Мария в поисках кита - Виктория Платова

— Ну да, конечно. Аристократизм…

— Так ты вспомнила того уличного мима?

Теперь вспомнила.

Он был похож на Марселя Марсо: то же черное облегающее трико, та же белая шапочка на голове, то же выбеленное грустное лицо. Этот странный мим пристраивался к людям, проходящим по Рамбле, и некоторое время следовал за ними, повторяя все их движения. Довольно комично и почти всегда — точно, к вящему удовольствию наблюдающих за его спонтанной пантомимой. Потом он возвращался на исходные рубежи, намечал для себя новый объект для подражания — и все начиналось сначала. Очевидно, зрелище было рассчитано на посетителей нашего кафе: спустя двадцать минут после начала представления мим двинулся к столикам с шапочкой в руке — собирать дань с благодарных зрителей. ВПЗР, громче всех смеявшаяся, громче всех хлопавшая и даже свистевшая, не дала ни цента. Вместо нее, как обычно, расплачивалась я.

Пяти евро за такое чудесное представление было ничуть не жаль.

— Он делает то же самое, что и тот мим из Барселоны. Правда, совсем не так искусно. И он выбрал тебя, Ти.

— Почему — меня?

— Он повторяет только твои движения.

— Это можно считать комплиментом?

— Не думаю. — ВПЗР и здесь находит возможность указать мне на мое ничтожное место под плинтусом, у мышиного сортира. — Он повторяет твои движения, потому что ты для него — человек из толпы. А я — зритель, на которого все и рассчитано… Ты расстроилась, Ти?

Не расстроилась, нет. Но запустить в голову ВПЗР чем-то тяжелым хочется ужасно. Вместо этого я говорю:

— Тогда за представление расплачивайтесь с ним сами.

— Не расстраивайся! Еще не факт, что мои наблюдения верны. Кто его знает, что у него в голове, у этого идиота… Но я, кажется, догадываюсь, кем был мертвец.

Мне совсем не хочется вспоминать о мертвеце. Мне хочется, чтобы его и вовсе не было. И чтобы вместо здания океанариума стояло какое-нибудь другое здание, хоть бы и бар honky-tonk, самый задрипанный, самый затрапезный, самый вонючий из всех вонючих — черт с ним!..

Отодвинув чашку с недопитым кофе, ВПЗР принимается выкладывать из бездонных карманов вчерашние трофеи: смятые фантики, бумажки, журнал, подобранный в океанариуме, и сложенный вчетверо лист с замусоленными краями.

— Текста совсем немного, но написан он по-испански. Без тебя мне не справиться, — ВПЗР пододвигает листок мне. — Прочти… пожалуйста. Думаю, это черновик какого-то письма.

Это и вправду черновик.

Несколько строчек, половина из которых зачеркнута. Смысл послания (изложенный самым что ни на есть простецким языком) сводится к следующему:

• Автор обращается к какому-то человеку по имени Свен.

• У автора для Свена есть хорошая новость: появились киты. И было бы прекрасно, если бы человек по имени Свен приехал и посмотрел на них сам. И чтобы он не забыл аппаратуру. Привез всю, что есть.

• Автор надеется, что Свен приедет.

Подпись в черновике воспроизведена в нескольких вариантах: закорючка побольше, две закорючки поменьше и, наконец, полное имя: MANUEL.

Кто такой Мануэль? «Мануэль» несет в себе ровно столько же информации, что и «Свен». Среди островных людей, о которых говорил старина Фернандо-Рамон, Мануэля не было. Быть может, Мануэлем зовут сына старухи Майтэ? Мануэль и Майтэ вполне мирно уживаются друг с другом, в союзе этих имен ни один звук не режет ухо. Но сын Майтэ уехал зимовать в Мадрид, а Мануэль… Стоп! Мануэль в сокращенном варианте будет Маноло, как я могла забыть?! Маноло — подручный бога дешевой сувенирки Анхеля-Эусебио. Выходит, труп в океанариуме — и есть Маноло? Простоватый тип, которого не зовут фотографироваться; вечный подпевала, вечный мальчик на побегушках. Но сколько ни бегай — собственного дела так и не откроешь, не хватает клепки в голове. А теперь — не откроешь и подавно, даже если тебе одолжат целую кучу подходящих к случаю клепок. Теперь только и остается сидеть у задней стенки аквариума с рубцом на шее…

— Значит, человек, которого мы видели вчера, — Маноло?

— Судя по всему, — кивает головой ВПЗР.

— А Свен?

— Очевидно, кто-то из его знакомых. Может быть, даже ихтиолог. В письме упомянута аппаратура и киты. Если, конечно, под китами не подразумевается что-нибудь другое. И под аппаратурой тоже.

— Намекаете на козни эфиопской разведки, действующей в глубоком европейском подполье?

ВПЗР всегда мечтала написать шпионский роман, но до сих пор как-то не складывалось. И с ним, и с романом ужасов. Моей бывшей работодательнице, как и Маноло, тоже не хватает какой-то важной клепки для осуществления задуманного.

— Прибереги свое остроумие для безмозглых инструкторов по фитнесу, Ти. Они оценят его по достоинству. Шпионские страсти здесь ни при чем. Во-первых, ты сама видела этого Маноло. Он и слова такого не выговорит — «ихтиолог». А во-вторых… киты в Средиземном море очень и очень редки, они не плавают здесь стадами. Следовательно, в приглашении Маноло был совсем другой смысл. Какой — я не знаю…

— А этот Свен… Как вы думаете, он приезжал?

— Может, и приезжал. Если Маноло успел отправить письмо. Если не передумал. Мы ведь имеем дело только с черновиком. Вдруг этому черновику год? Или два?

— Кто станет целый год носить в кармане какую-то бумажку?

— Знаешь, как это бывает, Ти? Сунул что-то в карман — и напрочь забыл. Со мной такое случается. А с тобой?

— Никогда, — твердо заявляю я. — Я слежу за своими вещами и даже перестирываю их время от времени. Стирка — отличный повод, чтобы порыться в карманах и извлечь все ненужное.

— Хочешь сказать, что я — засранка и не стираю своих вещей?!

— Конечно, не стираете. Их стирает машинка при моем деятельном участии.

— Уже нет, Ти, уже нет! — нараспев произносит ВПЗР. — Ты ведь уволена. И мы теперь пытаемся быть просто добрыми знакомыми, не забывай.

— Добрыми знакомыми, как Маноло и Свен?

— Штрафной балл за неудачное сравнение!.. Но можно порасспрашивать еще одного доброго знакомого — идиота Кико. Если он когда-нибудь снизойдет до беседы.

— О Свене и Маноло?

— О китах. Кстати, на днях я обнаружила одну любопытную вещицу. Ты должка взглянуть на это…

Жестом фокусника ВПЗР достает из кармана свою шикарную лупу, подаренную Катушкиным, и… мой медальон! Тот самый, что я нашла в океанариуме! Ну да, так и есть: золотой миндальный орешек с драгоценными камнями, рубином и четырьмя маленькими бриллиантами.

— Прелесть, не правда ли, Ти?

— Правда, — выдавливаю я из себя. — И где же вы обнаружили… эту прелесть?

Я прекрасно знаю, где можно было на нее наткнуться: во внутреннем отделении сумки от ноутбука. Она не только совала нос в мои файлы, но и сумкой не погнушалась, вот сволочь! И теперь еще имеет наглость предъявлять медальон мне!..

Пока ВПЗР раздумывает, как бы поэлегантнее соврать насчет места стыковки с медальоном, я перехватываю инициативу:

— Вообще-то, это моя вещь.

— Разве? Что-то я раньше у тебя ее не видела.

— Просто я ее не носила.

— Отчего так? Медальончик оригинальный… Можно сказать — почти старинный.

— Он и есть старинный. Подарок бабушки.

До сих пор я испытывала к медальону чувство, похожее на нежность, но теперь меня охватывает самая настоящая страсть. Я не могу, просто не могу позволить ВПЗР завладеть тем, что никогда ей не принадлежало! Много лет я наблюдала, как она занимается полууголовной экспроприацией всего на свете, и даже попустительствовала этому. Но теперь — хватит!

— Спасибо, что нашли. А то я уже начала его оплакивать. Я ведь его потому и не носила, что боялась потерять…

— Хлипкая цепочка, да? — ВПЗР сочувственно кивает головой. — Звенья постоянно рвутся…

— Именно, — подтверждаю я.

— Кстати, как звали твою бабушку, Ти?

Странно. Она спрашивает о моих родственниках впервые за пять лет знакомства, до этого ее не интересовало, есть ли у меня родители, есть ли братья и сестры, откуда я приехала, какое образование получила… Нет, вру. Образование ее как раз интересовало. К счастью для ВПЗР, оно оказалось юридическим, и специализация подходила как нельзя лучше — «авторское право». Когда мы познакомились, я заканчивала институт и подрабатывала в кафе. И ей понравился мой кофе, потому она (страшная кофеманка) меня и выбрала, а «авторское право» оказалось бонусом, приятным дополнением. Было и еще несколько причин: умение составлять деловые письма, вполне сносная орфография и «я люблю молодые, красивые лица, они меня вдохновляют». Впоследствии я узнала, что это не просто абстрактная любовь, а самый настоящий расчет. ВПЗР как-то сказала мне в минуту водочного откровения: «Если для торжества нашего дела потребуется с кем-то переспать — благословляю тебя, Ти». Под «торжеством нашего дела» понимаются, естественно, интересы самой ВПЗР, прежде всего — повышение гонораров. Несмотря на всю свою романную изощренность, ВПЗР все же иногда бывает очень наивной. Но меньшей сукой от этого не становится.