на том свете есть правда, — проскулила опять замерзавшая женщина.

— И на том свете нет! — отрезал, хмуря брови и шмыгая носом, Сенька.

Приказчик засмеялся. Сенька забавлял его.

— Хорошо, у кого деньги, — продолжал распространяться Сенька.

— Чем хорошо? — спросил приказчик, закуривая папиросу.

— Шмырника подмазать можно.

— Шмырника?… Это что же такое?

— Сторож.

— Ловко!

— Подмазать его, он и будет — а ни-мур-мур!

— А что такое — а ни-мур-мур?

— Ну… бархатный!..

— Вот так язык!..

— С деньгами даже к самому богу пролезешь!.. Приказчик нашел, очевидно, что достаточно уделил внимания сопляку, закурил и весь ушел в свою папиросу. Он совершенно забыл о нем, но Сенька напомнил ему о своем присутствии.

— Эх! — пропищал он громко, пильнув указательным пальцем, словно смычком, под носом. — Пропал одесский карантин!

— А что? — поинтересовался приказчик.

— Как же?! — ответил тот сокрушенно. — Декохт такой, что упаси господи!

— Декохт?!

— Ну да… голод!.. Страсть как терпит народ! Валяется по ночам в клепках и вагонах! На баржан четырех копеек нет!

— А баржан что такое?

— Да что вы, ей-богу, смеетесь? — обиделся Сенька. — Не знаете, что баржан — приют?

— Откуда же мне знать! — стал оправдываться со смехом приказчик.

Сенька пожал плечами.

— А у нас скоро опять забастовка.

— Где?

— В карантине.

— Почему же «у нас?»

— Я там живу… работаю…

— Вот как?! Кто бастовать будет?!

— Все как есть! Матросы, кочегары, угольщики, полежалыцики, сносчики…

— Чего так?

— Как чего?! — вспыхнул Сенька. — Что-о?! Только Русскому обществу да всяким подрядчикам наживаться?! Довольно!.. — Глаза у Сеньки сверкнули. — Вчера ночью в порту за эллингом собрание было! Барышня одна говорила!.. Вот здорово!..

— Ничего из этих забастовок не получится.

— Легче на повороте!.. Ничего, говорите, не получится?! Тогда порт спалят и город разнесут! — уверенно заявил Сенька. — Нас двадцать тысяч.

— Ишь социалист! — улыбнулся приказчик. — И откуда ты все это знаешь?!

— Эге! — Сенька гордо тряхнул головой и пильнул снова под носом. — Чтобы я не знал?… Я все знаю. Недаром в карантине родился.

— Скажите пожалуйста!.. Наступила пауза.

Сенька шмыгал, шмыгал носом, не спуская жадных глаз со вспыхивающей в усах приказчика папиросы, и тихо позвал его:

— Мунсью! А мунсью!

— Чего тебе?

— Потянуть бы разочек…

— Ах ты, абрикос! Я тебе дам потянуть! Тебе вредно!

— Ничего мне до самой смерти не будет.

— Ты давно куришь?

— Я курил еще, когда маленький был.

В толпе послышался смех.

— А теперь ты большой?

— Большой. Мне тринадцать лет… Я и водку пью.

— Ого!

— А вы что думаете?! Возьму сотку, пробку отскочь — и одним духом!

— Ой, пропадешь!

— Все равно: пить — помирать, и не пить — помирать; лучше пить — помирать, чем не пить — помирать! — отрапортовал он любимую поговорку матерых портовых босяков.

— Здорово!.. Ну, так и быть, потяни! — И приказчик отдал ему окурок.

Сенька с жадностью затянулся и с наслаждением пустил через нос две струйки дыма. Он затянулся потом еще раз и с заметным сожалением возвратил окурок приказчику. Но тот великодушно отстранил его руку:

— Не надо!

— Вот спасибо! — просиял Сенька.

— А это что у тебя? — И приказчик указал на сильно оттопыривающиеся карманы его штанишек.

Сенька хлопнул рукой сперва по одному, потом — по другому и ответил:

— Тут мандаринки, а тут кокосы!

— Кому несешь?

Сенька замялся и ответил нехотя:

— Одной женчине. Она лежит в больнице.

— Мать?

— Н-не!

— Сестра?

— Н-не!.. Бароха…[26]

Приказчик пропустил мимо ушей ответ, так как в этот момент открылась калитка и начался впуск.

Толпа рванулась вперед.

— А, впускают?! Вира наша! Ай да одесский карантин! — воскликнул весело Сенька, выплюнул остаток папиросы — тусклый огонек, чудом державшийся в узеньком ободке папиросной бумаги, — и кинулся вслед за приказчиком.

— Куда?! — услышал он неожиданно над самым ухом грозный окрик сторожа.

Сенька вздрогнул, остановился, бросил на него тревожный взгляд и заявил:

— В больницу!

— Зачем? Пшол!..

— Как пшол?! Зачем пшол… У меня тут знакомая лежит! — горячо запротестовал Сенька.

— Ты рассказывать?!

Сторож грубо схватил его за плечо и стал выталкивать.

Сенька густо покраснел, упал на землю и уперся руками и ногами:

— Чего толкаешься?! Ты не имеешь права!..

— Я тебе покажу — не имею права! Байструк!

— Сам байструк!

Сенька потом загнул такой комплимент, заимствованный им из обширного портового лексикона, что сторож опешил и выпустил его из своей мощной лапы, а почтенная старушка, бывшая свидетельницей этой сцены, покачала головой и проговорила:

— Ай-ай-ай! Такой маленький и так ругается!

— Я получше еще могу, — ответил вызывающе Сенька, глотая слезы.

Сторож, очухавшись, хотел снова схватить его и вышвырнуть на улицу, но помешала дама в меховой шубе и золотых очках, одна из врачей больницы. Она только что вошла во двор с улицы.

— Что тут случилось? Чего плачешь? — спросила она Сеньку.

— О-о-он ме-ме-ня би-ил!..

— Кто?

— Сторож!

Дама повернулась и резко заметила:

— И вечно вы, Константин, скандалы устраиваете! Зачем обижаете мальчика?!

Сторож стал оправдываться:

— Да как же?! Послушали бы, как ругается!

— А по-по-чему ты не пу-пу-скал меня в больницу? — спросил его, не переставая давиться слезами, Сенька.

— Тебе зачем в больницу? — ласково спросила дама и округло провела рукой по его влажной щеке.

— Знакомая тут…

— Врешь! — вмешался сторож. — Воровать пришел.

— Прошу вас молчать! — топнула ногой дама. — Как звать твою знакомую?!

— Ли-и-за.

— А фамилия?

— Сверчкова!

— Идем. — И она пошла вперед к больничному корпусу.

Сеня последовал за нею вприпрыжку, утирая на ходу рукавом слезы и бросая косые сердитые взгляды на сторожа.

Тот погрозил ему пальцем.

Сенька не остался в долгу. Соорудил из промерзших пальцев кукиш и послал ему его вместо воздушного поцелуя.

II

— Есть у нас больная Лиза Сверчкова? — спросила дама, входя вместе с Сенькой в приемную.

— Сейчас!

Дежурный фельдшер порылся в книге и ответил утвердительно.

— Какая палата?

— Палата для выздоравливающих.

— Мерси!.. Маша, — обратилась теперь дама к сиделке — толстой рябой бабе. — Проведи туда этого малыша!

— Можно, барышня!

— Ну-с, буян! Ступай! Тебя проведут к твоей Лизе!

«Эх! — хотел сказать ей Сеня. — Хорошая вы барышня, за вас я бы с полной душой в огонь и в воду!» — да слова не шли из горла. Он ограничился тем, что поблагодарил ее взглядом.

Маша кивнула ему головой, и они пошли.

Она долго водила его по разным коридорам и широким каменным лестницам и