Первые шаги жизненного пути - Наталья Гершензон-Чегодаева

В то время когда мы попали в Германию, т. е. осенью 1922 года, значительная часть русской эмиграции находилась в Берлине. Можно было часто услышать на улицах русскую речь; в городе имелись русские магазины, рестораны (помню, мы проходили мимо русского ресторана "Медведь"). Большинство писателей и профессоров, высланных летом 1922 года из России, жили в Берлине. В течение тех 2–3 дней, которые мы провели тогда в Берлине, папа почти никого не успел повидать. Вероятно, он виделся с работниками берлинского отделения издательства "Эпоха", а также из знакомых встретился с сестрой находившегося в Париже Льва Исааковича Шестова и ее мужем философом Ловуцким.

Берлинские дни вспоминаются как странный, причудливый калейдоскоп впечатлений, порожденных пребыванием в совершенно новых условиях жизни. Мы все время куда-то бежали, спешили, обедали каждый день в другом ресторане. Особенно запомнилось мне последнее утро. В этот день папа куда-то ушел по своим делам, а мы с мамой втроем отправились покупать Сереже шерстяной свитер. Мама предварительно посоветовалась с нашей квартирной хозяйкой, которая порекомендовала магазин в конце нашей улицы. Мы вышли из дома и пошли в указан-ном направлении. "Конец нашей улицы" оказался так далеко, что нам пришлось идти до него более часа. Усталые и злые, мы, пройдя километра четыре, обнаружили нужный магазин, и фуфайка была куплена.

За дни, проведенные в Берлине, папа и мы с Сережей успели показаться профессору-специалисту по легочным заболеваниям, и нам было рекомендовано поехать лечить легкие в Шварцвальд. Кто-то из русских, думаю, что это были Ловуцкие, посоветовал курорт Баденвей-лер, расположенный недалеко от города Фрейбурга в Бренау в Шварцвальде. Так и было решено.

На вокзал мы поехали в автомобиле вместе в Ловуцким, который тем же поездом отправ-лялся в Базель. По железной дороге нам предстояло ехать до маленького шварцвальдского городка Мюльгейма, откуда ходил трамвай в Баденвейлер. Дорога до Мюльгейма оказалась долгой (точно не помню, сколько часов), так как поезд шел в объезд из-за того, что Рурская область была оккупирована французами.

В пути я все время смотрела в окно. Меня поразила тщательность обработки земли, своим видом напоминавшей шахматную доску; удивлялась я также частоте остановок и тому, что беспрестанно встречались большие города. Проезжали Галле, Карлсруэ, Гейдельберг и многие другие. Места в вагоне были сидячие. Против нас на диване сидел Ловуцкий, с которым папа всю дорогу разговаривал. Я прислушивалась к их беседе, содержание которой отчасти помню. Меня заинтересовал их разговор о модном в те годе фрейдизме — предмете увлечения жены Ловуцкого.

Я не помню, как мы вышли из поезда в Мюльгейме и пересели в трамвай, идущий в Баден-вейлер. Помню только, что было раннее, туманное утро. Зато первая поездка в этом трамвае осталась для меня незабвенной. Путь пролегал по долине, расположенной под горой, поросшей лесом и виноградниками. Пришлось проезжать через два селения — Нидервейлер и Обервейлер. Это были большие Деревни, растянувшиеся вдоль узкой, бурливой реки. В каждой из них домики швейцарского типа с высокими кровлями группировались вокруг церковной колоколь-ни. Шумели колоса водяных мельниц. Мне казалось, что я вижу волшебный сон, в котором передо мной оживают знакомые с детства сказки Андерсена или братьев Гримм. Кондуктор, громко выкликавший названия остановок, тоже казался сказочным. Когда трамвайчик останав-ливался, его мотор громко стучал. Сколько раз потом, проезжая этим путем, прислушивалась к этому стуку!

Баденвейлер

Приехав в Баденвейлер, мы где-то оставили свои вещи и все вместе отправились искать пансион, в котором можно было снять комнаты. Курорт был пустой, т. к. летний сезон давно кончился, а зимний еще не начинался. Многие пансионы и отели стояли закрытыми, другие почему-либо оказывались для нас неподходящими, — вероятно, главным образом, из-за дороговизны.

Помнится, ходили мы очень долго, так что продрогли и устали. Зашли в ресторан позавт-ракать. После завтрака мама с Сережей остались в ресторане отдохнуть, а мы с папой вдвоем продолжали поиски. На этот раз нам посчастливилось; мы быстро нашли хорошие комнаты в пансионе "Эккерлин", туда были вскоре перенесены наши вещи. Я подробно описала в своих записках первые часы нашего пребывания в Баденвейлере и наше новое жилище.

"Это был большой, каменный, желтый дом, построенный как коробка. Перед ним не было ни садика, ни двора, была только небольшая желтая площадка, на которой росли в ряд четыре больших, подстриженных в кружок каштана. Мы позвонили. Открыла нам девушка лет восемнадцати, которая была необыкновенно хороша собой. Она показала нам три светлые, расположенные подряд комнаты, которые были очень уютны и хорошо обставлены. И цена и все условия оказались для нас подходящими. Мы решили здесь и остаться.

Первый день нашей жизни в Баденвейлере был неприветлив и пасмурен. Мы занимались распаковкой наших вещей и гулять не ходили. К ужину сошли в общую столовую. Это была уютная, довольно большая комната, оклеенная приятными серыми обоями. В ней стояли столи-ки, покрытые белыми скатертями. Народу почти не было. Сидели в уголке две старушки в трауре, потом две дамы с маленькой девочкой и еще один молодой человек, как мы узнали после, скрипач".

Пансион Эккерлин, в котором мы поселились в Баденвейлере и где нам довелось прожить зиму 1922–1923 годов, оказался чрезвычайно приятным местом. Мы заняли три комнаты на втором этаже, в конце коридора, расположенные анфиладой. Две крайние комнаты были квадратные — большие, каждая на две кровати, а средняя, с одной кроватью и с дверью на небольшой балкон, была маленькая и узкая. Из окна первой комнаты открывался вид на ближайшую к Баденвейлеру деревню Обервейлер и расположенную за ней гору, своей формой напоминавшую спину огромного лежащего кита.

Чистота и благоустроенность этих обставленных красивой мебелью комнат являла собой резкий контраст тем условиям существования, в которых мы жили последние годы в России. Особенно сильно это ощущала мама. Коридор второго этажа (в пансионе был и третий этаж) оканчивался лестницей, покрытой ковровой дорожкой, по которой мы дважды в день спускались в столовую к табльдоту.

Завтрак нам приносили в комнаты. Каждое утро, часов 8–9, к нам в дверь стучалась хоро-шенькая, милая горничная фрейлейн Эмма с подносом в руках, на котором стояли кофейник, молочник, тарелка с круглыми, свежими, очень вкусными булочками, кружочки масла с отпечатанными на них цветочками и вазочка с повидлом.

С обедами и ужинами выходило не совсем просто из-за нашего с Сережей вегетарианства. Супы подавались всегда протертые, и мы верили, что они немясные (вероятно, мама понимала, что это далеко не всегда было так), а на второе нам двоим неизменно подавали яичницу-глазунью.

В первом этаже пансиона Эккерлин с отдельным входом с улицы находились особые апартаменты, которые занимало титулованное лицо, какой-то таинственный больной принц, которого никто из жильцов дома никогда не видел. Знали только состоявшую при нем женщину, по-видимому, исполнявшую должность сиделки, а также — принадлежавшую ему кошку, которую встречали во время ее ежедневных прогулок. Эта кошка привлекала мое внимание тем, что не откликалась на привычное для русских кошек "кис-кис", а поворачивала голову лишь тогда, когда к ней адресовались: "Пусси, пусси".

Беденвейлер нельзя было назвать городком; это был небольшой поселок курортного типа, в котором основное количество зданий представляли собой отели и пансионы. Месту этому присуще было необыкновенное обаяние. Поселок располагался в прелестной, живописной долине, окруженной горами. С одной стороны эта долина простиралась вплоть до Мюльгейма, и в ней располагались упомянутые мною деревни Обервейлер и Нидер-вейлер. С другой стороны за гранью поселка тянулись обширные фруктовые насаждения по сторонам белых, как полотно, дорог. В садах разбросаны были отдельные виллы, в которых, по большей части, сдавались курортникам комнаты.

Сам Баденвейлер располагался вокруг небольшой горы, увенчанной романтическими развалинами средневековой крепости — излюбленном месте прогулок отдыхающих. Гора эта возвышалась в центре довольно обширного парка, из которого на ее вершину поднималась дорога. Подножье крепостной горы окружала главная прогулочная аллея парка; она начиналась площадкой, где помещался курзал с террасой для оркестра и скамейками для слушателей музыки. Огибая гору, аллея с одной своей стороны примыкала к скату горы, с другой стороны была обсажена каштанами, между которыми открывался чудесный вид с виноградниками на первом плане и широкой перспективой Рейнской долины, уводившей взгляд вдаль вплоть до видневшейся на горизонте горной гряды.