Ябеда - Алиса Гордеева

аромат терпкого пачули, а пальцев на руках касается что-то теплое и нежное. Сквозь приоткрытые веки толком ничего не могу разобрать в темноте. Чьи-то руки, прерывистое дыхание и миллион проклятий по мою душу.

— Гера, — шепчу, до конца не доверяя своей интуиции.

— Спи, — тихо отвечает Савицкий и, аккуратно подхватив мое озябшее тельце на руки, перекладывает меня на кровать.

— Не уходи, — цепляюсь за ладонь Геры, когда он пытается укрыть меня одеялом.

— Не уйду, — обещает Савицкий и ложится рядом. — Я буду с тобой до утра.

— А твоя девушка? Она не будет ревновать? — мурлычу, не желая слышать ничего в ответ. Правда это или моя воспаленная фантазия, не важно. В это мгновение мне так тепло и уютно, что я готова на все, лишь бы продлить этот миг.

— Спи, Тая! — шепчет в мою макушку Савицкий, и я всецело отдаюсь моменту, позволяя себе хотя бы во сне попробовать счастье на вкус.

Глава 10. Иллюзия

Мои сны — моё проклятие!

Странная вещь сновидения. Кто-то летает, пока спит, кто-то видит фантастические миры и нежится в объятиях неземной любви, а кто-то путешествует во времени и совершает сумасбродные поступки. Наверно, мой мозг устроен неправильно: я редко вижу сны, да и их чаще всего забываю под утро. Но стоит мне заснуть рядом с Герой или в его кровати, как они торопливо стучатся в сознание, причём так явственно и четко, словно и не сны это вовсе.

* * *

Перед глазами снова тот зимний вечер. Гостиная в новогодних огнях. Вадим достаёт из-под ёлки красочные коробки с подарками и громко зачитывает имена. Мне достаётся зелёная, с блёстками и огромным алым бантом по центру. Затаив дыхание, я поднимаю крышку и разочарованно вздыхаю: опять коньки… Как бы сильно я ни любила кататься, каждый год получать одно и то же немного грустно.

— Что-то не так, Тася? — Моего плеча бегло касается мамина ладонь.

— Опять коньки? — растерянно хлопаю глазами, пока в шаге от меня Ника достаёт из коробки небесно-голубое платье с фатиновой юбкой, расшитое жемчужными бусинами, и пищит от удовольствия.

— Старые ведь уже малы, — пожимает плечами мама. — А Вадим для тебя залил лёд у озера!

— Спасибо! — бормочу, едва сдерживая слёзы: я тоже хочу платье, как у Ники, или хотя бы огромного плюшевого медведя, как у Милы, но новые коньки — мой предел.

— Тася, ты только взгляни! — Ника словно специально прикладывает к себе обновку и не может налюбоваться.

— А ты видела, там, на дне коробки ещё и диадема? — Мать моментально переключает внимание на сестру, и обе они вмиг забывают обо мне.

— Ты чего такая кислая? — Рядом с разбегу плюхается Арик. Его волосы взлохмачены, а на губах играет улыбка, искренняя, добрая. — Что у тебя там? — Он бесцеремонно заглядывает в мою коробку и заявляет на полном серьёзе: — Коньки? Круто! Это настоящие, как у олимпийских чемпионов?

— Я не знаю! — огрызаюсь в ответ и едва не прищемляю картонной крышкой его пальцы: нечего лезть, куда не звали!

— Тебе не нравится? — участливо интересуется Турчин. — Хочешь, я с тобой своим подарком поделюсь. У меня их как раз два. Вот, смотри!

Арик шустро выхватывает из моих рук коньки и опускает на мои колени две небольшие коробки, обёрнутые серебристой бумагой.

— Выбирай, какой хочешь!

— А что там? Ты знаешь?

— В одном точно билеты на игру хоккейной премьер-лиги. Я отцу все уши прожужжал, как хочу туда! А второй подарок от Вадима и Лизы. Что они положили, не знаю!

— Мне не нужны билеты! — фыркаю, морща нос, и тянусь к более увесистой коробке.

— Открывай! — нетерпеливо суетится рядом Арик и не может сдержать эмоций, когда замечает под крышкой полосатый шарф.

— Шарф? — Моему разочарованию нет предела. Желто-бордовый в крупную вязку он совершенно точно не затмит собой волшебного платья Ники.

— Ты ничего не понимаешь, Тась! — Турчин толкает меня в бок. — Это шарф настоящего гриффиндорца!

— Кого? — Смотрю на парня, как на умалишённого! Только мальчишки радуются всякой ерунде!

Но ответить Ар не успевает: в наш разговор бесцеремонно врывается Гера, уверенный, наглый, грубый. Он садится рядом со мной с другой стороны, и отчего-то мне становится неловко хандрить в его присутствии.

— Что, ябеда, получила по заслугам? — Гера брезгливо подцепляет двумя пальцами шарф из коробки, как дохлого червяка из лужи, и начинает смеяться. — Так тебе и надо, мелкая! Лживым ябедам другого и не дарят!

— Да брось, Герыч! — Арик наклоняется через меня к другу. — Тася просто маленькая ещё. Растерялась. Я не сержусь, если что. — Турчин подмигивает мне и широко улыбается. — Зато я сержусь! — шипит с другого бока Савицкий и, схватив в руки жёлто-бордовый шарф, обматывает его вокруг моей шеи, а потом тихо, так чтобы слышала только я, заявляет: — Ещё одна такая выходка, сопля мелкая, и я запру тебя на ночь одну на чердаке! Уяснила?

— Мама! — захожусь в испуганном крике. Скинув с колен коробки и стянув с шеи бестолковый шарф, спешу подальше от Савицкого. — Мама!

Мне страшно как никогда, но маме в очередной раз не до меня. Она не видит моих слёз и дрожащих губ, зато не сводит глаз с расшитого платья Ники.

— Знала бы ты, Никуша, сколько я обошла бутиков!

— Мама, меня мальчики обижают! — трясущимся голосом пытаюсь обратить на себя внимание.

— Ну теперь точно Валька Зайцева локти сгрызет от зависти! — самодовольно фыркает Ника, словно я моль в шкафу, а не ее младшая сестренка, которой нужна помощь.

— Мама! — отчаянно дергаю мать за платье, но кроме раздражения иных эмоций у нее не вызываю.

— Господи, Тася, ну чего тебе?!

— Меня мальчики обижают! Гера обещает запереть на чердаке!

— Не неси ерунды, дочка! Ника, милая, ты просто обязана примерить платье прямо сейчас!

— А можно? Правда?

— Ну, конечно! Пойдем в твою комнату, я помогу!

Оглядываюсь по сторонам, ощущая себя