Красота спасет мымр - Елена Логунова

– Фу-у-у! – облегченно выдохнула я. – Напугала ты меня, родная! Я уже решила, что Джулькин приятель – редкий урод!

– Конечно, урод! – кивнула Ирка. – Моральный урод! Нормальный человек разве поставит у себя в гостиной аппарат из парка аттракционов?

– Может, он тоже коллекционер? Что, в спальне у него ничего такого не было? – спросила я, вновь вспомнив драконолюба Суржикова. – Скажем, перекидной качельки или пары карусельных лошадок?

– Он и сам жеребец – ого-го! – Ирка вновь заблестела глазами.

– Не отвлекайся!

– Нет, качелей-каруселей и разных прочих механизмов я в спальне не видела! Разве что зонт?

– Какой зонт? – удивилась я. – Они что, занимались сексом под зонтом?!

– Скорее рядом с зонтом, – добросовестно уточнила подруга. – Он стоял неподалеку от кровати и отчасти закрывал мне обзор. Здоровенный белый зонт. Пляжный, наверное.

Я медленно расплылась в улыбке, потом радостно засмеялась и уже в полном восторге звонко хлопнула себя по коленке. Вовсе не потому, что меня развеселила описанная подругой сценка! Просто упоминание цвета зонта поставило все на свои места!

У меня был знакомый, который профессионально занимался фотографией. На начальной стадии карьеры фотохудожника ему не хватало средств на приобретение всей необходимой аппаратуры, поэтому фотокамеру он купил профессиональную, дорогую, а на студийном свете сэкономил. Для направления на фотографируемый объект дополнительного света более или менее успешно применялись два самых обыкновенных зонтика белого цвета.

– Ирка, это они снимают игрушечную порнографию, Джулька и ее парень! – отсмеявшись, объяснила я встревоженной подруге причину моего истерического веселья. – А может, не только игрушечную! Это объясняет и белый зонт, и маску, и парик…

– Так это что же? Я своими глазами видела съемки настоящей порнухи?! – оживилась подруга.

– Очень похоже на то, – кивнула я. – Видимо, наши ребятки – стахановцы-многостаночники! Сначала сами в порнушке снимаются, а потом эротично складывают игрушечки. И ведь как замечательно обосновали присутствие в квартире одинокого мужчины кучи плюшевого зверья: мол, оригинальный элемент интерьера! Кран-автомат в гостиной – это же прикольно!

– Ты считаешь? – Ирка задумалась. – Может, и мне у себя дома такую штуку поставить? А то у нас с Моржиком для развлечения гостей только бильярдный стол!

– И еще мангал, – справедливости ради заметила я.

– Думаешь, и Манюня наш где-то там? – Ирка кивнула на башню и, не дождавшись моего ответа, перешла к следующему вопросу: – Ну, и как же мы будем его выручать?

– Я подумаю об этом завтра, – пообещала я точь-в-точь как Скарлетт.

Мне казалось, что для одного дня приключений уже достаточно. Я ошиблась: настоящее веселье только начиналось!

– Ты домой? – спросила Ирка, когда мы покатили по улицам.

– Нет, – я с сожалением вздохнула. – Я еще обещала Вадику появиться на работе.

Пиф-паф, ой-ой-ой!

Ехать в телекомпанию мне совсем не хотелось, но я сделала над собой усилие и пошла наперекор имевшемуся у меня горячему желанию поскорее попасть домой. А вот мои коллеги, напротив, массово убежали с работы еще до окончания трудового дня. Даже бабки-вахтерши не было на обычном сторожевом рубеже!

Я прошла по пустому коридору, заглянула в редакторскую. Там было пусто, только на гостевом диване кто-то спал, с головой накрывшись большим отрезом бежевого бархата. Этот богатый материал наш изобретательный режиссер Слава с фантазией использует ддя освежения студийных декораций: то стену задрапирует, то кресло накроет, то вообще постелит на пол. Если бы режиссер увидел, что его универсальный бархат превратили в банальное одеяло, он бы очень разнервничался. А нервничающий Слава – это такой взрыв эмоций, в сравнении с которым карнавал в Рио-де-Жанейро – занятие хореографического кружка в Доме инвалидов!

Я вышла из редакторской, плотно закрыла дверь и в этот момент услышала в некотором отдалении громкую пальбу. Стреляли очередью, как минимум из автомата. Мне тут же привиделся разнервничавшийся Слава, производящий показательный расстрел очередного провинившегося техника. Помешкав минуту – стрельба как раз прекратилась, – я двинулась к студии. Толкнула дверь – и обомлела.

На полу просторной квадратной комнаты неподвижно лежали наши операторы, Вадик и Серега. Позы их были крайне неестественными и напряженными: руки вывернуты в локтях, ноги согнуты в коленях, шеи вытянуты. Создавалось впечатление, будто парни наперегонки бежали стометровку и уже у финиша, в момент наивысшего физического напряжения, были сбиты накатившим откуда-то сбоку грузовиком. Или – плясали лезгинку на подоконнике высотного здания и прямо в танце вывалились из окна на асфальт.

Я нервно сглотнула. Вадик и Серега лежали каждый на персональной картонке. Эти подстилочки неприятно напомнили мне тот кусок коробки от холодильника, на котором я сама устраивала дедушку, скончавшегося от паленой ханки. Тут же мне вспомнилась давешняя пулеметная очередь. Ужас, неужто парней кто-то убил? Правда, пятен крови и стреляных гильз я не видела. В растерянности я обвела взглядом пустую студию, и тут из-за фанерной выгородки в углу бесшумно вышел наш режиссер.

Мягко ступая в уютных домашних туфлях и негромко насвистывая, Слава подошел к лежащему Вадику, вкрадчивым движением знахаря-костоправа взял его за ногу и круче согнул ее в коленке.

– Чудненько! – холодея от страха, услышала я, а потом Слава замурлыкал милую детскую песенку:

– Жил на свете человек – скрюченные ножки, и ходил он целый век по скрюченной дорожке!

Полюбовавшись плоским и скрюченным, как сухой табачный лист, оператором, режиссер вынул из кармана белый портняжный мелок и принялся старательно обводить тело по контуру.

«Все, спятил наш Слава! – в ужасе подумала я. – Донервничался!»

Кстати мне вспомнилось, что вспыльчивый режиссер нередко грозил нашим операторам и монтажерам «расстрелять саботажников за сараем». Порой мне казалось, что только отсутствие этого самого сарая и останавливает ярящегося Славу. И вот, значит, страшное случилось! Сбылась мечта идиота! Расстрелял, и даже без сарая обошелся! Два трупа в студии, и еще неизвестно, жив ли тот, кто лежит на диване в редакторской!

Я попятилась и зацепила ремнем сумки ручку двери. Ремень протестующе крякнул. Слава, переместившийся со своим мелком к телу Сереги, быстро поднял голову, увидел меня и засиял безмятежной улыбкой:

– Леванна!

Это у Славы такое сокращение моего имени-отчества: Елена Ивановна – Леванна. Обычно я реагирую на странноватое прозвище спокойно, но на этот раз мне захотелось завизжать и опрометью броситься вон. А режиссер, маниакально блестя очками, добавил:

– Ты как раз вовремя! Тебя-то мне и не хватало!

Я тихо ахнула, после чего вообще перестала дышать. В кратчайшую долю секунды под нарастающий звон в ушах мое воображение дополнило жуткий натюрморт на полу еще одним скрюченным телом – моим собственным!

– Третьей будешь! – подтвердил мою догадку Слава.

Тут уж я не выдержала! Глубоко вздохнула и рванула с места как стайер!

С треском вырвалась из дощатой двери угодившая в ременную петлю ручка сумки, закачалась гипсокартонная стена, линолеум под моими ногами завизжал, как лед под коньками фигуристки. Уже выворачивая на лестницу, обостренным слухом преследуемого охотниками зайчика я уловила позади характерные звуки ожесточенной пальбы и скатилась по ступенькам в полной уверенности, что меня вот-вот настигнет пуля.

Но вместо ожидаемой пули во дворе меня настиг Вадик – живой и невредимый.

– Тпру, мертвая! – крикнул малюточка басом. – Ленка! Куда ты бежишь как ошпаренная?

По инерции я пролетела еще метра три, потом, замедляя ход, обежала фонарный столб и уже шагом вернулась к Вадику. Подавила естественный порыв обойти воскресшего коллегу кругом, как тот столб, с подозрением осмотрела его и недоверчиво спросила:

– Ты живой? Почему это?

– Почему бы и нет? – Вадик пожал плечами, на которых белели следы портняжного мелка.

– Ты же лежал, как мертвый! – возмутилась я. – Как очень, очень мертвый! Как дохлая мышь, которую прихлопнули веником!

– А-а-а! Это Славе для новой выгородки спортивной программы понадобились плоские фигуры бегущих людей, – засмеялся Вадик. – Те, которые нарисовал наш художник, показались Славе неестественными, поэтому он заставил нас с Серегой изобразить бег на месте лежа, обвел нас мелом и получил нужные силуэты.

– Силуэты, – повторила я, переводя взгляд на подъезд.

Там как раз появился наш режиссер. У меня зачесались руки от острого и непреодолимого желания взять затейника Славу за грудки и бить его всем телом о стенку до получения прекрасного мокрого силуэта!