Губерман Игорь - Игорь Миронович Губерман

class="empty-line"/>

Эпоха нас то злит, то восхищает,

кипучи наши ярость и экстаз,

и все это бесстрастно поглощает

истории холодный унитаз.

Мы сделали изрядно много,

пока по жизни колбасились,

чтобы и в будущем до Бога

мольбы и стоны доносились.

России вновь дают кредит,

поскольку все течет,

а кто немножко был убит —

они уже не в счет.

Густы в России перемены,

но чуда нет еще покуда:

растут у многих партий члены,

а с головами очень худо.

Русское грядущее прекрасно,

путь России тяжек, но высок;

мы в гавне варились не напрасно,

жалко, что впитали этот сок.

ПОСКОЛЬКУ ИСТИНА — В ВИНЕ

ТО ЧАСТЬ ЕЕ УЖЕ ВО МНЕ

Когда пивные сдвинув кружки

мы славим жизни шевеление,

то смотрят с ревностью подружки

на наших лиц одушевление.

Совместное и в меру возлияние

не только от любви не отвращает,

но каждое любовное слияние

весьма своей игрой обогащает.

Любви горенье нам дано

и страсти жаркие причуды,

чтобы холодное вино

текло в нагретые сосуды.

Да, мне умерить пыл и прыть

пора уже давно:

я пить не брошу, но курить

не брошу все равно.

Себя я пьянством не разрушу,

ибо при знании предела

напитки льются прямо в душу,

оздоровляя этим тело.

Дух мой растревожить невозможно

денежным смутительным угаром,

я интеллигентен безнадежно,

я употребляюсь только даром.

Когда к тебе приходит некто,

духовной жаждою томим,

для утоленья интеллекта

распей бутылку молча с ним.

Цветок и садовник в едином лице,

я рюмке приветно киваю

и, чтобы цветок не увял в подлеце,

себя изнутри поливаю.

Поскольку склянка алкоголя —

стекляшка вовсе не простая,

то, как только она пустая —

в душе у нас покой и воля.

Оставив дикому трамваю

охоту мчать, во тьме светясь,

я лежа больше успеваю,

чем успевал бы, суетясь.

Чтоб жить разумно (то есть бледно)

и максимально безопасно,

рассудок борется победно

со всем, что вредно и прекрасно.

Душевно я вполне еще здоров,

и съесть меня тщеславию невмочь,

я творческих десяток вечеров

легко отдам за творческую ночь.

Да, выпив, я валяюсь на полу:

да, выпив, я страшней садовых пугал,

но врут, что я ласкал тебя в углу;

по мне, так я ласкал бы лучше угол.

Во мне убого сведений меню,

не знаю я ни фактов, ни событий,

но я свое невежество ценю

за радость неожиданных открытий.

Насмешлив я к вождям, старухам,

пророчествам и чудесам,

однако свято верю слухам,

которые пустил я сам.

Мы вовсе не грешим, когда пируем,

забыв про все стихии за стеной,

а мудро и бестрепетно воруем

дух легкости у тяжести земной.

Хотя погрязший в алкоголе

я по-житейски сор и хлам,

но съем последний хер без соли

я только с другом пополам.

Душа порой бывает так задета,

что можно только выть или орать:

я плюнул бы в ранимого эстета,

но зеркало придется вытирать.

К лести, комплиментам и успехам

(сладостным ручьем они вливаются)

если относиться не со смехом —

важные отверстия слипаются.

Зачем же мне томиться и печалиться,

когда по телевизору в пивной

вчера весь вечер пела мне красавица,

что мысленно всю ночь она со мной?

Для жизни шалой и отпетой

день каждый в утренней тиши

творят нам кофе с сигаретой

реанимацию души.

Не слушая судов и пересудов,

настаиваю твердо на одном:

вместимость наших умственных

сосудов

растет от полоскания вином.

Был томим я, был палим и гоним,

но не жалуюсь, не плачу, не злюсь,

а смеюсь я горьким смехом моим

и живу лишь потому, что смеюсь.

Нет, я в делах не тугодум,

весьма проста моя замашка:

я поступаю наобум,

а после мыслю, где промашка.

Я б рад работать и трудиться,

я чужд надменности пижонской,

но слишком портит наши лица

печать заезженности конской.

Не темная меня склоняла воля

к запою после прожитого дня:

я больше получал от алкоголя,

чем пьянство отнимало у меня.

Хоть я философ, но не стоик,

мои пристрастья не интимны:

когда в пивной я вижу столик,

моя душа играет гимны.

Питаю к выпивке любовь я,

и мух