Красота спасет мымр - Елена Логунова

Я тоже обрадовалась – в основном, конечно, тому, что мне есть что сказать молодому папе Симакову. В том, что он еще позвонит, я нисколько не сомневалась.

Трудолюбивая Таня ушла в начале девятого, пообещав полностью закончить работу завтра. Проводив мастерицу, я еще немного послонялась по дому, замирая в углах и мечтательно щурясь. В воображении я уже обживала свою новую квартиру с прекрасным ремонтом. Мне виделось, как Масянька играет в своей уютной детской, а Колян, как положено настоящему мужчине, валяется на диване перед телевизором… Насладившись этими благостными картинами, я сбегала по жердочке в санузел, залезла в свою нору, свернулась калачиком на диване и уснула.

Было девять вечера, без каких-то минут. В двадцать один ноль-ноль старушка из квартиры на втором этаже врубила на максимум звук телевизора, который с готовностью огласил окрестности позывными программы «Время», и одновременно зазвонил мой телефон. Я лягнула ногой одеяло, босиком прошлепала в прихожую и бесцветным от бешенства голосом произнесла в трубку:

– Симаков! – но сказать счастливому мужу и отцу все, что я о нем думаю, я не успела.

– Как – Симаков? – удивились на другом конце провода. – А где же Елена Ивановна?

– Симакова? – тупо переспросила я. Ну, заклинило меня на этом семействе!

– Разве она Симакова?

Спросонья я плоховато соображала и смысла этого вопроса не уловила, поэтому прямо и грубо спросила:

– Вам чего надо?

– Я хотел узнать, не продает ли Елена Ивановна квартиру, – голос в трубке зажурчал нежно, вкрадчиво.

– Она ее не продает, – сердито ответила я.

На этом малосодержательный разговор закончился. Я посмотрела на телефонный аппарат и пожалела о том, что он не оснащен определителем номера. Иначе я могла бы упредить очередной звонок Симакова-папы! Сама позвонила бы ему с докладом о ситуации в роддоме, а потом вырубила бы телефон и пошла спать!

– Дзинь! – под моим взглядом телефон чудесным образом ожил.

– Да! – радостно отозвалась я.

– Ну, что Симакова…

– Родила! – восторженно вскричала я. – Поздравляю, мальчик у вас, сорок восемь сантиметров, два восемьсот!

Возможно, я немного напутала с цифрами, но утешила себя тем, что счастливому папе сантиметром меньше или сантиметром больше – без разницы, перемерять и перевешивать ребеночка он точно не будет. Симаков на другом конце провода издал оглушительный вопль – нечто среднее между ревом раненого буйвола и трубным криком охваченного любовной горячкой слона. Я понимающе усмехнулась, повесила трубку и решительно выдернула вилку из телефонной розетки, чтобы меня не вздумали беспокоить родные и близкие других рожениц. Потом я выключила свой мобильник и лишь после этого снова угнездилась на диване, закрыла глаза и крепко, сладко уснула.

Песни и пляски народов ада

– Ну, начнем! – Дональд запер изнутри дверь своей комнаты и потер руки, устремив жадный взгляд на аппаратуру, собранную на подоконнике и полностью готовую к началу передачи.

Плотоядная улыбка, полукругом подчеркнувшая его утиный нос в этот исторический момент, видна была только Степе. Зато в голосе Дона предвкушение удовольствия прозвучало так явно, что бабуля, проходившая мимо двери в комнату внука, задержалась и прислушалась.

Шестидесятилетняя баба Катя, к стыду своему, лишь недавно узнала о таком явлении, как однополая любовь. В телевизионной передаче, существенно расширившей ортодоксальные представления бабули о сексе, были более или менее детально описаны различные отклонения от нормы. Баба Катя прозрела и сразу заподозрила в нетрадиционной сексуальной ориентации своего старшего внука. После просмотра просветившей ее телепередачи бабуля примерно с неделю внимательно приглядывалась к Дону, а он за все это время ни разу не принимал у себя в гостях девушек и даже не любезничал с барышнями по телефону. Зато внучек по вечерам то и дело запирался в комнате с приятелем Степкой и частенько шушукался с ним по телефону, конспиративно прикрываясь ладошкой.

Бабуля прислонила к стене щетку на длинной ручке, прижалась ухом к филенке двери и услышала, как Дональд пригласил дружка:

– Садись ближе.

Бабка сокрушенно покачала головой.

– Гляди, все просто. Берешь вот эту штуку и двигаешь туда-сюда! – возбужденно произнес Дон.

В этот момент он указывал пальцем на тумблер, с помощью которого сигнал передающего устройства переключался с одного приемника на другой, но бабуля за дверью не могла этого видеть. Поэтому «штука», которую она увидела в своем распаленном воображении, имела форму, размер и назначение, абсолютно нехарактерные для радиодетали.

– Давай, ты сам это сделаешь? – робея, попросил Степа. – А я буду смотреть.

Он взял бинокль и навел его на темное окно в первом этаже двухэтажного старого дома. Бинокль был театральный, маломощный, но Степе было приятно чувствовать, что он тоже при деле.

– Смотреть он любит! – шепотом резюмировала бабуля, проникаясь ненавистью к извращенцу Степке. У нее не было сомнений в том, что именно непутевый дружок сбил Дона с пути истинной мужественности.

– Сначала, конечно, сам! – легко согласился Дон. – Меня Пашка научил, так что я все сделаю, как надо.

– Ну, наш-то хоть активный! – прошептала себе под нос бабуля, немного утешившись этим умозаключением и заодно внеся в черный список дружка Пашку. Вот кто, оказывается, научил внучка плохому!

– Погоди! Надень, – Степка протянул Дону наушники, в которых, как обещал установивший и настроивший всю систему радиолюбитель Пашка, должен был прорезаться звук со спрятанного в плафон люстры «жучка».

– Правильно, – кивнул Дональд. – Процесс нужно держать под контролем.

«Молодец, внучек, предохраняется!» – подумала бабуля, вновь составив себе ошибочное представление о том, что, куда и зачем надел Дон.

– Давай! – вдавив в глазницы слабенький театральный бинокль, взволнованно выдохнул Степа.

Дон «дал», и тут же в наушниках зазвучал слабый, но отчетливый вой, сменившийся противным бряцанием.

– Кайф! – восхитился Дональд. – Ну, молодец, Пашка, ну, удружил!

Баба Катя молча сплюнула на пол, взяла свою щетку и, горестно ссутулившись, побрела в кухню. Портить внуку удовольствие, даже если оно – извращенное, было не в ее правилах.

Некоторое время Степа и Дон, передавая друг другу наушники, наслаждались потусторонним концертом в собственной трансляции. Техника работала исправно, воображаемые привидения добросовестно завывали, вздыхали, стучали, бренчали и топали, и организаторы радиопостановки с замиранием сердца ждали, что к стенаниям нежити вот-вот присоединит свой дрожащий голос испуганная хозяйка квартиры. Однако время шло, пьеса пошла по второму кругу, и Дональду стало казаться, что подуставшие призраки начинают хрипеть. На самом деле этот эффект создавали эфирные помехи, но Дон всерьез забеспокоился:

– Глухая она, что ли?

Одновременно с этим вопросом он прибавил звук. Беспокойная нечисть обрела второе дыхание и завыла громче – точь-в-точь хищная стая гоночных мотоциклов, несущихся по скоростному треку с ревом двигателей и визгом тормозов.

– Ну?! – Степа окаменел от внимательности.

Привидения с моторчиками пошли на третий круг.

– Она спит, как пожарник! – выждав полминуты, сказал раздосадованный Дональд.

– Может, не спит вовсе? Может, она уже померла с перепугу? – напрягся Степа. – С первого же замогильного вопля коньки отбросила, даже пикнуть не успела?

Дональд не ответил. Он уже бежал в прихожую, к телефону, задумав разбудить спящую хозяйку квартиры звонком. К сожалению, ничего не вышло: домашний телефон Елены Ивановны отзывался гудками, а мобильник после долгой паузы откликнулся приятным девичьим голосом, сообщившим, что аппарат абонента выключен.

– Точно, спит! Вырубила телефоны и дрыхнет, зараза, как сурок! – разгневался Дон.

– Дры-ыхнет? – возмущенно повторил Степа, стремительно свирепея при мысли о том, сколько его кровных денег было вбухано в радиопостановку. – Щас я ее подниму!

– Ты куда? – крикнул вслед убегающему приятелю Дональд.

– Туда!

И Степа понесся по коридору, на бегу приговаривая:

– Не встает? Ладно! Щас встанет!

– Импотент! – выглянув из кухни, злорадно прошептала баба Катя. И тут же испуганно отпрянула, потому что Степа круто развернулся и в два прыжка подскочил к бабуле.

Старушка успела укорить себя за несдержанность языка, но Степка, как оказалось, обидного словечка вовсе не услышал. Его привлекла бабкина щетка на длинной ручке.

– Баба Катя, дайте палку, – скороговоркой попросил Степа. – Я попользуюсь и сразу верну!

Не дожидаясь ответа, Степа вырвал щетку из слабых рук старушки, гигантскими шагами умчался в прихожую и выскочил из квартиры, оставив бабу Катю увлеченно гадать – каким таким гнусным образом использует этот извращенец ее палку?