Хождение по квадрату - Рид Коулмен

— Это был трансвестит.

— Вы все правильно поняли.

— Вы его слегка проучили?

— Не слегка! Раз уж мой маленький дружок так любил полицейских, я познакомил его с основным «орудием производства». — Малоуни зло улыбнулся. — Надо было слышать, как он визжал, когда я воткнул мой тридцать восьмой калибр ему в задницу! Он испугался, что я спущу курок, и завопил от облегчения, когда я выдернул. Револьвер оказался очень грязным, так что кто-то должен был его вычистить.

Меня затошнило.

— Вы же не…

— Именно так я и поступил, держа палец на курке, — контролировал добросовестность. К «аромату» ему было не привыкать, ведь так?

— В отчете сказано, что в той истории были…

— Замешаны люди другие, — докончил он за меня. — Были. Как я уже говорил, посетители бара услышали его вопли. Бедная Китти Дженовезе могла обораться — никто не обращал на это внимания, но когда заскулил этот маленький педик, все сразу сбежались. Некоторые начали «возражать» против револьвера во рту. Двое оказались самыми наглыми, в них была — как вы это называете — ха… ху… что-то в этом духе.

— Хутспа?[38]

— Во-во! Они даже попытались меня остановить. Кожаной дубинкой, которую я тогда носил — маленькая штучка, но смертоносная, — я сломал одному скулу, а другому три пальца на руке. В конце концов я бы выпутался. Я заявил, что был вынужден защищаться от граждан, которые мешали мне арестовать мужчину-проститутку. Граждане, по понятным причинам, были сбиты с толку, сказал я, потому что я был в штатском, а мужчина — одет как женщина. Если бы один из постоянных посетителей — тот, которому я сломал скулу, — не был сводным братом члена городского совета, все это дело сунули бы под сукно. Оказалось, этот самый братец тоже был любителем однополого секса. Вообще-то мне повезло — я мог потерять не только работу.

— Теперь я понимаю, почему вы не хотите, чтобы какой-нибудь репортер вроде Конрада Бимана добрался до отчета Отдела служебных расследований. Он учуял бы, что часть информации скрыли, и начал бы копать. Он бы вас похоронил.

— Это уж точно. Знаете, в чем был главный — как это по-вашему? — цимес этой истории?

«Да уж, цимеса было хоть отбавляй», — подумал я и сказал:

— Давайте расскажите мне.

— Никогда так хорошо не отводил душу!

— Вы больной подонок, Малоуни.

— То же заявил мой парень, когда я рассказал ему, конечно не вдаваясь в подробности. Я дал ему револьвер и сказал: «Прикинь размерчик!»

— Ваш сын пришел к вам в отчаянии, а вы предложили ему свое оружие, чтобы он… чтобы он — убил себя? — Меня переполняли ненависть и отвращение, я готов был взорваться. Как только Кэти могла быть дочерью этого извращенца?

— Знаете, он взял оружие, — продолжил Малоуни, и мне показалось, что в его голосе прозвучала гордость. — Но он был законченным педерастом, начал плакать как девчонка.

— Значит, все эти группы поиска, плакаты — не более чем изощренный обман?

— Нет. — Он покачал головой. — Я надеялся, что мы найдем тело, из-за его матери. Так сколько вы хотите?

— Вы что, псих? Я не сказал бы вам, где он, ни за какие…

— Бросьте! Я человек слова.

— Вы не человек, вы — раковая опухоль.

— Не будьте дураком, Прейгер. Валить стоит только тех, кто забрался выше остальных. Назовите цену.

— Хотите знать мою цену? Ладно. — Я придвинулся к нему вплотную. — Уходите! Уходите сегодня же вечером. Уходите с работы, бросьте партийную деятельность — красиво, с достоинством, пока не стало совсем мерзко. Вы достаточно сообразительны, чтобы знать: ваши враги не остановятся, даже допустив ошибку со мной. Вам повезло — они не знают, что Патрик — гей, просто ухватились за его исчезновение в надежде, что Биман сможет отыскать в вашем шкафу скелеты. В следующий раз они будут умнее, Патрик спрячется не так надежно, и вас разберут на составные части, а заодно и всех ваших близких.

— Слушайте, я знаю, вы — умный еврей. Но вам-то зачем защищать меня?

— Не вас, чертова задница, вашу семью! Я хочу, чтобы Кэти ничего не узнала о том, что здесь сегодня произошло, ни единого слова. По какой-то причине, которой я никогда не пойму, она любит вас, так пусть остается в неведении о том, что вы представляете собой на самом деле. Я хочу, чтобы она больше не расстраивалась. Что касается Патрика, он сам за себя постоит, когда вернется, расскажет, кому хочет, все, что хочет. Но ни слова в вашем исполнении.

— А вы не расскажете дочери о том, что вам известно?

— Я только что объяснил…

— Я принимаю ваши условия. — В его голосе было одно только презрение. — Вы дурак, что продаете себя так задешево и верите, будто в этой жизни возможно сохранить хоть что-то в тайне. Знаете, как говорят: что знают двое, знает свинья…

— Но вы-то человек слова! — Я отплатил ему его же монетой.

— Верят ли евреи в привидения, Прейгер?

— О чем это вы?

— Не важно. Я сдержу свое слово. А теперь убирайтесь!

Ему не пришлось повторять. Я бы несся во весь опор, если бы не нога.

Солнце ушло с плоской крыши гаража, словно боялось запятнать себя общением с хозяином кабинета.

В машине я сорвал повязку с пульсирующего от боли колена и сидел не двигаясь больше часа, бездумно глядя на грохочущий асфальтоукладчик. Запах горячего гудрона стал реальным.

Я могу быть доволен собой, думал я, мысленно подводя итоги. Я нашел Патрика — вопреки всем сомнениям и препятствиям. Встретил его сестру — женщину, которую я мог бы полюбить, а она могла бы любить меня. Я заново обрел честолюбие, уверенность в себе и фирменный удар правой. Я даже начал заводить друзей вне работы — впервые за десять лет. По всему выходило, что я победил. Но моя жизнь не подчинялась строгим правилам, а вкус победы никогда не был таким горьким. Я изменился.

Тронувшись наконец с места, я поймал отражение собственных глаз в зеркале заднего вида. Взгляд показался мне чужим, словно я увидел привидение. При въезде на магистраль я прибавил ходу и заставил себя не оглядываться.

18 февраля 1978 года

Каким бы трудным ни был поединок с Фрэнсисом Малоуни, я знал, что наступающий день мог оказаться еще хуже. На Малоуни мне было плевать, он был просто мелким негодяем, оказавшимся еще гаже и подлее, стоило поскрести посильнее. Возможно, прикоснувшись к нему, я уже никогда не отмоюсь добела, но встреча с Рико тоже была по-своему непростой. Я любил Рико и доверял ему. Теперь мне предстояло мозгами перечеркнуть все, что накопили чувства.

Всю ночь я не клал трубку на рычаг, пытаясь выработать стратегию. Итак, мне никто не звонил, я не спал, но так и не осенило. По иронии судьбы, как это много раз бывало раньше, он сам меня выручил. В ту же секунду, когда я положил трубку на аппарат, раздался звонок.

— Эй, дружище, как дела? — спросил Рико со смешком.

— Устал. Спать не могу. Что происходит?

— Ты готов пообедать со мной?

— Конечно, почему нет?

— Боже, Мо, твой энтузиазм просто убивает!

— Прости, я совершенно разбит.

— Ладно, отправляйся обратно в постель, — посоветовал он. — Давай встретимся в ресторане «Вилла Конте» в час. Поставь свою кредитку дома. Все за мой счет.

Расположенный на Четвертой авеню недалеко от моста Верразано, ресторан «Вилла Конте» был нетипичным для Бруклина итальянским рестораном. В меню были блюда кухни из Северной Италии: никаких тефтелей, красного соуса, лазаньи. «Вилла Конте» был знаменит своей телятиной и винными соусами, высокими ценами и заносчивыми официантами.

При встрече Рико разулыбался и обнял меня. Он явно смотрел на мир через розовые очки. Даже когда официант презрительно усмехнулся, услышав его грубый сицилийский диалект, Рико сделал вид, что ничего не заметил.

— Я уже заказал для нас обоих, — сказал он, вцепившись в рукав официанта. — Для начала — зеленый салат с винной заправкой. Потом жареные грибы, «Портобелло» и тортеллини в сметанном соусе. Основное блюдо — двойная фаршированная телячья котлета со спаржей в белом вине с лимоном. У тебя нет возражений?

Когда я кивнул в знак одобрения, он отпустил рукав официанта. Тот посмотрел на свою руку, как будто жалел, что ее не ампутировали при рождении.

— Так много еды, — прокомментировал я. — Что мы празднуем?

В этот момент человек в прекрасно сшитом шелковом костюме — я предположил, что это владелец ресторана, — подошел к столику с выпивкой, поклонился и поставил перед нами стаканы, произнося односложно:

— Кампари.

— У кампари вкус как у микстуры от кашля, — сказал я. — Только от кашля не помогает.

— Это хорошо для пищеварения, — возразил Рико, — выпей. Это бесплатно, от заведения.

Мы в молчании съели салат, грибы и тортеллини. Как и было обещано, еда оказалась изумительной. Но я быстро насытился, и Рико сказал официанту, чтобы тот не ставил телятину, пока мы не попросим. Я снова спросил, что мы празднуем.