Линия Маннергейма - Надежда Залина

Леру замкнуло. Она до такой степени вошла в зону отчуждения, что даже не поздравила Федора с защитой диплома. Сразу после сессии она уехала к родителям. А вернувшись в Питер, принялась активно общаться с однокурсниками. Она редко бывала дома, чтобы не встречаться с Федором. Он, к ее удивлению, продолжал приходить в гости как ни в чем не бывало.

Недели через две после начала семестра, поднимаясь в аудиторию, Лера обратила внимание на девушку, одиноко стоявшую возле деканата. Подойдя к двери, она увидела оживленно беседующих однокурсников. Предметом обсуждения была та самая «деканатная незнакомка», которую заметили все. Мнения разделялись строго по половому признаку. Мужская часть выражала нескрываемый интерес, а женская – плохо замаскированную зависть.

– Если тебе нравятся такие девушки, у тебя плохой вкус! – услышала Лера и обернулась. Говорила, слегка прищурив глаза, Соколовская. Первая красавица курса.

В университете, конечно, не принято было устраивать конкурсы красоты, но на каждом курсе всегда была своя «звезда». На их потоке эта должность досталась Соколовской. Она была хороша собой, к тому же у нее был папа – работник администрации. Все знали, что после университета ей не придется бегать в поисках работы – ее обязательно пристроят на какой-нибудь телеканал, в худшем случае – читать погоду. Поэтому она вела себя, как и положено звезде.

Сейчас Соколовская явно была не в духе.

Она обращалась к одному из поклонников, которых изводила в немереных количествах. Весь вид ее говорил побледневшему непонятно с чего собеседнику, что, если он еще раз посмеет в ее присутствии хвалить кого-то другого, пусть пеняет потом на себя. Парень растерянно молчал, не зная, как вести себя в сложившейся ситуации. Он был настолько смущен, что Лере стало его жаль.

– Соколовская, – сказала она, – ты необъективна. Может быть, в тебе говорит ревность?

– Ужасная корова! – возмутилась Соколовская, меча искры теперь уже в сторону Леры. Такой подлости со стороны женской половины она не ожидала. В ее окружении девчонки всегда стояли заодно против мужчин, и открытый бунт выбил ее из колеи.

Лере того только и нужно было: Соколовская оставила парня в покое.

– На корову она не похожа, – заметила Лера, – а внешность запоминающаяся. Мимо не пройдешь. Ты ведь заметила?

– Точно, – язвительно сказала красавица, – слишком много места занимает. Приходится обходить.

Все с интересом наблюдали за развитием поединка, перемещаясь в аудиторию, где должна была состояться лекция. Вскоре появилась и сама «корова». Все косились в сторону новенькой, пытаясь рассмотреть ее. Девушка нисколько не смущалась фактом пристального внимания, а ехидно улыбалась чему-то. Новенькая, казалось, пришла в аудиторию прямиком из фильмов о Второй мировой. Довольно крупная, светловолосая и затянутая в черную кожу. Глядя в ее сторону, Лера сразу же вспомнила «Семнадцать мгновений весны». Закадровый текст, характеризующий персонажей. «Характер спокойный, нордический. Выдержанна и хладнокровна» – все это было очень под стать незнакомке. Когда же та оглянулась и подмигнула, словно почувствовав союзницу, Лера подивилась необыкновенной синеве ее глаз. Но даже при подмигивании глаза оставались холодными и безучастными, словно замороженные Снежной королевой глаза Кая. Во время перерыва новенькая удалилась, и все с удвоенной энергией кинулись ее обсуждать.

Все гадали, кто такая эта Лорелея. Марина, всегда бывшая в курсе того, что происходит, побежала в деканат поболтать с секретаршей. Вернулась она слишком поздно, чтобы успеть рассказать что-либо. Как только закончилась лекция, любопытствующие окружили Марину. Но та начала рассказывать, лишь дождавшись большого сбора и выдержав настоящую актерскую паузу.

– Зовут ее Виктория Герман. Перевелась из Москвы. Дочка какого-то начальника, – неторопливо излагала Марина, – не знаю точно, но вроде бы даже из министерства. У нее произошла какая-то история не то с наркотиками, не то еще с чем-то. Вроде бы хотели вытурить из тамошнего универа, но папаша похлопотал и дочку перевели в Питер.

Новенькая не торопилась обзаводиться подругами и вела себя отчужденно, отбояривая пытавшихся сблизиться. Если спрашивали, отвечала, но сама никаких разговоров не заводила. По сравнению с Москвой все казалось ей убогим и мелким, о чем она не преминула сообщить. Через пару месяцев она по-прежнему оставалась такой же неизвестной, как и вначале. Никто не смог узнать ни точных причин перевода, ни характера самой Вики, ни ее намерений. Никаких откровений о своей жизни она не допускала и держалась отстраненно. Поначалу ее обхаживали многие, но в итоге отступили даже те, кто стремился с ее помощью обзавестись столичными связями. Вика была сама по себе.

Однажды они встретились в клубе, где выступала модная группа.

– О, привет, – увидев Леру, сказала Вика, – и ты здесь? Что у вас за традиция в Питере такая? Грязно, дымно, всё в пиве. Музыка ужасная, звук скрипучий, хоть уши затыкай. А еще называетесь культурной столицей. У нас бы такое не прокатило.

– А культура – это когда чистенько и красиво? Тогда на попсу ходить надо. Или в филармонию.

– А что такого высококультурного происходит в ваших загаженных клубах? Там что, открытия музыкальные появляются? Типичная гаражная музыка. На Западе таких дальше подвалов не пускают.

– Не нравится – не слушай. Или ты потусоваться ходишь и кайф словить?

– Одно другому не мешает.

– Кому как.

– Правильная? – прищурившись, спросила Вика.

– Разумная, – уточнила Лера.

– В нашем возрасте разумной быть скучно.

– А я что, агитирую? Дело личное. Хочешь – так, хочешь – эдак.

– Демократка?

– Сама идея мне симпатична, но в нашем варианте…

– Демократия – полнейшая чушь, – категорично заявила Вика, – не может быть никакой демократии вообще. В принципе.

– А что же тогда может быть – тоталитаризм?

– Это в природе человеческой заложено. Люди хотят найти лидера, вождя, царя и идти за ним. Чтобы он решал главные вопросы жизни, а им оставил удовольствия. Они будут ему поклоняться, работать на него, только чтобы не думать собственной башкой. И чтобы никакой ответственности. Пусть он за них отвечает.

– Не все такие, – не согласилась Лера.

– Исключения подтверждают правило.

– И из какой ты категории? Из той, которой поклоняются?

– Как думаешь?

– Мне думать нечем. Я же хочу, чтобы за меня думали такие, как ты.

– Ты из самой противной категории. Наблюдатель.

Они препирались долго, а затем незаметно перекочевали к Вике домой. Та жила неподалеку от факультета в квартире, принадлежавшей брату. Они проговорили всю ночь, а утром, плюнув на занятия, проспали до обеда. Вернувшись домой, Лера спросила у бабушки, можно ли подружиться за несколько часов. И Вероника Петровна поняла, что у внучки наконец-то появилась подруга.

Вика рассказывала о себе, о своей семье и московской жизни, обходя стороной причины перевода в другой город. Больше всего историй выпало на долю старшего брата Вики, но из рассказов Лера так и не смогла понять, чем же он занимается и почему постоянно отсутствует. «Снова где-то учится», – неопределенно сказала Вика.

Брат был родным по отцу, матери у них оказались разные. Первая жена Викиного отца давно умерла, и мальчишка остался тогда почти сиротой: отец, занятый работой, новой женой и недавно родившейся дочерью, оставил сына на попечение тетки, которая и жила в этой самой квартире на Васильевском острове. Он рос, предоставленный самому себе, и когда отец наконец-то обратил внимание на сына, столкнулся с уже сформировавшимся характером. Подросток долго не мог поладить с отцом, но отлично находил общий язык с Викой.

Упрямство, упорство, умение отстаивать свою точку зрения и способность не подчинять жизнь чувствам были их фирменными общими чертами. Вика считала, что брат в большей степени воспитал ее, чем вся остальная семья. Она сказала, что он отговаривал ее от журналистики, называя представителей данной профессии «гиенами по призванию». Но Вика решила доказать, что это не так, поступив именно на журфак. Сейчас ее энтузиазм значительно поубавился.

– Почему ты уехала из Москвы? – однажды осторожно поинтересовалась Лера. – Ведь столичное образование… сама понимаешь.

Вика помолчала, глядя куда-то в стену, и в ее глазах появилось что-то жесткое и злое.

– Я с ними еще посчитаюсь! – сказала она, по-прежнему глядя в стену.

– С кем?

– С ублюдками, которые решили, что все можно спихнуть на меня.

– Яснее не можешь?

– Ты знаешь, что такое «золотая молодежь»?

– Кто же не знает? Мальчики-мажоры…

– Тебе приходилось с ними общаться?

– Нет.

– Вот и хорошо. Держись от них подальше.

– А почему ты мыслишь обобщенными категориями? Они что, монолит какой-то, а не отдельные человеки?

– Столкнешься – сама поймешь, что действуют они как единое целое.