Три минуты молчания - Г Владимов

- С Лиличкой там ласкался? Жаль, я вас вдвоем не застал. Убил бы на месте.

- Ну, меня - ладно, ее-то - за что?

- А не ходи на траулер, сука. Все от них и происходит.

Брезент мы натянули, теперь заклинивали. Он стучал ручником и матерился по-страшному. И когда он еще о ней прошелся, тут я озверел. Я встал над ним с ручником и сказал, что еще слово - и я ему размозжу башку и выкину его за борт, и никто того знать не будет. Я и забыл, что мы из рубки-то были как на ладони. Мы были одни на палубе, одни на всем море, и дождь нас хлестал, и делали мы одно дело, а злее, чем мы, врагов не было.

Он на все это посмеялся в усы, но притих. Все-таки, я единственный, кто ему помогал.

- Ладно, не трать энергии, нам еще второй задраивать.

Второй задраили молча и пошли в кап. Там скинули роканы в гальюне.

- Вот и все дела, вожаковый, - он мне сказал. - Больше не предвидится. В порт отзовут.

- Думаешь?

- Ты пробоину-то видал?

- Снаружи.

- Пойди изнутри посмотри.

Мы сошли вниз и разошлись по кубрикам. В нашем - какое-то сонное царство было; не знаю, слыхали они удар или нет. Или на все уже было начхать, до того устали. По столу веером лежали карты и чей-то рокан, на полу - сапоги с портянками. Я пошел пробоину поглядеть.

3

На камбузе "юноша" возился у плиты, закладывал в нее лучины и газету.

- Полюбоваться пришел? Есть на что.

Люк в каптерку был отдраен. Я подошел заглянуть. Воды было на метр, в ней плавала щепа для растопки, ящики с макаронами, коровья нога, банки с конфитюром, - горестное зрелище, я вам скажу. Но главное-то - сама пробоина. Я все-таки не думал, что она такая огромная, жуткая, буквально сверху донизу. Сквозь нее было видно море - сизая штормовая волна. Чуть корма опускалась, оно вливалось, как в шлюз, хрипело и пенилось.

- Продукты-то можно бы выбрать, - сказал я "юноше".

- А на кой? Которые подмокли, их уже выкидывать надо. А банкам что сделается?

- И то верно.

- Каши насыпать?

- Насыпь немного.

- То-то мне не хотелось в эту экспедицию идти. Как чувствовал!

- Ты здесь был? - я спросил.

- А где ж. С бондарем беседовали. Как раз я в каптерку собирался лезть, и как меня кто надоумил - дай, думаю, сперва уголь поштываю, плиту распалю, а после уже за продуктами слазаю. А то б я сейчас там и плавал бы, ты подумай!

Он даже развеселился, что так вот вышло. Стал соответствующие случаи вспоминать. Как он, матросом, бочки с рыбой укладывал в трюме, и как одну бочку раскачало на цепи и стукнуло ребром об пиллерс*, а он как раз за этот пиллерс рукой держался. "Представляешь - на два сантиметра выше, и пальцев бы как не было. Так бы и остались в варежке!" А то еще другой случай был, на рефрижераторном, - там у них кладовщик в холодильнике заснул. Жарко было, они сардину промышляли под экватором, так он скинул сапоги и залез в холодильник освежиться. А его не заметили, задраили двери и пустили холод. Через пару часов хватились, а он уже мерзлый был, хоть ножовкой режь.

* Пиллерс - вертикальная стойка, подкрепляющая палубу, перекрытие каюты и т. п.

Я эту историю, правда, в другом варианте слышал. Будто бы не кладовщик, а кот полез - воровать сардины. Но ведь с кладовщиком-то - могло случиться! Так они, эти истории, и складываются.

- Ну, и как твое мнение, - я спросил, - отзовут?

- Ты еще сомневаешься?

Да, если бы такое на крейсере случилось, я бы еще сомневался. Но то ведь крейсер. Он с такой дырой не только что плавать обязан, а бой вести. Там бы ее даже в программу учений включили. А рыбакам и так мороки хватает. Значит, отплавали рейс. Денежки кой-какие получим, и баста. И привет морю.

Я вышел. Фареры выплыли из дождевой завесы, и скалы нависли над полубаком, закрыли полнеба. Даже казалось - вот сейчас воткнемся. Но скала расступилась, блеснула спокойная вода, узенькая полоска, но такая голубая, так резко она отличалась от открытого моря. При самом входе в фиорд торчали камни, сплошь обсиженные чайками, кайрами. Эти камни, сколько я помню, лежат у Фугле-фиорда, откололись они от скалы лет, наверное, триста назад. Волна набегала на них с грохотом, с урчанием, они шатались заметно, и птицы взмывали, носились кругами и тут же садились снова - когда волна проходила и камень оголялся до низу.

Мы прошли под камнями и сбавили ход. Фарватер здесь извилистый, скалы как стены в колодце, кажется, достанешь рукой или мачтой чиркнешь. По скалам струились ручейки от дождя, а на уступах видимо-невидимо птиц, крик стоял невообразимый. Морские птицы - те уж привыкли к нам, садятся спокойно на реи, на палубы, иной раз целая стая перелетная отдыхает и ни черта не боится. А береговушек - все тревожит: дым из трубы или гудок, или винт шлепает в узкости слишком гулко, или человек выйдет выплеснуть ведро - для них уже целое событие.

Мы прошли поворот, другой, и моря совсем не стало слышно, спокойная вода расходилась от носа ровными усами и хлюпала под скалами. Только два раза попались нам встречные, повыбегали на палубы рыбаки, смотрели нам вслед. Каждое слово слышно было, как в трубе. Жалко, я по-датски не знаю, мне бы их мнение хотелось узнать насчет нашей задницы. Фарерцы ведь мореходы первый сорт, здесь по лоции капитану разрешается брать лоцманом любого - с четырнадцати лет, хоть мальчишку, хоть девчонку*.

* На Фарерских островах живут датчане, отделившиеся от метрополии. У них свой флаг, свой герб, своя столица - Торсхави. В основном рыбаки и овцеводы, они торгуют с другими странами рыбой, овечьей шерстью и мясом.

Бухта открылась - вся сразу, чистая, молочно-голубая. Только если вверх посмотришь и увидишь, как облака несутся над сопками, почувствуешь, что там творится в Атлантике. Ровными рядами - дома в пять этажей, зеленые, красные, желтенькие, все яркие на белом снегу. А поверху сопки, серые от вереска, снег оттуда ветром сдувает, и как мушиная сыпь - овечьи стада на склонах. Суденышки у причалов стояли не шелохнувшись, мачта к мачте, как осока у реки - яхточки, ботики, сейнера, реюшки, тут почти у каждой семьи своя посудинка.

Мы шли к середине бухты, к нашей стоянке - по конвенции мы к причалу не швартуемся, в крайнем случае раненого можно доставить шлюпкой. Отсюда видно, как ходят люди, собаки бегают, автомобильчики снуют между домами и по склонам сопок, там поверху проложена шоссейка.

Якоря отдавать - все, конечно, вылезли. Что значит - стоячая вода, сразу спать расхотелось.

Сгрудились на полубаке, Шурка прибежал с руля с биноклем, и все по очереди стали пялиться на берег. Вон рыбачка вышла - белье на веревке развесить, вон две кумы встретились и лясы точат, фарерскими сплетнями обмениваются, а нам все в диковинку.

- Эх, ножки! Швартануться бы. Потом бы всю жизнь вспоминал.

- Давай, плыви, кто тебя держит?

- Старпом! А старпом! К причалу не подойдем?

Старпом тоже из рубки в бинокль пялился.

- Какой ты умный! - говорит.

- Да хоть на часик - покуда кепа нету. Никто ж не стукнет.

На это он и отвечать не стал, будто не слышал.

В бинокль все радужно: песик бегает по снегу, фарерский песик, ластится к своей фарерской хозяйке, а та фарерскими ботиками притоптывает - ботики модные, а холодно в них. Фарерский пацан своего братишку катает на фарерских саночках, шнурки на ушанке болтаются... Почему так тянет на это смотреть? Неужели диво - люди, как и мы, тоже вверх головами ходят? Глупо же мы устроились на земле - вот море, одно на всех, сопки - такие же, как и у нас, бухта - для всех моряков убежище. А не подойдешь к ним, конец не подашь, не потравишь с этими фарерцами.

- А все ж, бичи, - сказал Шурка, - в заграницу приехали! Вроде даже и воздух другой.

- Никуда ты не приехал, - Ванька Обод ему угрюмо. - Все там же ты, в Расее. И воздух тот же. Что ты на эту заграницу в бинокль смотришь, это и в кино можно, в порту. Даже виднее.

Всегда найдется такой Ванька Обод - настроение испортить. А солнышко вышло, стало чуть потеплее, потянуло еле слышно весной. В такие дни на берегу хочется в море. А в море - хочется на берег.

- Скидывай рокана, бичи! - сказал Шурка. - Айда все по-береговому оденемся. Теперь уж до порта - ни метать не будем, ни выбирать. А что груза еще осталось - так его там берегаши и выгрузят.

Мы поглядели на старпома. Он все пялился на берег.

- Старпом, - спросил Шурка, - точно ведь в порт идем?

- Будет команда - пойдешь.

- Это как понимать? Может, еще и не будет? Остаемся на промысле? Нет уж, хрена!

Да ведь у старпома прямого слова не выжмешь. Молодой-то он молодой, а первую заповедь начальства железно усвоил: чего не знаешь - показывай, будто знаешь, только говорить об том не положено. Да он, плосконосый, оставят ли его старпомом - и то не знал. Но в бинокль, как генерал, глядел, план сражения вырабатывал.

- Покамест, - говорит, - ремонтироваться будем.

- Это само собой, - сказал Шурка. - С такой дырищей тоже мало радости до порта шлепать.

Больше всех ему верилось, Шурке, что в порт уйдем. И не стоялось ему, как жеребенку в стойле. А если подумать, чего мы там не видели, в порту, кроме снега январского и метелей, кроме "Арктики"? Да и этих-то радостей на неделю, не столько же мы заработали, чтоб куда-нибудь в отпуск поехать. Но великое же слово - домой!