Чудо десяти дней. Две возможности. - Эллери Куин

— Нет, — отказался Эллери.

— Нет? — Дидрих снова выпятил подбородок.

— Нет, мистер Ван Хорн. Пусть Говард ответит за меня.

«Не Салли. Салли все сделает сама, без подсказки. И это важно. Возможно, я дурак, но это важно».

— Говард? — обратился к сыну Дидрих.

— Говард, я жду, — поторопил его Эллери.

— Говард? — повторил Дидрих.

— Ты можешь что-нибудь ответить, Говард? — ласково спросил его Эллери.

— Ответить? — Говард облизал губы. — А что я должен говорить? Я хочу сказать… Нет, я его не брал. Вот и все.

«И ты не причастен к делу, Говард?»

— Квин, — Дидрих схватил Эллери за руку, и тот чуть не вскрикнул от боли, — Квин, какое отношение имеет к этому мой сын?

— У тебя остается последний шанс, Говард.

Говард поглядел на Эллери, а Эллери, наконец, перестал его покрывать и заявил:

— Мистер Ван Хорн, Говард передал мне это ожерелье и попросил выручить за него деньги.

Говард затрясся от возмущения.

— Ложь. Грязная ложь, — отрывисто проговорил он. — Я в первый раз слышу об этом.

«Был ли ты соучастником? В полной мере. Больше, чем кто-нибудь».

Салли просто стояла на месте.

«Она стоит здесь, но готова к прыжку. Ведь она сама сказала, что будет безжалостна. И Говард уверял меня, что он на все способен. Лишь бы Дидрих не узнал правду. Они будут лгать, воровать, предавать. И оба выполняют свои обещания».

У него не было оснований выгораживать Салли. Но какое-то смутное чувство вынудило его промолчать. Чистая сентиментальность, решил Эллери. И главное, она это поняла. Он мог прочесть в ее глазах ничтожное, порочное, торжествующее женское знание. Хотя сама Салли не была ни порочной, ни ничтожной. Возможно, она была даже лучше любого из них. И Эллери обрадовался бы, сумей он вывести ее из игры. А не то Говард опустится на дно и потянет ее за собой. Но Эллери не думал, что он на это пойдет. Не ради ее спасения. А чтобы спасти себя.

Эллери перестал размышлять и отключился. Но затем собрал остатки воли. Дидрих следил и за ним, и за Говардом. А после Дидрих совершил странный поступок. Он приблизился к Салли, вырвал у нее из пальцев ожерелье, подбежал к сейфу, бросил его туда, захлопнул дверь и набрал кодовый номер.

Когда он повернулся к шефу Дейкину, выражение его лица вновь сделалось сосредоточенным и спокойным.

— Дейкин, дело закрыто.

— И вы отказываетесь от обвинений?

— Да, отказываюсь.

Потемневшие глаза Дейкина блуждали по сторонам.

— Мистер Ван Хорн, ведь это ваша вещь. Ваше имущество.

— Подождите минуту! — заорал Дж. П. Симпсон. — По-вашему, дело закрыто? А как быть с деньгами, которые я ссудил ему за ожерелье? Что я должен делать, если меня нагло обманули и ограбили?

— А о каких деньгах идет речь? — любезно осведомился Дидрих.

— О двадцати пяти тысячах долларов!

— О двадцати пяти тысячах долларов. — Дидрих поджал губы. — Вы уже вспомнили, мистер Квин? И кстати, это точная сумма?

— Абсолютно точная.

Дидрих подошел к столу. Нависло гнетущее молчание. Он сел и выписал чек.

Когда Дейкин и Симпсон покинули особняк, а Уолферт поглядел им вслед, Дидрих поднялся из-за стола и взял Салли за руку.

Она вздрогнула, но сказала:

— Да, Дидс.

Он подвел ее к двери. Говард тоже направился к выходу, однако массивная фигура отца преградила ему путь.

Дверь захлопнулась прямо у него перед носом. Чисто сработано.

— Почему ты так поступил? — закричал Говард. — Зачем тебе это было нужно?

Он крепко сжал кулаки и то бледнел, то вспыхивал. Казалось, что он вот-вот накинется на Эллери в неудержимом порыве ярости.

— Почему я так поступил, Говард? — недоверчиво переспросил Эллери.

— Да! Почему ты нас выдал?

— Ты имеешь в виду, почему я не сознался в преступлении, которого не совершал?

— Ты должен был молчать, черт бы тебя побрал! Держать свой длинный язык за зубами, только и всего!

«Мне надо было защищаться».

— Когда Симпсон разоблачил меня и предъявил доказательства?

— Отец никогда не посмел бы тебя обвинить! «Он сумасшедший».

— А вместо этого ты нас предал! Возбудил его подозрения! Заставил меня солгать. И он знает, что я лгал. А если он не выжмет из меня правду, то добьется ее от Салли! Найдет приманку и подцепит ее на крючок!

«Просто держись и не реагируй».

— Я полагаю, Говард, что Салли сумеет за себя постоять. Ума у нее хватит. Он ведь даже не подозревает, что она к этому причастна. На подозрении у него только ты.

«Заставил его солгать. И Говард в это верит».

— Что же, твоя правда. — Вспышка его раздражения кончилась столь же внезапно, как и началась. — Тут с тобой не поспоришь. А ты смог вывести Салли из игры.

— Да, — согласился Эллери. — Великодушный Квин. И в результате твой отец считает тебя вором. Просто вором, Говард. У него нет никаких оснований думать, что ты к тому же наставил ему рога. И, как я уже сказал, тебе в этом помог великодушный Квин.

Говард сильно побледнел.

Он опустился в кресло и начал грызть ногти.

— Вся эта история, Говард, настолько невероятна, — проговорил Эллери, — что я впервые в жизни не знаю, как ее можно оценить. Я готов сорвать тебе голову с плеч. И будь ты, на мой взгляд, нормален, я бы так и поступил.

Эллери потянулся к телефону.

— Что ты собираешься делать? — промямлил Говард.

Эллери сел за стол.

— Если я останусь здесь, Говард, то уже не выберусь из вашего болота. Это во-первых. А во-вторых, с меня довольно, и я умываю руки. Не хочу больше заниматься вашими дурацкими, немыслимыми делами. Вы оба к моим советам и раньше не прислушивались, так что надеяться мне не на что. Поступайте по-своему, я приехал сюда вовсе не из-за вашей любовной связи. Знал бы я о ней заранее, ноги бы моей в вашем доме не было! А в отношении твоей амнезии напоследок дам совет, хотя не сомневаюсь, что ты и ему не последуешь. Найди хорошего психиатра — не важно, мужчину или женщину, — расскажи ему все и подлечись. Впрочем, я тебе об этом еще в Нью-Йорке говорил.

А в-третьих, Говард, — с легкой усмешкой продолжил Эллери, — я усвоил важный урок: никогда не спешить с выводами и не судить о человеке на основании нескольких недель знакомства в Париже. И уж тем более никогда, никогда не спешить с выводами и не судить о женщине на основании чего бы то ни было.

Он связался с оператором на телефонной станции.

— Ты уезжаешь?

— Сегодня вечером. Немедленно. Оператор…

— Подожди минутку. Ты хочешь заказать такси?

— Да, да, оператор, одну секунду. Да, Говард. А почему ты спросил?

— Сегодня вечером нет никаких поездов.

— Мне это безразлично. Оператор… — Эллери неторопливо повесил трубку. — Тогда я перееду на сутки в какой-нибудь отель.

— Но это глупо.

— И опасно? Ведь вскоре выяснится, что гость Говарда Ван Хорна провел свою последнюю ночь в Райтсвилле в номере «Холлиса»?

Говард покраснел. А Эллери засмеялся:

— Что же ты предлагаешь?

— Возьми мою машину. Если ты твердо намерен уехать сегодня вечером — уезжай. Можешь припарковать ее в городе, а я потом заберу, — ничего с ней не случится. В конце недели я все равно отправлюсь в Нью-Йорк. Нужно будет накупить всякой всячины для будущего музея. А отцу объясню, что ты внезапно решил вернуться к себе, — и это правда. И я одолжил тебе мою машину, что тоже правда.

— Но ты не учитываешь, что я сейчас многим рискую. И поездка будет не из легких, Говард.

— Рискуешь? Чем ты рискуешь?

— А вдруг у меня на хвосте окажется Дейкин и предъявит обвинение в угоне автомобиля.

— Ну и занятный же ты тип, — пробормотал Говард.

Эллери пожал плечами:

— Ладно, Говард. Я попробую.

Эллери уверенно вел машину. Было уже поздно, и движение на главном шоссе почти замерло. Родстер Говарда насвистывал мелодию побега, на небе загорелись звезды, в баке было полно бензина, и Эллери, наконец, ощутил долгожданный мир и покой.

В его пребывании у Ван Хорнов с самого начала что-то не заладилось. Никакими делами, связанными с амнезией Говарда, он не занимался. Но там обнаружилась тайна, а герои этой истории были ему симпатичны и вызывали любопытство. Однако позднее, когда он узнал о бурной эротической сцене у озера Фаризи, то, наверное, должен был бежать от них без оглядки. А уж если он остался, то ему следовало твердо, без малейших колебаний отказаться от участия в переговорах с шантажистом. Каждый шаг на этом пути мог бы спасти его от вероятного и отвратительного предательства Говарда, если бы он вел себя разумно. И, по правде признаться, ему некого было винить, кроме самого себя.

Но самобичевание отнюдь не раздражало Эллери — в нем было даже нечто утешительное. Мирное чувство подкреплял и его чемодан — преданный, лечащий от невзгод спутник.