Невеста Данкена - Линда Ховард

Он был более, чем просто удивлен ее внезапными слезами, – он был поражен. Его Мэдди была борцом, той, кто встречала его силу своей собственной и не отступала даже перед худшими проявлениями его темперамента. Но сейчас она рыдала так, словно никогда не собиралась останавливаться, и глубина ее страданий отдавалась болью у него в груди. Он тихонько увещевал и поглаживал ей спину, шепча слова утешения и опуская ее на одеяла.

Прошло много времени, прежде чем Маделин затихла. Риз не пытался заставить ее остановиться, чувствуя, что она нуждалась в разрядке так же, как и он, когда, после того, как позаботился о своей лошади, свирепо пнул ногой ведро для подачи корма так, что оно перелетело через весь сарай. Он просто держал ее, пока не иссякли все слезы, затем подал ей свой носовой платок, чтобы вытереться.

Ее веки припухли, и она выглядела обессилевшей, но потом, когда она лежала совершенно неподвижно, в ее глазах больше не было болезненного напряжения. Риз приподнялся на локте и развязал пояс ее халата, после чего раздвинул отвороты, открывая ее нагое тело.

Он провел пальцами по ямке на ее горле, затем – по узкой ключице.

– Я когда-нибудь говорил тебе, – спросил он задумчиво, – Что один взгляд на тебя вызывает у меня такую эрекцию, что это причиняет боль?

Ее голос был хриплым.

– Нет, но ты несколько раз это демонстрировал.

– Это действительно причиняет боль. Я словно собираюсь взорваться. Затем, когда я проникаю в тебя, боль сменяется удовольствием. – Он провел рукой вниз к груди Маделин, накрывая ее своей теплой ладонью, и почувствовал, как сосок мягко толкнулся в нее. Он нежно ласкал, поглаживая сосок большим пальцем, и не останавливался, пока тот не напрягся и не потемнел; тогда Риз склонился над ней, чтобы поцеловать маленький соблазнительный комочек. Дыхание Маделин изменилось, став более глубоким, и чувственный поток стал нагревать ее кожу. Подняв глаза, он увидел, как отяжелели ее веки, и его затопило неистовое мужское удовлетворение от того, что он мог сделать ее взгляд таким.

Когда-то он пытался отказать себе в чувственном удовольствии наслаждаться ею, но не долго. Он позволил себе вдохнуть ее аромат, проводя рукой вниз по ее телу, смакуя шелковистую структуру ее кожи, очерчивая рукой изгибы и впадинки, перетекавшие одно в другое: холмики грудей, плоскость живота, округлость бедер, развилку между ногами. Он наблюдал, как его смуглые сильные пальцы скользнули по небольшому треугольнику завитков и проникли между ее мягких складочек, очарованный контрастом своей руки и ее бледным женственным телом.

И ее вкусом. Горячей сладостью ее рта; он попробовал его, затем попробовал снова, более глубоко, занимаясь с ней любовью языком. Потом спустился к теплой, притягательной впадинке ее горла, вдыхая медовый вкус ее грудей. Он надолго задержался на них, пока руки Маделин не вцепились и не потянули стеганое одеяло, а бедра не приподнялись навстречу ему.

Ее живот под его губами был прохладен и шелковисто гладок. Ее узкий маленький пупок приглашал к исследованию, и он провел вокруг него своим языком. Ее руки переместились в его волосы и крепко сжали голову, когда он двинулся вниз, разводя ее бедра и закидывая их себе на плечи.

Она тяжело дышала, ее тело напряглось и извивалось. Он держал ее бедра и любил ее, не останавливаясь, пока она не приподнялась вверх и не вскрикнула в тот момент, когда волны кульминации накрыли ее.

Маделин чувствовала себя истощенной, более опустошенной, чем прежде. Она лежала расслабленно, когда он встал на колени между ее ног и сорвал свою одежду, отбрасывая в сторону. Она едва сумела открыть глаза, когда он занял позицию и затем медленным, тяжелым толчком вошел в нее до самого конца. Как всегда, она была немного ошеломлена ощущением чрезвычайной целостности, пока приспосабливалась к нему.

Его вес целиком оказался на ней, прижимая ее к низу. Теперь в нем не было нежности, только потребность войти в нее так глубоко, насколько было возможным, заключить в объятия настолько полно, чтобы не осталось ни единой ее частички, которая не чувствовала бы его обладания. Его любовные ласки часто были доминирующими, но обычно она могла встречать их силой своей собственной страсти. Но не сейчас; в нем была свирепость, которую следовало успокоить, голод, который нужно утолить. Несмотря на то, что Риз сдерживался, чтобы не травмировать ее, Маделин была не способна делать что-то еще, кроме как лежать, принимать его и чувствовать, как ее страсть снова и снова разрастается в ней с бьющимся ритмом.

Он приостановился, когда его напряжение достигло критического уровня, еще не желая заканчивать. Его зеленые глаза блестели, когда он заключил в ладони ее лицо, меря силу ее возбуждения.

Он потерся ртом о ее ухо.

– Ты знаешь, что для мужчины в норме иметь…

Маделин слушала шелест слов в своем ухе, ее руки, борясь за контроль, напряглись на его спине. Хотя она любила их пустячную игру, сейчас она не была к ней расположена. Наконец она выдохнула:

– Интересно, зачем их так много, когда одного было бы достаточно.

В лучших традициях Большого Плохого Волка он ответил преувеличенно грубым голосом:

– А это, чтобы наверняка сделать тебя беременной, моя деточка, – и начал двигаться снова, сильно и быстро. И в какой-то момент в течение следующего часа он это и сделал.

Глава 10

Риз снова пробежался по цифрам, но итог был тем же. Он поднялся на ноги и выглянул в окно, руки сжались в кулаки, челюсть напряглась. Все эти годы работы. Все эти проклятые годы работы пошли коту под хвост.

Он сделал все мыслимое и немыслимое, сократил все расходы, пока не осталось ничего, что можно было сократить, и все же эти цифры черным по белому показывали: он проиграл. Январская снежная буря, которая убила половину стада, отбросила его настолько далеко назад, что банк больше не сможет вытягивать его. Он не сможет рассчитаться по закладной, и отсрочки больше не будет.

У него было три варианта действий: во-первых, он может отказаться от права выкупа закладной в банке вследствие просрочки, и они потеряют все; во-вторых, мог, согласно 11 главе «Кодекса США о банкротстве», объявить себя банкротом и сохранить ранчо, но навсегда потерять доверие банков к себе; и, в-третьих, он мог принять предложение Роберта об инвестировании. Риз мрачно улыбнулся. Третий вариант годился, только если предложение Роберта все еще оставалось в силе, поскольку тот делал его, когда ранчо приносило доход, сейчас же оно стало убыточным.

Именно потому, что Риз был так близок к воссозданию ранчо, так близок к избавлению от долговой зависимости, финальное поражение казалось ему настолько горьким. То, что Эйприл начала почти восемь лет назад, наконец, осуществилось: его ранчо уничтожено. Кто знал, как она рассуждала? Возможно, она сделала это, потому что он так сильно любил ранчо, сильнее, чем когда-либо даже думал, что любит ее. Оно было всем в его жизни, и он потеряет его, если Роберт Кэннон все же не захочет стать инвестором. Риз снова прокрутил все варианты, но Роберт был его единственным шансом, причем слабым, потому что, когда Роберт увидит цифры, он должен быть дьявольски рисковым игроком, чтобы пойти на эту сделку. Риз не питал больших надежд, но он предпримет эту попытку, потому что не может поступить иначе. Теперь ему нужно принимать во внимание не только себя; у него была Маделин, и он сделает все возможное, чтобы сохранить для нее дом. Она не вышла бы за него, если бы его ожидало банкротство или потеря имущества.