Восхождение к власти: «италийский рассвет» - Соломон Корвейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Скажи мне, сын мой - вкрадчиво заговорил Патрик, - а выдержишь ли ты все кошмары, что уготовит тебе враг? Данте, я знаю, ты крепок, но я не хочу, чтобы ты сломался. То, что было на родине, лишь начало.
- Я – воин, я – слуга Его и если Он благословит, то я справлюсь. Ты сам читал мне псалмы, где пелось, что не «пойду дорогой смертной тени, и не убоюсь я зла, ибо Ты со мной», - горячо завершил Данте.
- Скажи, юноша, - могучий голос Джузеппе стал суровым и властным, - ты не продашься страстям и похотям погибающего мира?
- Не звонкой монете, не громкой лести. – с рвением говорит парень.
- Хорошие слова, Данте, - обрадовался священник, протянув парню маленький золотистый крестик. – Я хочу подарить его. Его когда-то носил мой сын до того, как… ты понимаешь, - мирно подчеркнул фразу Патрик. – Только обещай, что не свернёшь с выбранного пути. Слишком много положено на алтарь будущего мира.
- Я клянусь – пусть погаснут звезды, и рухнет небесный свод, но я не отступлюсь, от произнесённых слов, - взяв крест, твёрдо произнёс юноша. – Вы сами меня наставляли в прямоте путей, осторожности и неприятии лукавого.
- Вот и славно, - тяжело выдохнул Джузеппе, полив все цветы. – Теперь ступай, собирай вещи. Тебе предстоит переезд, а совсем скоро… мы выступим на Рим.
[1] Ночная охрана – наряд по роте, или подразделению, сопоставимому с ротой, состоящий из дежурного и трёх-двух помощников. В обязанности наряда входит поддержание порядка на территории, а также за точное выполнение распорядка дня. Охрана отвечает за суточное соблюдение других правил по поддержанию внутреннего порядка в роте, за сохранность оружия, ящиков с боеприпасами, за сохранность имущества роты и за сохранность личных вещей солдат и сержантов.
[2] Легат – заместитель командира полка, бригады, дивизии, корпуса или армии по военно-политической и воспитательной работе. Так же является связующим звеном между армейскими подразделением и Министерством пропаганды.
Глава восьмая. Сеча «Ангельского гнева»
Спустя неделю. Территория Римского престола.
Мёртвые пейзажи окружают некогда великий город. Если на территории Ковенанта химики и экологи взялись со всеми силами за восстановление природного великолепия, то половина старого доброго полуострова, где раньше родилась, существовала и умерла Италия, сейчас до сих пор окутана в саван серости и погибели.
Небесный свод закрылся облачным одеялом. Тяжёлые, налитые синевато-фиолетовым «свинцом», они словно вестники Армагеддона или страшной кары, что разрушительной рукой грома и молнии готовы обрушиться на некогда святой град, сейчас погрязший в пороке и содомии, как вещает Канцлер. Вечный город, явившийся в образе разрухе и тотального уныния, расположился посреди самого настоящего ада. Тысячи разрушенных домов, разбитые улочки, орды бандитов, радующиеся трупу, как обнаглевшие стервятники. Лишь огромные размеры, горсть сохранившихся в целостности кварталов и несколько памятников могли как-то напомнить о былом величии Рима, вкупе с раздувшимися рынками и колоссальными заводами.
Сейчас же это жалкий городишко, стонущего под размерами и количеством мусора, завалившего столицу до краёв. Рим жизненно зависит от портовых агломераций, морских налётчиков, контроля торгового пути «север – юг». Обычному населению только и остаётся, что работать на рыбных предприятиях, на торговых складах, заводах переработки и полях, где пытаются вырастить хоть какую-то пищу. Контроль над Римом позволит Канцлеру перерезать одну из важных артерий, снабжающих северные техно-режимы.
Добрый и бедный народ Римского Престола стонет от гнёта тридцати трёх лордов, выбираемых из псевдоклириков и бандитов. Бывшая «цитадель» церкви превратилась в оплот разврата и вселенской похоти. Тысячи последователей культа отбросили постулаты праведности, целомудрия, стяжания и мудрости. Теперь это последователи «церкви мамона»[1], опьянённые помпезностью и утучняющие себя на нескромных трапезах больше похожих на пиршества, заставляющие народ выплачивать себе оброк, содержащие бордели и обладающие множеством складов и предприятий. Роскошные пиры, пьянки и оргии, с участием до нескольких сотен человек, в церквях, под образами святых и Христа стали обычным явлением, взывая к отступничеству времён Чезаре Борджиа. Обычные миряне, немногие преданные священники, верные постулатам Божьим, за столетия смирились, а вот южного соседа, Канцлера, это ввергает в ярость и злобу, которую он собирается принести в Рим, в виде праведного гнева. И не будет спасения всем тем, кто посмеет встать у него на пути, смерть ждёт всех непокорных.
Несколько десятков воинов пробираются сквозь заросли высокие, метра полтора, заросли растительности. Только вот это не обычная трава, а «жёлтая химинка». Этот «старый новый» вид отличается тем, что приспособился к сильнейшему загрязнению земли и может спокойно расти там, куда падут прокажённые семена мутировавшей травы. Её заметным изменением стал гипертрофированный рост и могильно-бледный оттенок, который обычно приобретали травы по наступлению прохладной осени на севере. Однако военных это не волнует, и, осматриваясь, три десятка бойцов в чёрных доспехах продолжают мрачный и молчаливый ход.
Впереди виднеется заброшенный парк аттракционов, построенный перед самым началом Великой европейской ночи. Покрывшиеся толстым слоем ржавчины колёса обозрения, поезда на рельсах, сошедшие с них, да покосившиеся ларьки… и всё построено между дорожек, умощённых небольшими бетонными плитами, отдающими красным потёртым оттенком, который практически выветрен дуновением времени.
Бойцы вошли в заброшенный парк. По законам «жанра» войны, и данным разведки, их должен встретить шторм пулемётного огня, выпущенный передовыми пограничными расчётами, но пришедшим солдатам салютует лишь старый ворон, полетевший с сухой ветки дерева, которых в этом парке тьма.
- Где противник? – смутился кто-то из бойцов. – Судя по данным нашей доблестной разведки тут должна быть пулемётная рота.
- Они были тут, - присмотрелся к траве, местности другой воин. – Тут видны «примятости». А там валяется брошенный «цинк». Их перебросили. А учитывая степень дисциплины, они могли и сами дать дёру.
Сквозь визоры отлично проглядывается местность. Данте, мотая головой, видит всё: и своих братьев по оружию, и уничтоженную жадностью и кризисом местность, и лишённую жизни природу. На парне, как на каждом из бойцов одинаковая форма – толстые сапоги до колен, укреплённые пластинами бронепласта[2], военная куртка, со вставками чешуек из стали, скрывшаяся под броневой пластиной; руки закрыты рукавами куртки и специальными доспешными элементами, у запястья скрывающиеся под
