Темные тайны - Гиллиан Флинн

— Да, в убийствах членов моей семьи.

Магда нетерпеливо выдохнула, недовольная тем, что я предъявляю права на собственную семью.

— Но прежде, чем начать работу, — продолжила она, — мы хотим поделиться с тобой тем, что знаем о твоем брате, которого любим.

С места поднялась стройная женщина пятидесяти с небольшим лет и прической администратора.

— Меня зовут Глэдис, я познакомилась с Беном три года назад через свою благотворительную организацию. Он изменил мою жизнь. Я переписываюсь со многими заключенными. — При этих словах я скривилась, и она это заметила. — Я переписываюсь с заключенными, потому что для меня христианское милосердие воплощается в любви к тем, кого другие не любят. Уверена, все вы смотрели фильм о приговоренном к смертной казни настоящем убийце и о монахине, которая становится его духовным наставником, даже провожает его к месту казни и не оставляет до последней минуты. Но когда я начала переписываться с Беном, я почувствовала в его письмах удивительную чистоту души и помыслов. В его случае в огне испытаний оказалась истинная добродетель. И при этом он еще способен заставлять меня смеяться над тем ежедневным кошмаром, в котором ему приходится находиться. Меня, хотя я призвана помогать ему. Это так удивительно.

Отовсюду посыпалось: «Он такой милый… да, это так… он чудо…» Появился Нед с кофейником и начал наполнять тут же потянувшиеся к нему пластиковые чашки; дамы, не глядя в его сторону, жестами показывали, сколько им наливать.

С места, дрожа всем телом, поднялась молоденькая женщина, по виду ровесница Лайла:

— Меня зовут Элисон. Я познакомилась с Беном благодаря моей маме — она сегодня не смогла приехать…

— Ее мать сейчас проходит курс химиотерапии, у нее рак яичников, — шепнула мне Кейтрин.

— …у нас обеих одинаково теплое к нему отношение. Мама считает, что сможет спокойно умереть, только когда Бен выйдет на свободу. — При этих словах со всех сторон раздались хлопки. — Просто, просто… — Девушка разразилась слезами. — Он такой замечательный! А то, что с ним произошло, так несправедливо. Не могу поверить, что мы живем в мире, где такие чудесные люди ни за что ни про что оказываются в тюрьме!

Я сжала зубы, чувствуя, что к горлу подступает комок, а глаза на мокром месте.

— Лично я считаю, что ты должна восстановить справедливость, — гневно бросила снежная баба — обладательница крестика. Она вообще казалась настроенной наименее дружелюбно и даже не потрудилась подняться. — Тебе, как и многим другим, нужно исправить свои ошибки. Я искренне соболезную тому, что ты потеряла семью, действительно понимаю, через что тебе пришлось пройти, но сейчас ты должна поступить как взрослый человек и исправить положение.

Я не заметила, чтобы в продолжение этой небольшой речи кто-то из присутствующих кивнул, но молчаливое согласие было таким мощным, что казалось, я слышала звук «мм». Так гудят рельсы, когда поезд еще очень далеко, но неумолимо приближается. Я глянула на Лайла — тот незаметно для остальных округлил глаза.

Магда переместилась к центру дверного проема и заговорила громко и вдохновенно, как оратор на трибуне, который своей предвыборной речью пытается убедить слушателей отдавать за него голоса:

— Либби, мы простили тебе ту роль, которую ты сыграла в этом позоре, и считаем, что ужасное преступление совершил твой отец. У него имелся мотив, была возможность. У нас… много фактов, — сказала она, не в силах больше говорить юридическим языком. — Мотив: за две недели до убийства твоя мать Патрисия Дэй подала иск на взыскание с него алиментов. Впервые Роналда «Раннера» Дэя юридически связали с его семьей. К тому же у него были карточные и другие долги на несколько тысяч долларов. Избавление от семьи в такой ситуации серьезно поправило бы его финансовое положение — когда он шел к вам в ту ночь, он предполагал, что по-прежнему упомянут в завещании твоей матери. Но Бена дома не оказалось, а ты сбежала. Он убил всех остальных.

Я представила, как Раннер, сдвинув на затылок засаленную шляпу и тяжело дыша, с маминым ружьем наперевес рыщет по дому. Снова в голове зазвучал рык, который я слышу всегда, когда вспоминаю ту ночь, и я подумала, что его мог издавать и Раннер.

— Там, где он жил, обнаружили волокна и нити из вашего дома, хотя на эти факты все время закрывали глаза, потому что летом он то появлялся в вашем доме, то снова исчезал. Но факт остается фактом. На теле Бена не нашли ни следов крови, ни фрагментов ткани, хотя обвинение во многом строилось на том факте, что в самом доме кровь Бена была обнаружена.

— Ну не идиотизм ли! Можно подумать, нельзя порезаться, когда бреешься по утрам, — сказала злюка с крестиком.

Как по команде, женщины засмеялись.

— Итак, наконец мы вступаем в самую волнующую стадию нашей сегодняшней встречи, Либби. Стадию, которая сулит нам новые возможности. Как тебе, конечно, известно, алиби твоего отца тогда подтвердила его пассия, некая Пегги Бэннион. Так вот, чтобы ты убедилась, что нет ничего зазорного в том, чтобы исправлять ошибки, хочу сказать, что в настоящее время Пегги готовится официально отказаться от своих показаний, чем лишит Раннера Дэя его алиби. Несмотря на то, что это может ей стоить пяти лет лишения свободы.

— Нет, мы этого не допустим! — воскликнула Кейтрин.

Остальные принялись аплодировать, когда с места поднялась высокая тонкая женщина в облегающих джинсах. У нее были короткие волосы с химией, покрытой лаком в верхней части головы. Глазки у нее были маленькие и тусклые, как десятицентовые монетки, слишком долго пролежавшие в кошельке. Она глянула на меня и тут же отвела взгляд, вертя в руках чересчур крупный голубой камень на цепочке в тон голубой полоске на свитере. Я представила, как дома в ванной перед затуманенным зеркалом она подбирала его под свитер.

Стараясь не мигать, я уставилась на подружку отца — сегодняшнюю особую гостью в доме Магды.

— Хочу всех вас поблагодарить за поддержку, которую вы мне оказываете последние несколько месяцев, — сказала она пронзительным голосом. — Раннер Дэй меня использовал, как и всех других. Уверена, вы об этом знаете.

Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что она обращается ко мне. Я кивнула, но сразу об этом пожалела.

— Поделитесь с нами, Пегги, пожалуйста, — сказала Магда. Она, судя по всему, насмотрелась ток-шоу с Опрой Уинфри — нотки-то она переняла, но до теплоты Опры ей было далеко.

— Вот как все было на самом деле. Вечером второго января я готовила ужин в домике Раннера — китайское рагу с рисом, ну и, конечно, как всегда у Раннера, с морем пива. Он всегда пил пиво из банок, там крышка открывалась, оставляя острые углы, как клешни у краба, и он всегда обрезал пальцы, когда открывал эти банки. Ты помнишь, Либби? У него были вечно порезанные пальцы и кровоточащие ранки.

— Что произошло после ужина? — перебил ее Лайл.

Я ждала, что он сейчас посмотрит на меня в ожидании одобрительной улыбки, но он этого не сделал.

— Ну… у нас же были отношения. Потом у Раннера кончилось пиво, и он пошел за новым. Кажется, около восьми вечера, потому что я как раз смотрела «Козла отпущения», но серию повторяли, и я расстроилась.

— Она смотрела «Козла отпущения», — вставила Магда. — Ну не ирония ли судьбы?

Пегги взглянула на нее, не понимая намека.

— В общем, Раннер ушел и не вернулся. Зима была, поэтому я быстро заснула, а когда проснулась, он оказался дома, но в какое время вернулся, не знаю, потому что часов в доме не было. Но абсолютно точно стояла глубокая ночь, я несколько раз просыпалась. А когда мне приспичило в туалет, уже вставало солнце, то есть прошло несколько часов.

Значит, эта женщина справляла малую нужду, потом искала туалетную бумагу, возможно, так ее и не нашла, потом брела назад к кровати среди двигателей, лопастей и внутренностей от телевизоров, которые Раннер, как он утверждал, ремонтировал, может, по дороге даже споткнулась обо что-нибудь и выругалась, а я в это время ползла по снегу к своему утопленному в крови дому, где лежали мертвые тела моих родных. Я мысленно выставила ей счет.

— Утром зашли полицейские, спрашивали, где находился Раннер между двенадцатью ночи и пятью утра. Они у меня спрашивали. Но он сам все время настойчиво повторял: «Я вернулся домой рано, задолго до двенадцати ночи». Я в этом очень сомневаюсь, но тогда подтвердила его слова. Просто подтвердила, и все.

— В общем, с этой дамочкой все ясно, — сказала брюнетка с ребенком.

— Я уже год ничего о нем не знаю!

— Хороша, нечего сказать, — сказала я и тут же пожалела о своих словах.

Интересно, стала бы она все это рассказывать, если бы Раннер прожил с ней дольше? Если бы звонил каждые три месяца, а не каждые восемь?

— У него были исцарапаны руки, но я не могу сказать, что это были царапины от крышек. Я просто не помню, порезал ли он руки до того, как ушел, или кто-то его исцарапал.