Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

человек в передней части нахлестывал лошадь, выжимал из нее все возможное, зная, что ехать недалеко. Еще двое дренгов скакали по бокам, оберегая своего вождя от разных неприятных случайностей темной ночью в чужом краю.

Хельга ощущала, как сани стремительно увозят ее в ночь. С каждым шагом то место, где она нагнала сани – они и не ехали, а выбрались на лед и там ждали, когда она появится, – причалы и ворота Хольмгарда, конунгов двор, Хедин и прочие уносились все дальше и дальше назад. Они уже слишком далеко. Даже отпусти Эскиль ее сейчас, ей будет непросто пешком добрести обратно. Но он ее не отпустит – он везет ее в какую-то избу, где…

– Послушай! – в отчаянии воскликнула Хельга и наконец села в санях; ее трясло на ходу и мотало, так что приходилось поневоле держаться за Эскиля. – Я не хочу с тобой ехать! Отвези меня обратно! Я не…

– Перестань, дорогая! – Эскиль опять опрокинул ее в солому. – Я же говорю: ничего не бойся! Я люблю тебя, все у нас будет хорошо! Немного смелости и немного удачи – так добывается счастье! Ты же любишь меня, я знаю! Тебе нужно только немножко смелости! Если бы все девушки были такими трусихами, у нас не было бы ни одного сказания!

Он стал целовать ее, но этим только увеличил ее испуг. Хельга мучительно ощущала свою беспомощность, и это начало ее злить.

– Это похищение! – пыхтела она, уворачиваясь от поцелуев и чувствуя, как смешно это звучит. – Я не… ты будешь отвечать…

– Охотно отвечу!

– Я не хочу…

– Но разве ты не сама прибежала ко мне? Служанки видели, что никто не тащил тебя из дома силой!

Ёлс твою ж овду, он прав! Бирна и Тияхти, еще кто-то мог заметить во дворе, как Хельга сама несется вдогонку за уехавшими санями. Если она проведет с ним ночь в той избе, трудно будет доказать, что она этого не хотела; даже Сванхейд подумает, что хотела, а потом передумала, испугалась своего решения, когда с беглецов спросили ответа! Отказываясь от Эскиля завтра, уже отдав ему свою честь, она будет выглядеть жалко. Ей не отмыться от позора этого бегства!

Поддаться, смириться? На миг эта мысль принесла Хельге облегчение. Пусть Эскиль делает, как задумал, а потом берет все на себя. От этого он не станет уклоняться – гордость ему не позволит, честь и жажда уважения в дружине не дадут отказаться от дорогой добычи, даже если она будет стоит жизни.

Но ей-то что делать? Отказаться от него – трусость и позор, смириться – предательство, позор… Даже если завтра им удастся выпутаться, сохранив жизнь.

И что же? Хельга лежала неподвижно, но мысль ее бешено металась. Выхода нет?

Она зажмурилась, надеясь, что эту тьму прорежет луч хоть какой-то надежды. Нет. Больше ничего. Беда неодолима… Сани мчатся, и с каждым ударом сердца она увязает все глубже в этом болоте…

Не открывая глаз, Хельга зашептала прямо в пахнущий холодом Эскилев кожух, внятно выговаривая каждое слово:

Мой милый живет на высоких ветрах,

Мой милый летает на черных крылах,

В небесном чертоге ты, я – на земле,

Зову тебя, ворон, приди же ко мне!..

Глава 8

За шумом от движения саней Эскиль не мог разобрать, что там шепчет девушка; «мой милый» могло относиться к нему самому, но какого-такого Хравна[19] она упоминает? Небесный чертог – не тронулась ли невеста умом от испуга?

Не зная, будет ли на призыв какой-то отклик – и какой? – Хельга не открывала глаз, прячась от тех неведомых сил, которые, возможно, ее услышали. И…

Порыв ледяного ветра навстречу – такой силы, что перехватило дух.

– Ётунова ма-ать! – Возницу опрокинуло, и он завалился прямо на Эскиля и Хельгу.

Сани толкнуло – лошадь попятилась, потом стала заворачиваться к ветру боком. Из тьмы по сторонам донеслись крики – всадники пытались управиться с испуганными лошадьми.

Ледяной встречный ветер не унимался, в нем появился снег.

– Давай! – Выпустив Хельгу, Эскиль сам поднял возницу. – Фроди, не спи!

– Да что ж это! – Тот с трудом встал и потянулся к вожжам. – Как будто сам Ётунхейм дыхнул…

– Бери вожжи, разиня! Тут немного осталось.

Но голос Эскиля почти потерялся в свисте ветра. Попытавшись открыть глаза, Хельга тут же закрыла их снова – ветер нес на них сплошную стену снега. Она попыталась закутаться в платок плотнее, Фроди и Эскиль вдвоем шарили, отыскивая вожжи, а лошадь пятилась, отступая под порывами метели.

– Вылезай! – Крича во все горло, Эскиль толкнул товарища. – Бери вожжи и веди ее. Она так не пойдет!

Фроди скатился прямо на снег, но они никуда не двинулись. Через какое-то время и Эскиль выбрался из саней и почти ощупью двинулся к лошади.

Ощутив, что осталась в санях одна, Хельга подумала, не сбежать ли. Но первая попытка взглянуть сквозь ресницы на метель отвратила ее от этой мысли: снегом залепляло лицо, ветер пронизывал насквозь. Она не сможет идти сквозь такую метель, она упадет через пару шагов и будет лежать, пока ее не занесет снегом. А найдут потом только весной… Она сжалась в комок, пораженная этим внезапным приступом гнева ётунов – тихий, слегка морозный вечер ничего такого не предвещал.

О своем призыве она уже забыла.

Сани качались – наверное, кто-то пытался вести лошадь вперед под уздцы, но та отказывалась идти. Потом сани дернулись, и Хельга вцепилась в борт – если она упадет, то не сможет опять сюда взобраться, а ее криков никто не услышит. Сани были в ее глазах легкой лодочкой в бурном море метели, единственной надеждой на спасение.

Сани продвинулись вперед на шаг. Еще на шаг…

А потом метель улеглась так же внезапно, как возникла.

– Да ёт-тунова кочерыжка… – донесся до Хельги изумленный хриплый голос, и, слыша его, она осознала тишину вокруг.

Она подняла голову: воздух был чист и тих. Светила луна, вокруг простиралось широкое, гладкое полотно свежего снега, усыпанное серебряными искрами.

– Троллева шишка! – Фроди, сам засыпанный снегом, стоял на коленях, обеими руками держась за сани, и темная борода его совсем побелела. – Что это было?

– Не знаю, ётуна мать! – Эскиль обнаружился впереди, возле лошади. – Вставай, Фроди, поехали. А то этот тролль сейчас опять как взмахнет своей шишкой…

– А где наши дренги?

– Тролль знает. Га-а-а-у-ут! – закричал Эскиль в пустоту. – Халли! Где вы там? Вас ветром сдуло?

Издали донесся слабый голос.

– Залезай в сани, Фроди, поехали понемногу! Я поведу. Хельга! – Эскиль, вспомнив о девушке, сделал шаг и вгляделся в глубину саней. – Ты не потерялась? Не бойся, сейчас поедем дальше.

– О… ётунова хрень… Ты погляди!

Эскиль обернулся вперед – туда, куда вытаращенными глазами смотрел Фроди. Хельга тоже посмотрела и сразу не поняла, что видит.

Впереди, шага в пятидесяти от саней, что-то мерцало. Тускло светящаяся черта огненного цвета пересекла Волхов от берега до берега, прямо через снега, и с каждым вдохом делалась ярче.

– Это что… огонь? – пробормотал Фроди. – Кто может…

Кто мог бы развести огонь у них на пути, по всей ширине Волхова, прямо на снегу – там, где вот только что бушевала обезумевшая метель?

– Это какой-то ётунов морок… – пробормотал Эскиль. – Тут не может… Фроди, подержи лошадь, я пойду погляжу…

Он сделал несколько шагов вперед, и, словно откликаясь на его движение, огонь впереди вспыхнул сильнее. Теперь это была настоящая стена огня, может быть, в человеческий рост высотой, сплошная, без промежутков. Эскиль застыл, не сводя с нее изумленных глаз. Яркое пламя освещало снег на Волхове, и было отлично видно, что кроме этого пламени там нет ничего – ни топлива, ни тех, кто разжег и поддерживает этот огонь. Чтобы все это устроить, понадобились бы десятки возов с поленьями и хворостом, десятки людей! Но ничего этого не было, даже углей и золы, только пламя, стоящее ровной стеной над белым снегом.

– И не объехать… – Фроди огляделся, но отсюда казалось, что пламя упирается в крутые берега.

– Да турс твою мамашу! Это