Три минуты молчания - Г Владимов

Все-таки пошли переоделись. Я куртку надел. Вышли на палубу, как на брод, на набережную.

- Я теперь ни к чему не прикоснусь, - говорит Шурка. Он в пиджаке вышел, с галстуком. - Дрифтер скажет: "Чмырев, иди подбору шкерить!" А я ему - хрена, сам ее шкерь, а я теперь не матрос, я - пассажир на этом чудном пароходе.

- Сигару - не хочешь? - спросил Серега.

- Отчего же нет, сэр?

Серега вытащил "беломор", мы задымили, облокотились на планширь, сплевывали на воду. Ни дать, ни взять - на прогулочном катере, где-нибудь в Ялте.

- Слышь, старпом, - сказал Шурка. - А ты не переживай.

- А чего мне переживать.

Старпом оставил свой бинокль, стоял, как портрет в раме. Не веселый был этот портрет.

- Врешь, - говорит Шурка. - Переживаешь! А зря. Ну, понизят тебя до второго, ну там до третьего, годик поплаваешь и опять - в старпомы. Ты же у нас хороший мальчик, дисциплинированный, начальство уважаешь.

- Чего это меня понизят? Третьего вахта была, а не моя.

- Ну, чумак, - сказал Серега. - Он же тебе ее передал.

Старпом лоб наморщил. Задумался, как он из этой истории будет вылезать.

- Спросят, чья вахта была с двенадцати.

- Не-ет, - Шурка засмеялся, - так не спросят, не рассчитывай. А "кто на вахте был с двенадцати?" - вот как. Ты уж на худшее надейся, глядишь - оно и получше обернется.

- Вахту же передавать не полагается.

- Но ты ж ее принял.

- Ну и что? В виде исключения...

- А шляпил - тоже в виде исключения? - но тут же Шурка и смилостивился: - Ну... может, тебя и помилуют, старпом, всяко бывает. Но если тебя в матросы разжалуют, тоже не огорчайся. Зато какую науку пройдешь! Сам побичуешь - бичей притеснять не будешь. Ты, первое дело, им спать давай. Не подымай в шесть, подымай в восемь. Никуда рыба из сетей не убежит, а человек - он дороже. Теперь, значит, выходных чтоб было два в неделю. Кто это придумал - в море без выходных? Ты этот порядок отмени, старпом. Не останется страна без рыбы к праздничному столу. Ты к бичам хорошо, и они к тебе хорошо. Усвоил мои советы?

- Ладно.

- Что он там усвоил! - сказал Ванька. - Оставят его на мостике - так же и будет на тебя орать.

Грустно нам отчего-то сделалось. И просто так стоять надоело.

- Чего будем делать, бичи? - спросил Шурка. - Старпом! У тебя, может, какие распоряжения будут? В последний раз мне твой голос охота послушать.

- Будут - позову.

- Нет уж, я спать пойду.

Но Шурке и спать было скучно. Такое было весеннее настроение, хоть в самом деле - прыгай с борта, плыви к берегу.

- Бичи, - вспомнил Шурка. - А мы же фильмами-то махнулись на базе? Айда покрутим.

Пошли с полубака, покричали в кап:

- Эй, салаги! Кончай ночевать, есть работа на палубе. Фильмы крутить.

Не вылезли. Так устали, что даже на стоячей воде не проснулись.

А фильмы - так себе отхватил "маркони". Один - про какую-то балерину, как ей старая учительница не советует от народа отрываться; погубишь, говорит, свой талант. Мы даже вторую бобину не стали заправлять. Другой поставили - про сектантов, как они девку одну охмуряют, а комсомольская организация бездействует. Потом, конечно, новый секретарь приезжает и от этих сектантов только перья летят. Но там одно место можно было посмотреть как этот новый секретарь влюбляется в эту охмуренную девку, и она, конечно, взаимно, только ужасно боится своих сектантов, и он ей внушает насчет радостей любви, в таком симпатичном березовом перелеске, и березки эти кружатся, и облака над ними вальс танцуют. Мы эту бобину два раза прокрутили. "Юноша", который из камбузного окна смотрел, попросил даже, чтоб в третий раз поставили, да нам есть захотелось. И пробоина нас больше занимала.

То один, то другой ходили на нее смотреть - не заросла ли? Возвращались довольные, ели с аппетитом.

- Эх, кабы еще баллер погнуло - это уж наверняка бы отозвали. Его на промысле не выправишь, в доке надо менять.

- А хорошо б еще - винт задело.

- Ну и что - винт? Это водолазы сменят. Что на базе, запасных винтов нету? Самое верное - баллер.

Салаги тоже пришли поесть, послушали нас. Димка рассмеялся.

- Энтузиасты вы, ребята! А как же насчет "море зовет"?

- А вот оно и зовет, - ответил Шурка. - В порт идти.

Тут нас старпом позвал по трансляции:

- Выходи, палубные, к нам швартоваться будут. В бухту еще один СРТ вошел, подчаливал к нам. В носу стоял бородач в рокане, поматывал швартовым.

- Ребятки, - кричит, - нельзя ли за вас подержаться?

- Подержись, - говорим, - только не за нашу поцелованную.

- Ну, молодцы ребята! Где такую нагуляли?

- А там же, где ты бороду.

- Счастливо вам теперь до порта.

- Спасибо, - отвечаем, - на добром слове. На этом СРТ все оказались бородачи: кеп - бородач, "дед" - бородач, дикари - то же самое. Оказывается, они зарок дали не бриться, пока два плана не возьмут. А два плана им накинули, потому что решили они проплавать полгода. Три месяца уже отплавали в Северном, теперь на Джорджес-Банку шли. Тоже своего рода Летучие Голландцы.

А на палубе у них - все наши были, кто на базу ушел. Примолкшие все, какие-то пришибленные, хотя их вины не было, что так получилось. Но это я понимаю, всегда отчего-то чувствуешь себя виноватым, когда ты покинул судно, а на нем какое-нибудь чепе.

Кеп перескочил нахмуренный и даже пробоину не пошел смотреть, скрылся у себя в каюте. Третий, от выпитого розовый, пошел старпома утешать:

- Чего не бывает? На моей вахте один раз порядок утопили, а все обошлось.

- А это, считаешь, не на твоей вахте было?

- Ты что, больной? - Сразу перестал улыбаться. - Шляпил кто - я или ты? Тебе доверили, а ты прошляпил...

А старпом-то - надеялся. На что надеялся!

"Дед" тоже не стал смотреть пробоину. Ну, а дрифтер, и Митрохин, и Васька Буров - помчались, конечно, бегом. Вернувшись, только головами мотали и языками цокали.

Бородачи тоже поинтересовались:

- Ну, как, хороша?

- Знаешь, - дрифтер говорит, - просто не ожидал, что так хороша!

- До порта с нею дойдете?

- До порта-то, хоть всю корму отруби, дойдем.

Потом кто-то принес на хвосте:

- Бичи, "дед" в каюте акт составляет. Я в окно подглядел.

Я пошел к "деду". Чего-то он, и правда, писал за столиком, длинную реляцию.

- Пошарь там в рундучке, - сказал мне. - Я сейчас кончу.

Я вытащил коньяк и две кружки. "Дед" для меня всегда приносил с базы, если мне не удавалось выбраться. Я стал закидывать насчет пробоины - вот, мол, и повод есть, за что выпить. "Дед" отмахнулся, даже с какой-то досадой.

- Что вы там паникуете с этой пробоиной? Дать по шее раззяве, который допустил, всего и делов. А вы - в порт! С такой дыркой в порт идти - стыдно.

- Ты ж не видел ее.

- Видал. Снаружи. Чепуха собачья.

- Изнутри поглядеть - море видно!

- Заварим, не будет видно море.

Я подождал, пока он кончит свою реляцию, а пока разлил по кружкам. Мне даже грустно стало - так мы настроились на возвращение.

- Что ж, - говорю. - Тогда - за счастливый промысел?

- А вот это не выйдет. - "Дед" взял свою кружку. - В порт все равно придется идти.

- Ты ж говоришь - чепуха.

- Та, что в корме. Но у нас еще в борту заплата.

Я что-то не помнил, чтоб мы еще и бортом приложились. Но, может, я и не почувствовал - когда такой толчок был с кормы?

- Постой, - сказал я "деду". - Но мы же правым стояли к базе, а заплата - на левом.

- Какая разница? От такого удара весь корпус должен был деформироваться. Когда обшивка крепкая - ей ничего, она пружинит, и только. Но если слабина... А у нас там, поди, на бортах все листы перешивать надо.

- Шов пока не разошелся.

- Ну-ну, - сказал "дед", усмехаясь, - брякнуть-то легко: "не разошелся", а ты его хоть пощупал? Смотрел на него? А если и не разошелся, значит, попозже. Волна хорошая ударит...

- А по новой ее заварить?

- В доке. Там все исследовать хорошенько. Ну, поплыли?

Вечером, когда я шел от "деда", я все же посмотрел на нее. Свесился через планширь и ничего не увидел - ровные закрашенные швы. И нигде не сосало, не подхлюпывало.

Шурка Чмырев подошел, тоже свесился.

- Ты чего там высматриваешь?

Я ему рассказал, о чем говорил с "дедом".

- Из-за этой в порт? - спросил Шурка. - Да ей черта сделалось!

Я тоже думал, что черта.

В кубрике Васька Буров сидел верхом на ящике, помахивал гвоздодером и проблему решал - открывать или не открывать? Притащил он с базы три ящика с яблоками, с мандаринами и шоколадом, - и проблема была такая: если остаемся, тогда, конечно, открыть; ну, а если в порт? С нас ведь за них вычитать будут. А мы, может, еще и на аттестат не заработали.

Мы с Шуркой тоже ясности не внесли.

- Не знаю, что и сказать, бичи, - Шурка сразу в койку полез. Трехнулся "дед". Не пробоину, говорит, а заплату в док пойдем перешивать.

Ванька Обод приподнялся в койке, выглянул из-за своего голенища.

- Так это он про нее акт составляет?

Я сказал, что да, про нее. Ванька от смеха затряс голенищем.

- Теперь, - говорит, - мне все ясно, бичи. Почему я матросом плаваю, а не "дедом". Разве ж простому дикарю до этого додуматься?