Первая жертва - Бен Элтон

— Вы меня заинтересовали. Пойдемте, нужно встать под деревья.

— Я не представляю, где они находятся.

— Я представляю, я ем много моркови.

Он почувствовал прикосновение ее руки, крошечной, но уверенной и цепкой. Кингсли позволил провести себя за руку под деревья, куда дождь не проникал — разве что отдельные крупные капели, падавшие, когда вода скапливалась на листьях у них над головами.

— Почему это я вас интересую, сестра Муррей? — спросил Кингсли, когда они снова остановились в темноте. Она так и не отпустила его руку.

— Ну, я же сказала, что вы не кажетесь похожим на военного полицейского. Я не верю, что вы один из них. Возможно, вы шпион.

— Шпион? Какой шпион?

— Ну, просто шпион, и все тут. Думаю, здесь происходит что-то большее, чем кажется на первый взгляд. Сначала появился капитан Шеннон. Потом произошло убийство, и полиция сказала, что раскрыла его, а теперь приехали вы, бывалый военный полицейский, который не отдает честь, когда положено, не щелкает каблуками, как постоянно делают все полицейские, и не знает, что такое зеленый конверт.

Кингсли понадобилось некоторое время, чтобы переварить услышанное, и ему стало стыдно. Он был поражен, что двадцатидвухлетняя девушка сумела так легко раскрыть его обман.

— А-а, — только и сказал он. Кингсли понял, что попался и оправдываться бессмысленно.

— Кстати, к вашему сведению, есть только один способ послать письмо в обход цензуры — отправить его в зеленом конверте. Всю почту с фронта просматривают, за исключением писем в заветном зеленом конверте. Его получают раз в месяц, если повезет.

— И эти письма не проходят цензуру?

— Считается, что не проходят.

— Спасибо, — тихо сказал Кингсли. — Я этого не знал.

Некоторое время они молчали, а дождь шел все сильнее. Сестра Муррей по-прежнему держала его за руку, но Кингсли это не смущало. В обычных обстоятельствах он бы смутился, но сейчас почему-то чувствовал себя спокойно.

— Значит, вы гражданский? — спросила она.

— Скажем так, я получил офицерский чин… недавно. Совсем недавно.

— Хорошо. Это значит, что я не нарушила правило.

— Какое правило?

— Никогда не относиться хорошо к полицейскому.

— Увы, сестра Муррей, я все-таки полицейский, хоть и не военный.

— Вот черт! Ну и ладно, нет правил без исключений. Кстати, меня зовут Китти. Сокращенное от Кэтлин.

— Значит, я могу называть вас Китти?

— Надеюсь, именно так вы и станете меня называть.

Она действительно сжала его руку? Ему вряд ли показалось.

— Ну и что же обычно содержится в зеленом конверте? — спросил он.

— Две вещи. Секс и жалобы. Именно эту информацию солдат хранит в тайне. Свои эротические фантазии и свое мнение о начальстве, которое обычно как раз и читает письма. Конечно, в основном там секс. Секс. Секс. Секс. Кажется, это единственное, о чем здесь все думают.

— Понятно.

Дождь пошел еще сильнее, и навес из листьев защищал от него все меньше и меньше.

— Вы вся промокнете, — сказал Кингсли. — Возьмете мою шинель?

— Если вы настаиваете, — ответила она.

Наконец забрав у нее свою руку, Кингсли снял шинель и протянул вперед. Одной рукой она взяла шинель, а другой снова ухватилась за руку Кингсли. Затем он услышал, как шинель упала на землю. И в тот же миг она притянула к себе Кингсли, засунула его руку себе под блузку, уже расстегнутую в предвкушении, и положила ее на свою обнаженную грудь.

— Современные девушки, — прошептала она, — такие прямолинейные.

Грудь была маленькая, но удивительно крепкая и упругая. Кожа была очень влажная, и сосок, прижавшийся к ладони Кингсли, стал вдруг большим и твердым. Кингсли не убрал руку. Он ничего подобного не ожидал и даже не думал об этом, но теперь, когда это случилось, он был опьянен. У него пересохло в горле, и каждый нерв в теле ожил. Не задумываясь ни на секунду, он протянул вперед другую руку и притянул ее к себе. Она была по меньшей мере на фут ниже его, и чтобы ее поцеловать, ему пришлось оторвать ее от земли, прижимая к себе одной рукой, а другой лаская ее грудь.

Затем, так же поспешно, он отстранился.

— Я… я женат, — выдохнул он.

— Миссис Марло просто повезло.

— Я люблю свою жену.

— Ну и молодец. Я не прошу меня любить.

Теперь ее голос доносился от самой земли. Он чувствовал ее пальцы на пуговицах своих брюк. Он по-прежнему ничего не видел, совершенно ничего. Ночь укрывала как плащом; возможно, именно темнота ослабила его сопротивление. Она была такой анонимной, такой тайной.

— Я не могу, — умоляюще сказал он, сдаваясь.

Он так долго был один.

— Можешь, — настойчиво сказала она, продолжая возиться с пуговицами.

— Я люблю ее, — сказал он, отталкивая ее пальцы.

— И ты можешь по-прежнему любить ее завтра, если останешься жив, — ответила она, засовывая пальцы в его ширинку. — На этой войне счет идет на минуты. Здесь каждая минута — это новая жизнь.

На этот раз он не оттолкнул ее. Просто не смог. Дождь, темнота, запах сырых деревьев и ощущение твердой влажной кожи, крепкого твердого соска, а затем ее губы опьянили его.

Он стоял, откинув голову назад, капли дождя падали ему на лицо; он чувствовал, как ее пальцы проникли в его ширинку и ищут дорогу в кальсоны. Муррей была медсестрой и привыкла раздевать мужчин; она быстро нашла то, что искала, и высвободила его напрягшуюся плоть, а затем он громко ахнул. Тепло ее рта было просто невыносимым.

— О господи. Да! — выдохнул он, когда ее губы и зубы жадно сомкнулись вокруг него и он почувствовал прикосновение ее языка. Затем, когда он начал думать, что сейчас взорвется, она выпустила его изо рта, и он снова почувствовал на себе ее руки, а затем различил безошибочный запах смазанной маслом резины.

— Я рада, что это не висело у меня на веревке, когда ты увидел мою комнату, — услышал он ее слова. — Думаю, такое даже меня смутило бы.

Она надела на него большой толстый резиновый презерватив, а затем потянула его вниз. Кингсли вскоре обнаружил, что под юбкой у нее ничего нет. Он нащупал густой, роскошный куст мягких влажных волос у нее между ног и через секунду погрузился внутрь.

— Ну и ну! — ахнула она, а он вдохнул чистый запах ее коротко стриженных волос и пропитанной дождем травы. — Ну и ну, черт возьми!

Пока они занимались любовью под проливным дождем, сестра Муррей издавала бесконечный поток девчачьих восклицаний, из которых становилось понятно, что ей все нравится. «Боже», «ого-го» и, когда дело шло к кульминации, даже «ух ты!».

Когда все закончилось, Муррей оттолкнула его, встала и закурила. Было по-прежнему слишком темно, и Кингсли ничего не видел, кроме горящего кончика сигареты, и по его движениям он понял, что она застегивает блузку.

— Миленько, — сказала она, — ужасно воодушевляет. Прелестно. Папироску? Они все равно твои.

— Я попозже.

— Как хочешь. Извини, — сказала она.

Маленькая красная точка опустилась ниже, и он почувствовал на себе ее руку.

— Я его сниму, если не возражаешь, — сказала она и стянула с его опавшего члена презерватив. — Однажды я забыла его на парне, на одном американском докторе, который изучал тут нашу работу. Утром пришлось идти к нему и просить вернуть. Ужасно неловко.

— Представляю. Значит, ты, хм, этим часто занимаешься?

— Когда захочу. Мне очень нравится секс. Это тебя удивляет?

— Только не сейчас.

— Некоторых мужчин это удивляет, особенно англичан. Они на полном серьезе думают, что женщинам это не нравится, что они терпят, сцепив зубы. Как там говорится? Семейная жизнь — это цена, которую мужчины платят за секс, а секс — это цена, которую женщины платят за семейную жизнь.

— Да, я такое слышал.

— Чушь собачья. Женщинам нужен секс так же, как и мужчинам. Конечно, разумом я предпочитаю лесбийскую любовь, но если честно, эта идея мне отвратительна. Я люблю женщин во всех смыслах, кроме секса, и испытываю совершенно противоположные чувства к мужчинам.

— И когда ты встречаешь мужчину, который тебе нравится, ты занимаешься с ним любовью?

— Если он в этом заинтересован, и это удобно, и у меня под рукой есть моя проверенная защита от детей.

— Капитан Шеннон?

— Я не занималась любовью с капитаном Шенноном. Он мне понравился в первую минуту, но очень скоро я потеряла к нему интерес. Скотина. Мы поссорились.

— Поссорились?

— Он хотел запихать мне его туда, куда я не хотела, чтобы мне его запихивали.

— А-а.

— Мы расстались не по-дружески.

— Надо думать.

— С тобой, надеюсь, все будет по-другому.

— О, конечно. Я был бы польщен считать себя твоим другом, Китти.

— Хорошо, тогда решено, Кристофер… Кристофер Марло, — сказала она. — Странное имя. Но ты ведь вообще странный парень, а? Пока-а!