Хождение по квадрату - Рид Коулмен

— Зачем?

— Для страховки. И довольно вопросов. Я буду соблюдать условия сделки. Ваши секреты останутся таковыми до восьми часов утра субботы. А теперь дайте мне синюю парку.

Джек послушно принес куртку Патрика из соседней комнаты.

— У вас есть ручка или карандаш? — спросил я.

— Есть ли у меня ручка и карандаш? А как вы думаете, я ведь писатель!

Я дважды написал свою фамилию, адрес и номер телефона, разорвал листок на две части.

— Эта для вас, другую отдайте ему. Я не хочу сюрпризов. О любом — даже малейшем — происшествии я должен узнать первым. Ясно?

— Понятно.

Чтобы прикрыть тылы, я спросил:

— У вас есть телефон Кэти, так, на всякий случай?

— Да.

— Тогда все в порядке, — кивнул я, складывая синюю парку. — Суббота, ни секундой позже.

Джек проводил меня до выхода, снова и снова повторяя, что они сдержат слово, он рад, что все скоро закончится, и с трудом выносит напряжение, с декабря не способен написать список покупок — не то что диалог. Я ответил, что, если он поблагодарит меня еще раз, я прибью его на месте и выведу его приятеля на улицу за ухо.

Мимо клуба Медведя я вернулся туда, где оставил машину. Клубная раздевалка была одновременно автостоянкой и причалом старого вестсайдского склада. На символическом расстоянии от зоны погрузки выстроились в ряд мотоциклы, огромные, мощные «харлеи». Я остановился, прислушался. Ни один звук не доносился ни из-за железных дверей гаража, ни из-за черной стальной двери, у которой час назад меня так удивило беспокойное поведение Медведя. Клубная раздевалка, подумал я, нелепое сравнение. Клубная раздевалка — место, где маленькие мальчики играют в запрещенные игры… Но лучше определения не подберешь.

15 февраля 1978 года,

после визита к Джеку

Кэти все еще спала тяжелым сном после вчерашних возлияний. Теперь от меня пахло не только виски, но и табаком — Джек все время нервно курил. Я принял душ, моля бога, чтобы Кэти проснулась. Я хотел насладиться прикосновением к ее нежной, покрытой легким пушком коже. Но больше всего на свете я жаждал сказать Кэти, что ее брат жив. Слово, которое я дал Патрику и Джеку, уже меня тяготило. Кэти достаточно было бы просто поцеловать меня, спросить шепотом: «Где ты был?» — и я продал бы Патрика с потрохами.

— Давай, Кэти, просыпайся, прошу тебя, — громко сказал я.

Но бог не внял моим молитвам — скорее всего, из-за шума воды. Кэти все еще спала как убитая, когда я снова лег рядом с ней.

Я проснулся, когда началась передача «Открытый мир спорта»:

«Незабываемые минуты победы, боль поражения…»

— С ногой не так уж и плохо, — закричал я в ответ, — но вот голова болит!

— Ты что-то сказал? — крикнула Кэти из общей гостиной. — Хочешь что-нибудь съесть?

Я пошел на звук телевизора и нашел Косту, Мисти и Кэти — они пили «Вдову Клико», мой подарок.

— Черт, вы, ребята, времени зря не теряете!

— Это старая греческая традиция, — пояснил Коста, наливая мне стакан — Шампанское и «Открытый мир спорта». Олимпийские традиции у нас в крови.

— Шампанское? — усомнился я. — Не узо, не резина?[36]

На самом деле они просто хотели опохмелиться. Я выпил и тоже сел перед телевизором. Кэти опустилась на диван рядом со мной.

— Ты в порядке? — прошептала она.

— Как и все остальные…

Разумеется, я соврал. Возможно, это было самое наглое вранье за всю мою жизнь. Я сидел и смотрел в ящик, делая вид, что мир не изменился, а сам скрывал новость, которая могла бы спасти Кэти и ее семью от вечной тревоги и тоски. Чего ради? Из-за ярости Джека и Патрика? Это я бы пережил. Со мной случались и более серьезные вещи. Но парни оказались хитрецами. На кон поставлена моя честь. Раньше я не так трепетно к этому относился. Интересно, а что изменилось?

Мы сели смотреть старую ирландскую игру — хёрлинг, или кёрлинг, или что-то в этом духе. Поле было почти такое же, как в американском футболе, даже с воротами; игроки, орудуя странно изогнутыми хоккейными клюшками, перекатывали камень. Главными качествами были слепая отвага и крепкий череп. Игроки то и дело сталкивались и дрались, текла кровь.

— Я начинаю любить все ирландское! — Сказав это, я засмеялся и вдруг понял, что скучаю по работе. — И ирландцев оценил.

Никто не был голоден, и мы пропустили обед. От нечего делать мы с Кэти открыли коробку с подарками Пита Парсона. И вытащили бутылку кальвадоса — он заменяет французам бутан. Мы с Кэти закатили глаза. Зачем только мы сказали, что нам нравится это пойло? Вежливая ложь всегда возвращается к вам бумерангом. Потом Кэти открыла конверт, в котором было два билета на «Кордебалет» на Бродвее.

— Места в первом ряду партера, в середине! — Кэти захлопала в ладоши.

Мисти изящно вспрыгнула на кофейный столик.

— Сиськи и попки! — пела она, подражая звезде.

Нам не нужно было напиваться, как мой зять, чтобы заметить красоту Мисти. В коробке был еще один конверт, на нем было напечатано: «От партнеров». Внутри была записка: партнеры благодарили и приглашали 21-го, перед театром, на обед, а после театра — в «Радужный зал».

— Ужасно благородно с их стороны, — заметил Коста. — Можно подумать, что ты воскресил их после смерти.

С лица Кэти сошла улыбка — Коста попал по больному месту.

— Боже, Кэти, прости! — он начал извиняться.

Но дело было сделано — Кэти чуть не плакала.

Я готов был убить Косту — не потому, что он оскорбил ее чувства, но из-за того, что, сам того не желая, напомнил мне о неразрешимой проблеме. Мне стоило сказать всего несколько слов — и я осушил бы слезы любимой.

Она быстро успокоилась, обняла Косту и предложила выйти из дому. Мы дошли пешком до кафе на Бликер-стрит и заказали эспрессо. Потом отправились на площадь Вашингтона. Там здорово пахло марихуаной, но меня это не раздражало. Я выкурил свою долю травки в колледже, иногда на вечеринках выкуривал один-два косячка и иногда скучал по этому аромату. Больше всего мне нравилось, что марихуана действовала на людей мягко. Я не мог припомнить, чтобы на вечеринке, где люди баловались травкой, кто-нибудь так раздухарился, чтобы началась драка, а вот напившись, самые приличные люди почти всегда устраивали разборки. Хотел бы я знать, скольких серых клеточек недосчитается парень вроде Дуби после окончания учебы, — если, конечно, не скопытится.

— О-о! — Коста с шумом потянул носом воздух. — Копов поблизости нет, хотите получить героина на пять долларов?

Мисти промолчала. Я подумал, что Кэти сейчас упадет в обморок. Она удивленно взглянула на меня. Я отказался. Кэти тоже.

— Встретимся здесь! — Я кивнул на фонтан. Коста помахал рукой в знак согласия. Кэти взяла мою руку и положила ее себе на плечо. Мы спокойно посидели, наслаждаясь лаской и близостью, но наше уединение длилось всего несколько секунд. Когда Мисти и Коста вернулись, он выглядел очень расстроенным.

— Прости, Мо! — Он начал извиняться. — Я не знал, что ты полицейский!

— Я был полицейским, — поправил я. — Большая разница.

Итак, правда выплыла наружу. Должно быть, Кэти рассказала Мисти, но та поделилась с дружком не сразу, а только сейчас. Когда мы возвращались через парк, я ткнул новой тросточкой в сторону группки ребят, курящих марихуану метрах в десяти от полицейских в форме.

— Курение травки не считается особо тяжким нарушением. Один бог знает когда, но я надеюсь, что все это когда-нибудь переменится, — сказал я уверенно. — Возможно, лет через пять-десять даже обычных курильщиков будут забирать на улице.

Придя в квартиру, мы не выдержали и открыли кальвадос. Косте он понравился. Все остальные начали смешивать его с чем попало, и мы ужасно развеселились. Мисти достала свой сценарий рекламного клипа и распределила между нами роли. Коста — отец. Мисти — мать. Кэти — плаксивая дочь-подросток (эту роль в настоящей рекламе должна была играть Мисти). Ну а я стал, естественно, надоедливым младшим братом. Мы отрепетировали пару раз, потом поменялись ролями, а в конце присудили наших «Оскаров» лучшим исполнителям. Я получил приз за роль брата, и Мисти заявила, что я просто рожден для нее.

Кто-то вспомнил: практически любое пойло становится вкуснее, если добавить его в кофе, мы так и сделали, но кальвадос оказался одним из четырех жидких ингредиентов (три других — бензин, кагор и капустный рассол), которых и кофе не спасет.

Разложив матрасы на полу, мы погасили свет и стали смотреть фильм, который видела раньше только Кэти. «Печать зла» — черно-белая лента 50-х годов о продажном полицейском и мексиканском охотнике за торговцами наркотиками, получившим назначение в маленький городок на границе Техаса. Поставил фильм Орсон Уэллс, он же играл пьяного и вечно жрущего пончики полицейского. Надо очень любить Орсона Уэллса, чтобы вынести его в этой картине: возможно, продюсеры не желали тратиться на приличного гримера, а может, он сам решил выглядеть на экране огромным китом с двухдневной щетиной. Кстати, художник по гриму все-таки был, но весь его талант ушел на то, чтобы превратить Чарлтона Хестона в мексиканца. Когда-то Хестон не слишком удачно, на мой взгляд, сыграл еврея, но мексиканец он был и вовсе никакой, Хестон скорее напоминал белого баскетболиста, упавшего в чан с маслом, придающим коже искусственный оранжевый загар.