Девушка полночи - Катажина Бонда

– Да, профессор.

– Это важно, ты знаешь об этом.

– Голод, злость, одиночество, усталость. Я стараюсь. Сегодня я ела отличные макароны со шпинатом. А работа не раздражает меня.

– Эта работа инфицирует. Если вдруг настанет такой момент, ты знаешь, куда пойти?

– Я позвоню тебе.

– Всегда к твоим услугам. – Он улыбнулся. – Однако группа поддержки все же лучше. Я знаю, что ты об этом думаешь, но все-таки, когда тебе будет тяжело или ты перестанешь справляться со злостью, не сомневайся. Спрячь гордыню в карман.

– Так точно!

– Пока. О! Привет, малыш!

Саша обернулась и увидела у себя за спиной машущую Абрамсу Каролину. Она сняла наушники.

– Я хочу пить, – сказала девочка. – Я кричала, но ты не слышала. Поэтому я спустилась вниз.

Саша обняла дочку, затем помахала Абрамсу и отключила скайп. Она слышала, как сильно бьется ее сердце. Посмотрела на лестницу и замерла. Малышка могла поскользнуться и упасть, а она бы даже не услышала. Что бы она сделала, если бы на ее совести было что-то настолько страшное? Неожиданно в голову ей пришли слова из песни Иглы:

Вина,Алкоголь,Лекарства,Депрессия,Ересь,Молодость,Алкоголь,Расцвет.

Сейчас наконец она поняла их смысл. Да, речь шла о мести, но было также и чувство вины. Возможно, именно поэтому и появился этот текст. Из потребности искупления греха. Почему автора текста одолевают кошмары? Что у него на совести? Кем была для него девушка с севера? Надо ли рассматривать север в географических категориях?

– Апельсиновый или яблочный? – спросила Саша, вынимая из холодильника пакеты с соками. Она старалась скрыть, что сильно нервничает, хотя ее всю трясло. Каролина указала на апельсиновый, сама налила себе его в стакан и принялась жадно пить. Саша опять почувствовала во рту вкус водки. Она испугалась: на этот раз жажда не отступила так быстро, как в прошлый.

– Вымойте руки, пожалуйста. – Джекил указал Люции на умывальник в глубине помещения. Пока она открывала воду, он подошел, забрал жидкое мыло и поставил его на подоконник, рядом со столиком, за которым скучал Патрик Сплонка – следователь, который должен был наблюдать за снятием сравнительного образца запаха для самого важного в этом деле исследования. Осмологического.

Сплонка не производил впечатления фаната осмологии. Наоборот, вошел в кабинет как приговоренный к казни. И только вид Люции вызвал у него оживление. Он внешне оценил девушку как кобылу на ярмарке и послал ей сальный взгляд, сфокусированный на ее бюсте. Люция рефлекторно сгорбилась.

– О, лайм, – с издевкой прочел на этикетке Сплонка. Открыл, понюхал, скривился. Запах мало напоминал заявленный цитрусовый аромат.

Джекил испепелил молодого полицейского взглядом и вышел, оставляя его один на один с подозреваемой. За дальнейшим ходом исследования он наблюдал через зеркало Гезелла.

На столе, рядом с документами, лежали три пачки стерильных компрессов. Сплонка проверил, не нарушена ли упаковка, и что-то записал в бумагах. Надел резиновые перчатки. Потом, один за другим, он доставал из упаковки компрессы и подавал Люции. Велел ей сжимать свернутую марлю в ладонях по пятнадцать минут. Собранные материалы помещал в литровые стеклянные банки, которые сразу плотно закрывал. Сплонка наклеил этикетки на каждую из банок. На этикетках печатными буквами значились фамилия подозреваемой, время проведения анализа, номер дела и продолжительность сбора запахов. Потом полицейский внес данные в протокол, а внизу подписался именем и фамилией. Не возникало никаких сомнений в том, что он скептически относится к исследованиям запахов. Только из уважения к Джекилу не позволил себе явных насмешек. Ланге тоже должна была оставить автограф. По окончании работы Сплонка внимательно прочел данные на банках. Все было в идеальном порядке, согласно регламенту. Сплонка дописал протокол и положил его в бумажную папку. Он кивнул Люции и вышел первым. Следом увели подозреваемую.

Джекил ждал их в дверях. Он еще раз проверил этикетки трех банок с запахами. Присмотрелся к белым компрессам, плотно закрытым в стеклянных сосудах, и почувствовал нарастающее возбуждение. В криминалистической лаборатории уже ждала четырехлетняя немецкая овчарка, которую взяли из питомника. Если подтвердится соответствие запаха, взятого у подозреваемой, с образцом, сохранившимся на перчатке, прокурор Эдита Зюлковская сможет выдвинуть Люции Ланге обвинение, а суд, в свою очередь, продлит ей арест на очередные три месяца. Тот факт, что Ланге не признавала вину, не имел значения. Виновна она или нет – решит суд. С чувством хорошо выполненного долга Джекил вышел из лаборатории точно в шестнадцать пятнадцать.

Саша с Каролиной уже дважды обошли вокруг здание, но не смогли найти входную дверь. Несмотря на то что детский сад находился недалеко от их дома, они все равно опоздали. Саша допоздна работала с Абрамсом по делу об убийстве Янека Вишневского. Легла спать около трех ночи. Ей казалось, что она успела лишь приклонить голову к подушке, но, когда открыла глаза, дочь уже стояла перед ней одетая и с рисунком в руках, который успела нарисовать до того, как отважилась разбудить мать. Саша вскочила с кровати с огромным чуством вины. Быстро натянула вчерашнюю одежду: мужскую рубашку в клетку, растянутый свитер ручной вязки и видавшие виды джинсы. Потом она на скорую руку приготовила Каролине завтрак и посадила ее за стол с чашкой теплого какао. И только после этого направилась в ванную привести себя в порядок.

Обходя детский сад вокруг в третий раз, они обнаружили, что входная дверь находится за детской площадкой, но открыта она только до восьми тридцати. Вот почему они не могли попасть внутрь. Начальство закрывало заведение на все засовы, и войти можно было, только предварительно позвонив по телефону. Саша уже битых пятнадцать минут держала трубку возле уха, но никто не отвечал. Вместо этого звучала какая-то ужасная музыка. Наконец дверь открыла повариха в съехавшем набок колпаке. В руках у нее были мешки с мусором.

– Уже десятый час, – грозно объявила она, загораживая проход, как цербер. – Вы звонили насчет завтрака?

– Нет, – ответила Саша и схватилась за дверь. – Вы позволите?

Повариха неохотно посторонилась. Саша с дочерью вошли в коридор, наполненный запахом вареной капусты. Дверь в раздевалку была закрыта на ключ, им пришлось войти через кухню. За столом, застеленным клеенкой, сидели шесть женщин разного возраста. Они завтракали и попивали кофе, живо при этом переговариваясь. При виде опоздавшей матери с ребенком они тут же смолкли. Залусская поняла теперь, почему никто не брал трубку. Интересно, присматривает ли хоть кто-то за детьми? Поздоровавшись, Саша честно объяснила, что проспала. Ни одна из воспитательниц не прокомментировала, но зато все смотрели на нее с укором. Наконец они спустились в гардероб, Каролина сняла куртку, надела тапочки. И вдруг отчаянно бросилась в объятия матери, как будто не хотела отпускать ее. Саша сама чуть не заплакала.

– Я очень скоро приду за тобой, – пообещала Саша. – Сразу после обеда, хочешь? – Она с трудом высвободилась из объятий дочери и осмотрелась по сторонам. – М-да… Какое же страшное все тут, холера… – пробормотала она.

Каролина прыснула со смеху.

– Нельзя так выражаться при детях, – сделала она замечание матери.

Польский детский сад, увы, совсем не походил на английский. И дело было даже не в оборудовании, так как здесь имелось все необходимое, а во вкусе и отношении обслуживающего персонала. Какофония цветов, безвкусица, просто инфантильное уродство. Однако рисунки, висящие на стенах, позволяли надеяться, что персонал, по крайней мере, выполняет свои обязанности. В Саше поднялось знакомое бунтарское чувство. Столкновение с системой, которую нельзя изменить. У нее даже промелькнула мысль, не забрать ли Каролину отсюда вообще, но она спешила на собрание в управлении полиции, а туда нельзя было прийти с ребенком. Саша решила, что подумает об этом завтра, а сегодня расспросит малышку, понравилось ли ей. Для того чтобы забрать дочь из сада, требовалась уважительная причина. Лауре пришлось очень постараться, чтобы Каролину приняли в середине учебного года.

Они поднялись по лестнице на верхний этаж, там находилась группа, в которую определили девочку. К ним вышла молодая воспитательница. В отличие от ведьм, которых они встретили внизу, выглядела она вполне симпатично. Она что-то сказала Каролине, подвела ее к кругу, в котором сидели дети. Каро была напряжена и постоянно оглядывалась на мать, все еще стоящую в дверном проеме. Воспитатель представила девочку и попросила ее выбрать одну из карточек, лежащих в середине круга. Оказалось, что Каролина как раз попала на урок английского. Она правильно и без акцента ответила на вопрос. Саша все продолжала стоять в дверях, но воспитательница знаком велела ей немедленно уходить. Залусская сделала это только тогда, когда дочка послала ей воздушный поцелуй. Спускаясь, она опять увидела повариху. На этот раз без колпака. В руках ее была швабра, которой она уже успела помыть чуть ли не весь коридор. Саша остановилась, думая, как преодолеть это мокрое зеркало. Она сделала шаг, но тут же отпрянула.