Чудо десяти дней. Две возможности. - Эллери Куин

Эллери описал происшествия последних восьми дней: пробуждение Говарда в ночлежке на Боуэри и его приход к нему. Пересказал историю о приступах амнезии и страхах Говарда, упомянул о его просьбе к Эллери приехать в Райтсвилл и понаблюдать за ним. Поведал о своем первом вечере в доме Ван Хорнов, когда Уолферт поделился за обедом новостью о комитете музея искусств, согласившемся с условием Дидриха назначить Говарда официальным скульптором города, чтобы он смог создать галерею классических богов, которая впоследствии украсит фасад будущего музея. Не умолчал и о том, как воодушевило Говарда это назначение и тот за неделю не только набросал эскизы, но и вылепил маленькие модели из пластилина. Описал второй день своего пребывания в Райтсвилле, когда Салли, Говард и Эллери отправились к озеру Куитонокис. И Салли с Говардом рассказали ему там, скольким в жизни они обязаны Дидриху. Говард — приемный сын — был перед Дидрихом в вечном долгу, а Салли — урожденная Сара Мэсон с Полли-стрит — без Дидриха прозябала бы в бедности и могла рассчитывать лишь на жалкую участь невежественной, опустившейся неряхи. А потом они признались Эллери в своей преступной страсти, зародившейся в хижине у озера Фаризи и поглотившей их без остатка. (Говоря об этом, Эллери старался не глядеть на Дидриха Ван Хорна, да и сам стыдился упоминания о грешниках, потому что Дидрих съежился и стал похож на пепел от сожженной бумаги.) Эллери сказал и о четырех неосторожных, вызывающе нескромных письмах Говарда, адресованных Салли, о ее японской шкатулке, украденной в июне, о внезапном телефонном звонке шантажиста за день до его приезда в Райтсвилл и втором звонке этого негодяя, о своем участии в переговорах и о беседе с Дидрихом вечером, через несколько часов после возвращения с озера Куитонокис. Тогда Дидрих сообщил ему не только об уже известной, июньской краже драгоценностей Салли, но и о новом ограблении — прошлой ночью. Эллери узнал о пропаже из стенного сейфа в кабинете Дидриха двадцати пяти тысяч долларов (или пятидесяти пятисотдолларовых купюр), а иными словами, той самой суммы, которую Говард передал ему в конверте на озере для уплаты шантажисту. Он перечислил события третьего дня, когда шантажисту удалось его перехитрить, а Дидрих наконец-то сумел установить происхождение Говарда — сына бедной и давно умершей пары фермеров по фамилии Уайи. Рассказал о бурной реакции Говарда на эту новость и об эпизоде на кладбище Фиделити в предрассветные часы воскресного утра, когда Говард набросился на надгробный памятник своих родителей, закидал его комьями грязи и принялся в припадке амнезии крушить его резцом и молотком. О том, как после он привел Говарда в чувство и тот показал ему вылепленную из пластилина модель скульптуры Юпитера, на которой была процарапана подпись автора, но не привычная — «Г.Г. Ван Хорн», а «Г.Г. Уайи». Эллери упомянул и обо всех последовавших событиях, включая третий звонок шантажиста, просьбу Говарда заложить в ломбард ожерелье Салли и выручить за него деньги, неудачную инсценировку ограбления, визиты шефа Дейкина и упорное нежелание Говарда рассказать правду, когда владелец ломбарда обвинил гостя Ван Хорнов — Эллери Квина — в краже драгоценности на крупную сумму.

Все это время Дидрих крепко держался за ручки кресла, а Говард сидел окаменевший, точно одна из своих скульптур.

— Таков перечень событий, — продолжил Эллери. — Вам может показаться, будто я описал разрозненные факты, и вы, наверное, гадаете, почему я отнял у вас время, столь подробно рассказав о каждом из них. Но суть в том, что они вовсе не разрозненны. Они до того крепко связаны между собой, что любой случай значит для общей картины не меньше, чем другой, хотя на первый взгляд некоторые из них довольно банальны.

Прошлым вечером, — заявил Эллери, — я решил вернуться в Нью-Йорк и уже выехал из Райтсвилла. Мне опротивел Говард, и я разочаровался в Салли. Короче, я был сыт ими по горло. И на долгом пути меня вдруг осенила мысль. Очень простая мысль, настолько простая, что она изменила все мое отношение. И я увидел случившееся в подлинном свете. В первый раз.

Эллери сделал паузу и откашлялся, а прокурор Шалански обратился к нему:

— Квин, а вы-то сами понимаете, о чем вы говорите? Потому что я, честно признаться, ничего не понял.

Однако шеф Дейкин возразил прокурору:

— Мистер Шалански. Я и прежде слышал рассказы этого человека. Дайте ему шанс.

— Но это беспорядочный набор эпизодов. И у нас нет никакой правовой основы для подобных «слушаний», если только речь идет о них. Я не знаю, что это такое, и во всяком случае интересы Ван Хорна должен отстаивать адвокат.

— Дело скорее относится к компетенции следователя, — заметил коронер Грапп. — Может быть, это уловка и попытка создать предпосылки для будущего утверждения о незаконности процесса или что-то еще, Шалански.

— Ну дайте же ему сказать, — снова вмешался Дейкин. — Он вам что-нибудь сообщит.

— Что же именно? — ухмыльнулся прокурор.

— Не знаю. Но он всегда так поступает.

— Спасибо, Дейкин, — поблагодарил его Эллери и немного подождал. Когда Шалански и Грапп недоуменно пожали плечами, он продолжил: — Я припарковал машину у обочины дороги и перебрал все эпизоды случившегося, один за другим. Я их все проанализировал, но на этот раз у меня появилась канва для ссылок.

— Какая «канва для ссылок»? — осведомился Шалански.

— Библия.

— Что?

— Библия, мистер Шалански.

— Я начинаю думать, — проговорил прокурор, с улыбкой осмотревшись по сторонам, — что вы куда больше нуждаетесь в услугах доктора Корнбранча, чем этот малый.

— Прошу вас, Шалански, позвольте ему продолжить, — одернул его невропатолог, ни на секунду не отводя глаз от Говарда.

— Мне очень скоро стало ясно, — сказал Эллери, — что Говард несет ответственность за шесть поступков, а эти шесть поступков в сумме составляют девять различных преступлений.

Шалански больше не улыбался, а следователь вытянул свои длинные ноги.

— Девять различных преступлений, — повторил Шалански. — Вам они известны, Грапп?

— Черт побери, нет!

— Дайте же ему договорить, — остановил их Дейкин. — Какие девять преступлений, Квин?

Но Эллери тут же пояснил:

— Девять преступлений не схожи между собой, но в высшем смысле они являются одним и тем же преступлением. Я имею в виду, что в них есть продолжительность, слитность — модель. Они были взаимосвязаны, они были частями единого целого.

Когда я распознал природу этой связи, — продолжил Эллери, — и когда вы, господа, тоже поймете ее, то увидите, как и я, что каждое следующее преступление нетрудно предвидеть. Оно должно произойти. И это неизбежный вывод. Девять преступлений, неминуемо ведущих к десятому. Как только вы осознаете суть данной модели, то сможете предсказать — что я и сделал в отношении Дидриха Ван Хорна, — каким станет десятое преступление, против кого оно будет направлено и кто его совершит. Еще никогда в жизни я не сталкивался со столь безупречным замыслом, а ведь у меня накопился немалый опыт. Не хочу показаться самонадеянным, но сомневаюсь, чтобы кто-то из вас имел дело с подобным планом. Я даже склонен утверждать, что никто и нигде с ним не столкнется.

Теперь в гостиной не было слышно ни звука, кроме дыхания множества мужчин, да за окнами кто-то из конной полиции гневно повысил голос.

— Единственным непредсказуемым фактором оставалось время. Я не знал, когда именно будет совершено десятое преступление, — взволнованно произнес Эллери. — Ведь оно могло произойти, когда я сидел в машине, почти в пятидесяти милях от Райтсвилла, и обдумывал случившееся. Я подъехал к ближайшему телефону-автомату и дал указание Ван Хорну незамедлительно принять меры предосторожности, а сам постарался скорее вернуться сюда. Я не подозревал, что миссис Ван Хорн сделает такой выбор и будет сегодня ночью спать в постели своего мужа и в его спальне. Руки Говарда искали в темноте горло его отца, но вместо этого лишили жизни женщину, которую он любил. Не находись он в тот момент в состоянии амнезии, ощущение, наверное, подсказало бы ему, что он ошибся. И он смог бы вовремя остановиться. Но тогда он был просто машиной для убийства, а, как известно, приведенная в действие машина выполняет свою работу слепо и до конца.

Вот вам и вся история, — заключил Эллери. — А сейчас рассмотрим шесть поступков Говарда. Шесть поступков, в сумме составляющих девять преступлений, о которых я упоминал. И раскроем стоящий за ними план, сделавший предсказуемым десятое преступление.

Первый поступок. — Эллери помедлил, а потом словно нырнул на самое дно. — Говард создавал скульптурные изображения древних богов.

Пока он молчал, никто не решился задать вопрос, непременно пришедший бы в голову всякому практически мыслящему человеку. Неужели столь необычное утверждение свидетельствует о психическом здоровье?