Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис

насколько сильно инфекционные заболевания повлияли на формирование общества, однако с похожей по масштабам пандемии прошло уже более ста лет, поэтому представители моей профессии и правительственные организации, призванные готовиться к пандемиям, потеряли бдительность. Нас грубо вытряхнули из спокойной жизни, но, зная о тяжелой работе, которую мы проделали, чтобы наверстать упущенное время, я был настроен оптимистично. Теперь мы могли тестировать на коронавирус всех пациентов с симптомами, у нас были процедуры и технологии, позволяющие консультировать большинство пациентов на расстоянии, и, что самое важное, мы были обеспечены достаточным количеством средств индивидуальной защиты.

В первый день августа выходить из дома разрешили всем без исключения, однако некоторые мои пациенты предпочли на всякий случай и дальше оставаться дома. Когда я ехал на велосипеде в клинику, наблюдал за лебедятами в канале, которые теперь уже совсем выросли. Их оперение еще было коричневым, но, когда они взмахивали крыльями, уже были видны белые перья. Мне стало гораздо проще работать с потенциальными коронавирусными пациентами: я направлял их на экспресс-тест, объяснял правила самоизоляции и карантина и записывал на консультацию в специализированный коронавирусный центр.

В субботу вечером я был в северной части города, объезжая пациентов, которые нуждались в консультации врача, но не могли выйти из дома. Мужчина, кашлявший кровью, встретил меня в дверях своего дома. Он опирался на ходунки.

– Я Томми Блэк, – сказал он, пока я надевал маску на дорожке в его саду. – Точнее, то, что от него осталось.

Женщина лет 45 металась по кровати в своем роскошном георгианском доме, мучаясь от камней в желчном пузыре. Шестидесятилетний мужчина страдал острым параноидальным психозом. Он много лет жил отдельно от жены, но она позвонила мне и сказала, что в течение двух месяцев он присылал ей странные СМС и в тот день писал ей об инопланетном вмешательстве, передатчиках в электрических розетках и наблюдении ЦРУ за его домом. Когда я вошел, он сидел в углу спальни, натянув одеяло до подбородка. Мне потребовался час, чтобы уговорить его лечь в психиатрическую больницу.

В любой нормальный год в августе население Эдинбурга удваивалось из-за череды летних фестивалей: Фриндж[44], книжный, мела, искусств. Однако субботними вечерами в августе 2020 года город, казалось, превращался в антиутопию: пугающая пустота на улицах, тротуары без пешеходов, закрытые бары и рестораны. На автобусных остановках и щитах висели фестивальные плакаты с прошлого года, словно напоминавшие всем, что на другом конце пандемии нас ждет другой, более счастливый и приятный мир, где все понимают, чего могут лишиться. У входов в те немногие клубы и бары, которые были открыты, стояли вышибалы в масках с узорами и надписями. Наверное, это была дань индивидуальности или акт сопротивления. Любые маски приветствовались: они свидетельствовали о соблюдении правил и признании опасности, которая до сих пор всем угрожала.

Месяцы первого общенационального локдауна, а также борьба с первой волной коронавируса тяжело дались всем, чья работа подразумевает уход за людьми. Сотни человек умерли, и я осознал огромную важность связей между членами общества, родственниками, коллегами, врачами и пациентами. Привыкнув видеть своих пациентов в масках (а они, в свою очередь, меня), я понял, насколько простой и прекрасной была медицина до пандемии.

Время невозможно повернуть вспять, но иногда мне казалось, что оно движется по спирали, и мы постепенно возвращаемся к той жизни и работе, которые были до 2020 года. Я надеялся, что эти месяцы преподали нам урок о том, в чем на самом деле заключается суть работы врачом: два человека встречаются из-за болезни одного из них, и процесс лечения преобразует обоих.

Работа врача общей практики была отлита и выдавлена из формы интенсивными первыми месяцами пандемии, но, несмотря на это, ее основы остались прежними: принимать больных людей, лечить заболевания и облегчать страдания.

Европейские страны одна за другой стали сообщать о росте числа случаев COVID-19, хотя уровень смертности, к счастью, оставался низким. В США, Бразилии и Индии вирус распространялся с ужасающей скоростью, но даже там смертность продолжала снижаться. С чем это было связано, неизвестно: с тем, что вирус мутировал, или с тем, что заболевали теперь в основном молодые люди, у которых риск смерти от коронавируса был ниже.

В Манчестере и Йорке было введено подобие локдауна: родственники не могли собираться дома или даже в саду, но пабы оставались открыты. Впервые за пять месяцев открылись кинотеатры и салоны красоты, но вскоре закрылись снова.

В газетах писали о второй волне: число новых подтвержденных случаев заболевания в Великобритании медленно, но верно росло. В июле фиксировалось сначала 400, потом 500, а затем и 800 случаев в день, а к середине августа ежедневно стало заболевать около 1000 человек. Доля Шотландии, где проживает одна десятая населения Великобритании, оставалась мизерной.

В период затишья в июне были прогнозы, что в Шотландии не останется коронавирусных больных к августу, однако такой оптимизм был необоснованным и даже бредовым: вспышка в Абердине стала причиной первого местного локдауна в Шотландии. Затем рыбацкое судно завезло коронавирус на Оркнейские острова, и COVID-19 стал активно распространяться в нескольких сообществах, населяющих архипелаг. Ситуацию удалось взять под контроль благодаря операции по выявлению всех, кто контактировал с заболевшими. Я позвонил своим друзьям и коллегам с островов. Они тщательно следовали рекомендациям все последние месяцы, но я знал, как быстро все их труды могут пойти насмарку.

Угроза повторного локдауна пугала многих людей, с которыми я ежедневно разговаривал в клинике. Некоторые мои пациенты, планировавшие отдых за границей, отказались от поездки, как только стало ясно, насколько коварной и всеобъемлющей остается угроза.

– Теперь мы хотя бы лучше подготовлены, – сказала женщина, которая не выходила из дома много месяцев. – Это же не может продолжаться вечно, верно?

В интервью с писательницей Али Смит я прочитал о «неожиданном единстве», вызванном пандемией, и о том, как важно признать «несчастья и перемены, которые коснулись каждой страны и всего мира». Скорбь не знала границ, и время от времени я разговаривал с теми, кто из-за коронавируса потерял близких. Школьников подвела экзаменационная система, занизившая результаты экзаменов. Пострадали и молодые специалисты, терявшие работу из-за экономического спада. Перемены, о которых сказала Али Смит, коснулись и моей профессии: я стал подозревать, что видеоконференции и телефонные консультации, призванные обеспечить коммуникацию между людьми, станут постоянной частью нашей работы.

Получив по электронной почте предложение отдать предпочтение цифровой модели медицины, я содрогнулся. Такие письма излучали уверенность в том, что перевод медицинской помощи в онлайн-формат сделает ее дешевле, но не менее безопасной. Подобные утверждения были такими же безосновательными, как и то, что к августу Шотландия будет свободна от коронавируса.

Многие врачи общей практики жаловались на огромный объем работы по телефону и онлайн, который нельзя было выполнить по-настоящему качественно.