Нострадамус - Алексей Пензенский

«Янус» написан на хорошем французском языке с полным параллельным латинским переводом, также выполненным на высоком уровне. Судя по всему, Жан-Эме де Шавиньи был хорошо образован для своего времени; он вскользь говорит, что учился у королевского поэта Жана Дора. Впрочем, больше о себе он почти ничего не сообщает – мы даже не знаем его возраста к моменту написания «Януса». Двуязычность книги открыла пророчествам Нострадамуса путь в общеевропейскую культуру. К 1594 году Нострадамуса уже 28 лет как не было на свете; его громкая слава, которой он был обязан исключительно своим альманахам, переводившимся на немецкий, итальянский и английский языки, осталась позади. Шавиньи, снабдив «Януса» латинским подстрочником, сделал «Пророчества магистра Мишеля Нострадамуса» достоянием всех грамотных европейцев, для которых латынь являлась языком международного общения на огромном пространстве от Испании и Британии до Речи Посполитой и Московии.

Книга Шавиньи предваряется пространным рассказом о жизни прорицателя, выполненным в стиле жизнеописаний древнеримского историка и биографа Светония. Биография носит идеализированный характер, как, собственно, большинство подобных сочинений того времени. Рассказ Шавиньи, утверждающего, что он был учеником и секретарем Нострадамуса в последние годы жизни прорицателя, естественно, вызывает доверие. Тем более что книга Шавиньи содержит первую в истории биографию Нострадамуса и первый подробный рассказ об участии Нострадамуса в борьбе с эпидемиями чумы на юге Франции, а также об его ученых дедах, якобы научивших будущего пророка астрологии и другим наукам, о теплых отношениях между Нострадамусом и королевской семьей и прочие сведения, которые впоследствии легли в прочный фундамент легенды о Нострадамусе. У Шавиньи же опубликован и рассказ о первом браке Нострадамуса, в котором он прижил двоих детей и который трагически окончился гибелью всей его семьи от чумы. То же касается и обстоятельств смерти самого Нострадамуса, якобы предсказанной им самим, и его религиозных взглядов, бывших, по утверждению Шавиньи, ультракатолическими. Все эти эпизоды впоследствии некритично заимствовались сотнями авторов во Франции и за ее пределами. Почти все книги на русском языке, посвященные Нострадамусу и его пророчествам, в своей биографической части так или иначе отталкиваются от «Януса» – разумеется, речь идет не о прямых, а о косвенных заимствованиях.

В том, что касается катренов (письма королю Генриху II и сыну Сезару Шавиньи игнорирует), автор применяет весьма спорные методы. Во-первых, сообщает он, катрены из альманахов описывают события отнюдь не 1555–1567 годов, как, собственно, следует из самой сути этих изданий, а других времен. Во-вторых, по его утверждению, центурий всего не 10, а 12, однако последние две остались незавершенными; Шавиньи предлагает читателю эти апокрифы общим числом 13 катренов. Число центурий, по Шавиньи, противоречит словам самого Нострадамуса, который в послании Генриху II четко и ясно возвестил, что посвящает монарху «три центурии остатка моих пророчеств, завершающие мириад». Мириад – это тысяча, а не 1200. В-третьих, Шавиньи «препарирует» катрены, разбивая их не только на строки, но и на полустрочия, привязывая полученные фрагменты к событиям истории и местностям, отстоящим друг от друга на десятки лет и тысячи миль. И если некоторые лексические и исторические сведения, приводимые Шавиньи в комментариях, никак нельзя назвать бесполезными, то вольность его обращения с оригинальными текстами Нострадамуса вызывает возражения. Но, в конце концов, книга написана четыреста с лишним лет назад и в наши планы не входит спор с ее автором о методах трактовки катренов (к слову сказать, катрены из нескольких не дошедших до наших дней альманахов сохранились именно благодаря Шавиньи). Необходимо провести четкую границу между правдой и вымыслом, определить, чему у Шавиньи можно верить, а чему – нет.

При прочтении биографии Нострадамуса в изложении Шавиньи возникает множество вопросов. Например, на первой же странице этого жизнеописания Шавиньи безапелляционно заявляет, что Нострадамус не был евреем по происхождению; такое заявление нужно Шавиньи, чтобы, как он пишет, «заткнуть рот некоторым завистникам, которые проклинали его… не зная правды». Однако как раз эта сторона родословной Нострадамуса не вызывает разногласий; как было доказано, в частности, доктором Эдгаром Леруа, Нострадамус был евреем по обеим линиям своей родословной.

Вызывает вопросы и утверждение Шавиньи о будто бы активной прокатолической жизненной позиции Нострадамуса, якобы «призывавшего католиков теснее сплотить ряды против протестантов». Как мы знаем из вновь обнаруженных документов (в том числе и таких важных, как личная переписка самого прорицателя), взгляды Нострадамуса были гораздо более терпимыми, и если он и порицал кого-либо во время религиозных войн во Франции, то как раз папистов, а не гугенотов. На закате жизни он сам чуть не стал жертвой разъяренного простонародья; Шавиньи вскользь сообщает об этом, «забыв» уточнить, что причиной этого стали подозрения в скрытой принадлежности Нострадамуса к протестантизму.

Комментарии Шавиньи к катренам, представляющие конечно же большой интерес и позволяющие судить о том, как современники воспринимали тексты Нострадамуса, также не свободны от ошибок, иногда в самых неожиданных местах. Комментируя строку «Меr close, monde ouvert» («Море закрыто, мир открыт»), взятую из катрена на ноябрь 1557 года и содержащую аллюзии на древнеримские «таrе clausum* и «mundus patet» (первое выражение указывает на закрытие навигационного сезона с 11 ноября, а второе – на 8 ноября, один из трех дней в году, когда, согласно древнеримской религии, подлунный мир открыт для контактов с царством теней), Шавиньи коротко бросает: «Он (Нострадамус) играет милой антитезой». То есть, согласно Шавиньи, «море закрыто, мир открыт» – поэтический оборот, и не более того. Однако Нострадамус был прежде всего прорицателем, весьма дорожившим емкостью поэтической строки, и среди многих недостатков его слога нет склонности к красивым, но бессмысленным, не несущим полезной информации пассажам. К тому же такой подход выдает элементарное непонимание Шавиньи текстов Нострадамуса – по крайней мере их части.

В целом книга Шавиньи изобилует ошибками разной степени серьезности. Рано или поздно возникает ощущение, что тут что-то не так и автор был не настолько близок к Нострадамусу, как утверждает. Эдгар Леони, глубокий американский исследователь жизни и творчества Нострадамуса, предложил даже считать Шавиньи самозванцем – на основании подобных ошибок в книге и потому, что его имя не фигурирует в завещании пророка, в котором не были забыты даже самые далекие родственники. Было бы логичным предположить, рассуждает Леони, что любимый и близкий друг и ученик Нострадамуса мог рассчитывать хотя бы на мелкое вознаграждение – в память о своем покровителе.