Будет ли революция в России? - Алексей Кунгуров

Как отличить фотографа-профессионала от любителя? По внешним признакам это совершенно невозможно, ибо любой дилетант может приобрести дорогую профессиональную технику, арендовать студию, пригласить туда сисястых моделей, разложить их на подиуме и нажимать на спуск до упаду. Допускаю, что из нескольких тысяч отснятых кадров пара-тройка окажутся удачными и достойными того, чтобы экспонироваться на выставке или быть опубликованными в глянцевом журнале. Но даже это не делает дилетанта специалистом, ибо в отличие от профессионала, он фотографирует неосознанно, бездумно, и не всегда может верно оценить полученные результаты, даже если случайно получает хорошие снимки. Для любителя важен не результат, а удовольствие, которое он получает от самого процесса. Специалист же, приступая к работе, четко знает и что он хочет получить, и как этого добиться наиболее рациональным образом. То есть подходит к процессу осознанно. Он не просто смотрит в видоискатель, а компонует кадр, одновременно думая о том, какое диафрагменное число нужно установить, чтобы подчеркнуть воздушную перспективу, и использовать ему глянцевый или матовый отражатель, дабы акцентировать передний план.

Конечно, можно безошибочно отличить любителя от профи, сравнив итоги их работы, но возможность сравнения имеется далеко не в каждой ситуации — скажем, в случае с хирургом-неумехой. То же самое и с революционерами — дилетанты сначала устроят управленческий хаос, далее экономический кризис, плавно перетекающий в гражданскую войну, а потом беспомощно разведут руками: дескать, извините, товарищи, первый блин комом. Поэтому ранжировать революционеров на профессионалов и дилетантов желательно до революции, поскольку провалы вторых исправить столь же сложно, как ошибки дерьмового хирурга. А отличить их друг от друга внешне бывает достаточно сложно, ибо до революции революционеры обычно занимаются всякой фигней: витийствуют на митингах, пописывают заумные брошюрки, сидят в кутузке, или проводят в пивнушках партсъезды. То есть не только прямую связь между их деятельностью и полученным результатом установить невозможно, но и сам результат зафиксировать крайне сложно. Тем не менее, есть признак, по которому безошибочно можно определить профессионального революционера от дилетанта. Дилетанты в лучшем случае думают о том, как им прийти к власти, а профессионалы — о том, что они будут делать, придя к власти.

Остров Капри, Италия, апрель 1908 г. Ленин гостит на вилле у Максима Горького (в центре подпер рукой подбородок). Противник Ильича по шахматной партии — его давний оппонент Александр Богданов. Открыв на Капри партийную школу, Богданов начал проповедовать социализм, как новую религию, за что по инициативе Ленина был изгнан из партии. После революции Богданов занимал видные посты в СССР, организовал первый в стране институт переливания крови. Жизнь русских революционеров в эмиграции напоминала затянувшийся на десятилетия отпуск с приятным времяпрепровождением в респектабельных кварталах европейских столиц и курортных городках Средиземноморья. Кто оплачивал по весьма высоким стандартам пансион борцов с буржуазией, доподлинно не известно.

Был ли Ленин профессиональным революционером? Первые 25 лет своей карьеры — нет, потому что он считал в обозримом будущем приход к власти социалистов в России совершенно нереальным, и не особо грузился по поводу того, что следует предпринять после краха самодержавия. В январе 1917 г. он в публичной речи по случаю очередной годовщины Кровавого воскресенья утверждал, что «мы, старики, не доживем до грядущей революции». Вообще, из Ленина пропаганда слепила гения, обладающего сверхъестественным пророческим даром. Между тем, в своих прогнозах он порой ошибался грандиозно. В письме к Горькому накануне 1913 г. он пишет: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие». В этом благодушном настроении он и пребывал, будучи подданным Российской империи, находящимся на территории потенциального противника до августа 1914 г., пока его не арестовали, как русского шпиона.

Своей задачей Ильич считал максимально приближать революцию, чтобы, дай бог, увидеть хотя бы к старости, как рушится старый мир, и рождается новый. То есть почти всю свою сознательную жизнь он думал о том, как социал-демократам создать возможность для полноценного участия во власти. А потом вдруг, совершенно неожиданно для него, царизм в результате заговора рухнул, и Ленин увидел шанс взятия власти. Времени у него было в обрез, но эти несколько месяцев между февралем и октябрем 17-го он постарался максимально использовать для того, чтобы перейти из разряда любителей в профессиональную лигу. Первая его работа, в которой он попытался рассмотреть практические, а не абстрактно-теоретические аспекты построения социалистического общества в России — «Государство и революция» датирована августом 1917 г. Читая сегодня это произведение, трудно порой скрыть ухмылку — до такой степени глупыми кажутся ленинские рассуждения. Например, он вполне серьезно утверждал, что постоянная армия и полиция после уничтожения буржуазии будут не нужны, поскольку их заменит поголовное участие вооруженных рабочих в милиции.

И человек с такой чудовищной кашей в голове, не имея абсолютно никакого опыта государственного управления, стал через пару месяцев главой правительства! Но все же Владимир Ильич, благодаря развитому уму и фантастической работоспособности, очень быстро стал и профессиональным революционером, и эффективным государственным деятелем. То же самое относится ко многим его соратникам. Конечно, в несколько недель сложно пройти тот путь, для которого в иных условиях требуются годы и даже десятилетия, поэтому некомпетентность революционного правительства дорого обходилась стране.

Летом 1920 г., когда Красная Армия была разбита под Варшавой, Советская Россия находилась в катастрофическом положении. Но если бы Тухачевскому удалось взять польскую столицу, последствия были бы, вероятно, еще тяжелее, так как в этом случае в войну с русскими вступала бы Румыния, Чехословакия, и, очень вероятно, Финляндия. Но кто из большевистского руководства тогда пытался трезво смотреть на вещи? Почти все они находились в святой уверенности, что европейский пролетариат поддержит Красную Армию из чувства мифической классовой солидарности. В химеру интернационализма не верил, пожалуй, только Сталин, который имел смелость дважды выступить в «Правде» против похода на Варшаву. Катастрофа на Висле стоила России не только моря крови (лишь в плену поляки уничтожили, как сегодня считается, не менее 60 тысяч красноармейцев), но и самых колоссальных территориальных потерь за всю ее предыдущую историю. А причиной этому был грубый непрофессионализм нового руководства, которое отсутствие опыта пыталось подменить верой во всесилие марксистских догм.

Проблема коренилась в том, что многие лидеры революции много лет провели в эмиграции, будучи оторванными от народа, о котором имели зачастую книжные представления. Как с горечью заметил в ноябре 1917 г. будущий нарком Леонид Красин, «Вся эта революционная интеллигенция, кажется, безнадежно сгнила в своих эмигрантских спорах и безнадежна в своем сектантстве». Красин, кстати, являлся одним из немногих советских руководителей, получившим опыт управления промышленностью еще при царе. Поэтому он, будучи человеком прямолинейным, чуждым карьеризма и лицемерия, частенько конфликтовал со своими коллегами по партии. Известна реплика раздраженного Григория Зиновьева, адресованная Красину: «Мы просим некоторых товарищей, которые суются к нам со словом «некомпетентность», чтобы они забыли это слово».

Как известно, Красин был одним из организаторов боевого подполья РСДРП и нелегальной печати. Помимо этого он занимался финансированием партии. Зиновьев же прославил себя лишь как виртуоз партийных склок и подхалим, перебежками из одного лагеря в другой и публичными покаяниями. Кончил он, как и положено таким типам, у расстрельной стенки в 1936 г. Борис Бажанов, секретарь Сталина, охарактеризовал этого деятеля так: «Порядочный трус, он никогда не склонен был подвергаться рискам подполья, и до революции почти вся его деятельность протекала за границей». Вот если бы революционеры тратили время в Цюрихе и Париже не на внутрипартийные интриги, не на выяснение, кто из них более изысканно может трактовать Энгельса, а занимались проработкой тех вопросов, которые им предстоит решать в будущем, то их деятельность у государственного штурвала могла бы стать куда более успешной.