Под розой - Мария Эрнестам

— Да, Анна-Клара, много. Все решили, что я пишу мемуары, — ответила я с улыбкой.

— Но ведь так оно и есть, — ответила она и нахмурилась, словно я сказала совершеннейшую глупость.

— Да, наверное, ты права, — согласилась я и спросила, не хочет ли она пить.

Анна-Клара попросила сок, я развела концентрат из пакетика и добавила льда. Торт мы купили в кондитерской. Дети вскоре разбрелись по всему дому, и за столом остались только мы со Свеном и Сюзанной. Мы болтали обо всяких мелочах. Я рассказала, как Петра избила Ханса и он ушел из дома, а потом она устроила праздник, чтобы отметить это событие. Сюзанна причмокнула губами, услышав, сколько вкусностей наготовила Петра.

— Я всегда считала Ханса скучным типом, но и Петра казалась мне занудой. Видимо, это совсем не так. Наверное, мне стоит с ней поболтать. Это сейчас она такая веселая и радостная, а потом все может измениться.

Я посмотрела на дочь. Она загорела еще больше и выглядела куда веселее. Темные локоны обрамляли ее лицо, она была в голубом сарафане и с разноцветными браслетами на запястье.

— Ты хорошо выглядишь, Сюзанна, просто загляденье! — вырвалось у меня, и я тут же вспомнила, как она сказала, что я способна «залюбить до смерти». Но, похоже, я уже прощена.

— Спасибо, — ответила дочь. — Я чувствую себя намного лучше. Мы поговорили с Мари, и мне кажется, ей тоже стало полегче. Не хочу загадывать наперед, ты меня знаешь, мама, но мне кажется, мы справимся без Йенса. Кто знает, может, у нас все будет хорошо. К тому же еще неизвестно, чем закончится его связь.

Она улыбнулась и пошла за сладостями. У меня, как всегда, не было аппетита, но я решила поесть немного, чтобы избежать упреков. Свен произнес целую речь о том, как много для нас значит Сюзанна, и объявил, что мы решили подарить ей деньги на новую машину. Мы знали, что в другой ситуации Сюзанна не приняла бы их. Наша дочь достаточно хорошо воспитана, чтобы не отказываться сразу, но я заметила, что она нахмурилась.

Анна-Клара подошла и сообщила, что пока она читала, ей на руку села синяя бабочка и не хотела улетать. Она расхаживала по руке, а потом перелетела и села на книгу, словно тоже решила почитать.

— Я думаю, это был ангел, бабушка. Она была такого небесного цвета. Наверно, ангел вселился в бабочку, чтобы побыть с нами, — предположила Анна-Клара.

Это красивое сравнение вызвало у меня улыбку. Я не удержалась и погладила внучку по волосам, хотя знала, что она не любит нежностей. Анна-Клара потерпела секунду и снова отправилась в сад.

Когда они собрались уезжать, я вручила Сюзанне целую охапку роз. Я срезала для нее розы, которые англичане называют «The sweetheart rose», с нежными светло-розовыми с желтоватым оттенком бутонами. Этот сорт плохо переносит зиму. Сюзанна не знает, как они называются, но я срезала именно их, потому что она очень много для меня значит. Дочь рассмеялась, когда увидела меня с букетом в руках.

— Как тебе удается вырастить такие чудесные розы, мама? За ними так трудно ухаживать. Это очень капризные цветы. Мне как-то подарили чудесный куст, и я ухаживала за ним по всем правилам, но он все равно погиб, так ни разу и не зацвел. А в другой раз мне вручили какое-то чахлое, невзрачное растение в горшке, я думала, оно завянет на следующий день, а оно выжило и превратилось в роскошный цветок.

Сюзанна нюхала розы, а я думала, что она не права: розы гораздо более предсказуемы, чем люди. Мои розы всегда меня радовали, и хотя мне пришлось приложить к этому немало усилий, эти усилия были мне в радость. Наверно, за билет в рай тоже придется заплатить, ведь только в ад попадают бесплатно.

Сюзанна с трудом оттащила детей от котят, которых наконец принесла Иса. Даже Анна-Клара оторвалась от книг, чтобы поглазеть на три пушистых комочка: серый, черный и пестрый. Надеюсь, они решатся взять одного себе. Эрик ходит вокруг котят как гордый папаша, и я его понимаю. Сразу три таких чудесных малыша…

Я думала, что день выдался удачный, но ошиблась. После отъезда Сюзанны я решила навестить Ирен. Я не была у нее уже несколько дней и чувствовала, что должна поддержать ее и проверить, как за ней ухаживают. Может, вывезу ее погреться на солнышке. Свен отказался ехать со мной, пообещав, что займется мытьем посуды.

В Сундгорде, как обычно, не было ни души. Зато в комнате отдыха для персонала сидели пять человек и пили кофе. Я прошла в столовую и нашла там спящую в кресле Ирен. Она выглядела просто ужасно. Над верхней губой выросли грубые черные волоски, щеки перепачканы едой, одета в ту же зеленую блузку, которую я надела ей несколько дней назад. Дверь на задний двор была приоткрыта, и я увидела, как какой-то старичок пытается выехать в своей инвалидной коляске на солнце. Я предложила ему помощь, но услышала в ответ гордое «нет» и вернулась к Ирен. Наверное, она почувствовала мое присутствие, потому что теперь смотрела прямо на меня, отчаянно пытаясь поймать мой взгляд.

— Ты пришла, штобы шабрать меня шомой, — прошамкала она.

Я пообещала, что мы поедем домой, но не сегодня, потому что: «Ты еще больна, Ирен». Она попросила воды, я пошла на кухню и достала из холодильника бутылку. Ей удалось сделать несколько глотков, а я держала ее за руку и думала, что она похоронена здесь заживо, и с этим ничего нельзя поделать. Наверное, она прочитала мои мысли, потому что внезапно до боли сжала мою руку.

— Мне плошо, мне ошень плошо, — простонала она, и я заметила, что она вся мокрая от пота, и руки у нее ледяные.

Я в панике позвала на помощь, но никто не откликнулся. Я снова закричала, и, наконец, показались две юные девушки, раньше я их здесь не видела.

— Ей плохо! — крикнула я.

Девушки подошли и представились. У одной был пирсинг в губе и растрепанные черные волосы, другая — вся в татуировках, но они все-таки отвезли Ирен в ее комнату и осторожно переложили в кровать, а потом позвонили медсестре.

Я села у кровати и взяла Ирен за руку.

— Как хорошо, что я решила приехать именно сегодня, — сказала я.

— Да, шорошо, — ответила Ирен и сжала мои пальцы. Так мы и сидели до появления медсестры.

— Думаю, надо вызвать «скорую», — сказала она, измерив Ирен давление.

Мне стало страшно при мысли о том, что, не окажись меня рядом, Ирен могла умереть в одиночестве в засиженной мухами столовой. Вскоре приехала «скорая». Двое спокойных уверенных врачей напоминали тех, кто приезжал ко мне когда-то, много лет назад. Они уложили Ирен на носилки и понесли к машине. Я представилась, и они сказали, что я могу ехать за ними. Чудесный день лопнул, как мыльный пузырь.

Я поехала за «скорой», по дороге позвонив Свену и сообщив о случившемся. Потом я позвонила дочери Ирен. Она обещала приехать в больницу, но потом опять начала жаловаться на Ирен и рассказывать, в какой ад та превратила ее жизнь.

— Моя мать — воплощение зла, — сказала она под конец.

Сердце у меня екнуло. Мать на пороге могилы, а она даже не стыдится признаваться в ненависти к ней. Дочь Ирен стояла на своем до конца, и такое полное отсутствие угрызений совести не могло не впечатлять. Я припарковала машину и отправилась на поиски Ирен. У нее на лице была кислородная маска, к руке подсоединены провода. В отличие от дома престарелых, тут было светло и чисто, и вокруг Ирен постоянно сновали врачи. Один из них подошел ко мне.

— Мы подозреваем инфаркт, но пока ничего нельзя сказать наверняка. Нужно сделать кардиограмму, — сказал он.

— Она останется в больнице? — спросила я в отчаянии. Мне не хотелось даже думать о том, что Ирен придется вернуться в этот ужасный дом престарелых.

— На сегодня наверняка. Вообще-то у нас катастрофически не хватает мест, все приемное отделение забито престарелыми, но нам удалось разыскать для нее койку, — ответил врач. Он заверил меня, что я ничем не могу сейчас помочь, и Ирен увезли.

Я ехала домой и думала о том, что вот так можно работать всю жизнь, не покладая рук, платить налоги, а на старости лет тебе не найдется даже койки в больнице.

Когда я проезжала мимо магазина марокканца, двери были закрыты, но я остановила машину, вышла и постучала. Через некоторое время дверь осторожно приоткрылось, один из детей марокканца высунул голову и поздоровался со мной.

— Папа дома? — спросила я.

— Нет, только мама, — ответил он и крикнул что-то на своем языке.

Тут же показалась жена марокканца. Ее темные волосы были распущены. Она вопросительно посмотрела на меня. Я сказала, что только хотела узнать, как у них дела, и что мне очень жаль, что с ними такое случилось.

— Хочешь чашечку чая? — спросила она, и я не могла отказать, хотя на самом деле мне хотелось домой.

Я кивнула, она открыла дверь и тут же заперла ее, извинившись за беспорядок.

Только сейчас я заметила, что все в магазине перевернуто вверх дном. Ящики с фруктами и овощами разбросаны как попало, повсюду сумки и коробки с одеждой. Жена марокканца скрылась в кухне и вернулась со стаканчиком горячего чая очень приятного зеленого оттенка, в котором плавал листик мяты. Я сделала глоток и собралась спросить, что это я пью, но она меня опередила: