Избранницы Рахмана - Шахразада

– Добрый мой сын! Я благодарю тебя за заботу. Но вряд ли по плечу столь юной девушке окажется излечить мать, скорбящую о потере сына!

– Увы, добрейшая царица, – согласилась со словами Захры Ли Лайфань. – Ты стократно права – нет такого зелья, чтобы дать матери успокоение. Его нет, и искать его не стоит. Но можно сделать так, чтобы воспоминания об умершем не терзали тысячами острых кинжалов ноющую душу. Можно и должно сделать так, чтобы в воспоминаниях матери сын остался веселым и умным…

Царица испытующе посмотрела на Ли Лайфань

– Прости мне, девочка, этот вопрос. Но мне кажется, что ты и сама совсем недавно перенесла тяжкую утрату.

Девушка, опустив глаза, молча кивнула. Одинокая слеза, что скатилась по ее щеке, была для царицы яснее любых слов. Но Рахман все же решил рассказать матери о великом знахаре Чжан Кане.

– Матушка, прошу тебя, давай присядем и побеседуем. Я хочу рассказать тебе о новом лекаре…

– Мой добрый сын, я вижу, что мое излечение в надежных руках. Быть может, ты лучше расскажешь о том великом странствии, из которого вернулся столь недавно и о котором нам успел написать наш мудрый венценосный брат, магараджа Райпура, да хранит его Аллах долгие годы, даруя ему лишь радости и награды!

– Но это будет долгий рассказ… Не утомит ли он тебя?

– Я думаю, – проговорила Ли, – что этот рассказ необходим твоей матушке, царевич. А потому не медли более ни секунды…

– Повинуюсь, о мудрая Ли!

И Рахман начал свое повествование. О да, не зря он изучал риторику и дипломатию, не зря прочел многие тысячи книг. Ибо столь красноречивого и увлекательного рассказа прекрасная царица Захра не слышала в своей жизни никогда. Не пощадил себя Рахман, повествуя о том, как жил и учился в прекрасной Кордове и как был глуп, приняв решение более никогда не пленяться женщинами, ибо нет среди них ни одной достойной или умной, самоотверженной или любящей, а есть лишь поиск выгоды и холодный расчет.

– И лишь уважаемая Ли Лайфань, матушка, смогла вернуть мне истинный взгляд на мир. Лишь одной ей оказалось под силу убедить меня, что все люди разные, а мои заблуждения суть упрямство детского разума.

Царица очень внимательно, оценивающе взглянула на прекрасную Ли, которая ответила ей прямым и открытым взглядом. А Рахман меж тем продолжил свой рассказ. Вот достойная Захра вместе с сыном побывала у прорицателя ШаррКана, устрашившись Нага-повелителя, вот начала странствие к горам, где, по слухам, живет великий знахарь, вот увидела Мень Май, которая провела Рахмана сквозь истинный мир в разум Чжан Каня.

– О моя матушка, знай же! Достойная Ли Лайфань – племянница великого знахаря, его выученица и верная помощница. Ей он передал сокровищницу своих знаний о мире, ей доверил сохранять и приумножать знания о природе человеческой…

Царица улыбнулась горячности сына. Она прекрасно видела, что ее мальчик безумно влюблен. И теперь терялась в догадках, отвечает ли взаимностью царевичу эта прелестная тоненькая девушка.

История же юного Рахмана продолжалась. Теперь царица увидела лачугу знахаря, удивилась богатству и красоте истинного мира.

– О как я был счастлив, матушка, когда смог провести знахаря сквозь этот сияющий прекрасный мир к магарадже! Как радостно мне было узнать, что теперь лекарю известно, какое зелье надобно моему больному повелителю.

– А как, о прекрасная царица, были счастливы мы, – нежно перебила Рахмана прекрасная Ли, – увидев, что твой самоотверженный сын отдал этому свиданию в истинном мире не все свои силы! Ибо соединиться там, где властвует открытый разум – это весьма тяжкий труд. А провести через эти владения другого – труд столь великий, что может забрать и саму жизнь…

О да, такие слова были бы приятны любой матери. Порадовалась им и царица Захра. Она слушала сына и нового своего лекаря, не понимая, что излечение уже началось, что именно сейчас, повествуя ей о чудесах огромного мира, царевич начал врачевать ее истерзанную болью душу. Сама того не замечая, царица улыбалась. Впервые улыбалась с того дня, как пришло страшное известие о смерти ее старшего сына.

Рахман, улыбнувшись в ответ, продолжил повесть. Теперь они с друзьями поднимались по «тропе для безумцев» на нагорье, любовались травами, затаив дыхание, следили за тем, как рождается снадобье. Вот с удовольствием выслушали самодовольный рассказ Сверре-лазутчика о том, что найдена более удобная, пологая тропа для спуска. Найдена и опробована.

– И вот мы ступили на эту тропу, матушка. Изумительный ясный день был вокруг нас, праздник был у нас в душе – ибо близилось к концу странствие, видна была его цель. Первым по тропе шел Сверре-лазутчик, за ним знахарь Чжан Кань, следом я… Сейид-лекарь и прекрасная Ли были у меня за спиной. И в этот миг камень под ногой Сверре дрогнул и покатился…

Вновь перед глазами Рахмана встала стена каменной пыли, что заволокла все вокруг. Вновь зазвучал в ушах прощальный крик знахаря… Вспомнилась и страшная боль, что пронзила его возлюбленную.

Вместе с сыном переживала эти страшные минуты и царица. Пусть не глазами, а лишь взором души ей дано было увидеть это чудовищное каменное крошево, в которое превратилась казавшаяся такой утоптанной и надежной тропинка в скалах. Душой же почувствовала добрая Захра и боль, которая в этот миг накрыла прекрасную Ли Лайфань. Не могла не восхититься царица той самоотверженностью, с которой девушка смогла взять себя в руки и вывести путников, доверявших ей всецело, вниз, к подножию нагорья. Да, девушка потеряла не сына, плоть от плоти своей. Но потеряла она единственного близкого человека, своего наставника и учителя.

«О да, мой мальчик, ты нашел мне замечательного лекаря, – с нежностью подумала царица. – Это юное создание, полагаю, единственная, кто сможет если не излечить меня от моей боли, то хотя бы дать мне силы жить дальше».

Ее сын продолжал рассказ, но царица, невольно отвлекшись, думала о том, как бы уговорить сына, что после принятия титула наследника неплохо было бы и жениться. Оставалось лишь уговорить эту прелестную и умную иноземку. Ибо именно эта девушка может составить счастье ее сына…

«А что может быть для матери лучшим лекарством, чем счастье сына и рождение внуков?..»

Макама двадцать седьмая

Близился день малой коронации. В этот час юноша, избранный наследником престола, должен был принять наследные титулы и, согласно древним обычаям, преклонить колена перед троном царствующего владыки.

Уже многие десятки лет действо это, пусть и не такое торжественное, как большая коронация, собирало многие сотни гостей, что прибывали со всех сторон света. Нынешняя церемония же ожидалась куда ярче и пышнее многих предыдущих. Так пожелал сам царь Сейфуллах.