Вредность не порок - Лариса Ильина

— Да ладно тебе! Нашла из-за чего! Из-за картошки!

Я сейчас сам почищу, ты иди отдохни пока…

Послушавшись доброго совета, я моментально вымелась из кухни. В дверях я столкнулась с Колей, с любопытством поинтересовавшимся:

— Ну, чего тут у вас?

Поворачивая за угол, я краем уха услышала:

— Ворона криворукая…

Обед проходил в молчании, я все больше стучала вилкой по зубам, в конце концов прикусила язык и снова разрыдалась. Мужики смотрели на меня в терпеливом ожидании, деликатно не задавая никаких вопросов. Однако присутствовавшие в изобилии на столе бутылки с горячительными напитками сделали свое дело, словоохотливости у них прибавилось, и глаза заблестели. Коля попытался уговорить и меня принять стопку-другую, но я стояла насмерть, памятуя, чем последний раз закончились подобные опыты. Вскоре Коля затянул что-то жалобное, Ефим вдруг принялся ему подвывать, я насторожилась и озадачилась.

К окончанию обеда оба мужика были откровенно пьяны, что было просто удивительно: на дне рождения подруги они выпили в несколько раз больше, но даже и не поморщились. Правда, в прошлый раз мне было несколько сложнее оценивать происходящее, но сути это не меняет. Вывод напрашивается один: в доме у Ирки нас просто подставили. Зачем? Ситуацией, насколько я в этом разобралась, никто не воспользовался… Кажется…

Может быть, когда мы с Надькой на пару прикорнули на полчасика, они куда-то уходили? Безусловно, что-то знает Ирка… Которая, если учесть услышанное мной сегодня, должна была знать о деньгах, ведь спрятать их у нее предложил Юрка… У Ирки в комнате был тайник, ну не тайник, конечно, а такое углубление в углу, прикрытое планкой, если не знаешь — не найдешь. Без самой хозяйки они бы его век не нашли, а больше прятать негде. Так… А если прятали деньги, то все это происходило до того, как прошла сделка с камнями… Черт, совсем я запуталась… Я раздраженно хлопнула ладонью по столу.

Мало того, что в голову не идет ни одной путной мысли, так еще эти двое стонут, словно их трамвай переехал.

Подняв глаза на этих недоделанных теноров, я оживилась. Не зря говорят, что у пьяного на уме.., не воспользоваться ли ситуацией, играть с собой в загадки мне уже до смерти надоело. Я ласково улыбнулась, набирая в грудь воздух, но сказать так ничего и не успела. Закончив жалобно тянуть «…налейте, налейте скорее вина, рассказывать нет больше мочи…», Коля вдруг со всего размаха громыхнул обоими кулаками о столешницу, посуда брызнула в разные стороны, Коля взревел носорогом и снова обрушился на ни в чем не повинную мебель.

В ужасе взвыв, я вытаращила на забавника глаза и окаменела, закусив кулак. Коля продолжал буйствовать, стола ему показалось мало, он вскочил и принялся молотить по стенам и лягать попадающиеся на пути предметы.

С каждым ударом он огорченно, но весьма заинтересованно спрашивал: «Ты, Жук? Ты?» А Ефим вытянул под столом ноги, сладко потянулся, вздохнул и кротким взглядом уставился на товарища.

— Не дрейфь, — проронил он наконец, моргая на меня мутными глазами, — все в норме. Это у него с Афгана, ему там по кумполу съездили. Теперь он иногда нервничает. Это ненадолго, устанет — угомонится…

Я понятливо кивнула и поежилась. Пожалуй, теперь я догадалась, почему у Коли такая кличка…

За окном стемнело. Мы сидели на первом этаже в гостиной, Ефим смотрел телевизор, я подавленно молчала.

Коля мирно спал, свернувшись на полу калачиком, по завершении послеобеденной выходки он допил из горлышка водку и спекся. До дивана он недотянул, хотя не думаю, чтобы его это особенно смущало. К моему удивлению, особого ущерба дому Коля не нанес, стены, по крайней мере, выдержали. Пришлось нам с Ефимом на пару заняться уборкой, я выбросила осколки, он расставил по местам мебель.

Вскоре мне показалось, что Ефим тоже задремал, я осторожно поднялась и пошла к двери.

— Куда ты? — окликнул он вдруг. Не останавливаясь, я ответила:

— В туалет…

Ефим шустро поднялся и направился ко мне:

— Я тебя провожу…

Я не поверила своим ушам:

— Куда проводишь? В туалет?

— Ага, — отозвался он, — темно уже, страшно… Места здесь глухие…

— Кому страшно?

— Тебе.

— Мне не страшно! — отрезала я, полагая, что разговор исчерпан. Но не тут-то было! Ефим уверенно направился следом, зевая на ходу.

Мне все это очень не понравилось. Я вышла на крыльцо и направилась в сторону сада, где находились удобства. Не так мне хотелось в туалет, как посмотреть, что представляет собой ограда на дальнем конце участка.

Возможно, она достаточно низкая… Или есть дырка…

И с чего он вдруг потащился меня провожать? Может, у меня на лице написано то, что я хочу сделать? Зайдя из принципа в известное заведение, я немного постояла, наблюдая в щелку за расположившимся неподалеку на тропинке кавалером. Он не торопясь закурил, мечтательно глядя на звезды, и, казалось, был бесконечно доволен жизнью. Уходить он явно не собирался, я плюнула и вышла.

— Как дела? — улыбаясь глупейшим образом, поинтересовался любимый. — Все в порядке?

Я изобразила суровую мину и отчеканила:

— В конце концов, это неприлично…

— Это точно… — ласково согласился он и попросил:

— Подыши здесь пару минут кислородом!

После чего Ефим чинно проследовал в туалет, я проводила взглядом спину, усердно пытающуюся сохранить равновесие, и шагнула с тропинки в кустарник. Разобрать, что это за растение, по причине темноты мне не удалось, однако царапалось оно весьма чувствительно.

Наконец кустарник закончился, впереди и справа виднелись деревья, зато слева я разглядела высокую ограду, упирающуюся острыми пиками в самые небеса. Я добралась до забора почти на ощупь, шаря вокруг, словно слепая, гладкие струганые доски заскользили под пальцами, и я едва слышно чертыхнулась. Дырок, выломанных досок или еще какой подобной глупости в таких заборах не бывает; Думаю, если обойти весь участок по периметру, картина будет та же. Задрав голову, я прикинула — метра три… Бегаю я хорошо, а вот прыгаю не очень. Перебирая руками по ладно пригнанным одна к другой доскам, двинулась вдоль ограды, тут вдруг до меня донесся треск, словно сквозь джунгли продиралось стадо бегемотов.

Я сообразила, что это Ефим.

— Настя!. Настя! — Голос звучал испуганно. — Настя, ты где?

Шагнув от забора, я прижалась к стволу толстой березы, на слух определяя направление его движения. Вот захрустели ветки метрах в десяти левее, споткнувшись в очередной раз, Ефим позвал:

— Настя! Настя! — и споткнулся еще раз. — Настя!

Вот дура!!!

Тут бы мне и промолчать, подождать, пока он набьет себе еще одну шишку или уйдет в дом за фонариком, может, за это время удалось бы найти дырку в заборе, однако, словно та ворона, которую так страстно уговаривала спеть лиса, я высунулась из-за ствола и гаркнула:

— Сам дурак!

Через пять минут после этого Ефим гостеприимно распахнул передо мной дверь одной из спален на втором этаже и широко развел руки:

— Прошу, малышка, апартаменты люкс!

Я прошла внутрь комнаты, кося одним глазом на любимого, ожидая, не последует ли с его стороны очередной провокации.

— Где постельное белье? — поинтересовалась я, поскольку широченная двуспальная кровать была абсолютно пуста, а ночью иной раз бывает прохладно.

— Сейчас выясню! — бодро отозвался Ефим и спустился вниз.

На даче у меня явно ограничена свобода передвижения, но не в спальне. Если уж хозяин позволяет себе валяться, словно свинья, на полу, я вполне могу позволить порыться в чужом шкафу без спросу Разыскав все, что нужно, я застелила кровать, потом попробовала запереть дверь изнутри. Но закрыться не смогла, замок запирался только на ключ, а его, сколько я ни искала, не нашла.

Строить баррикады тоже смысла не было, поскольку дверь открывалась в коридор.

«Где наша не пропадала! — вздохнула я, забираясь под одеяло. — Будем надеяться, что с очередным приступом самодеятельности Бешеный подождет до утра…»

Глаза совсем слипались, и голова почти ничего уже не соображала, когда я уловила слабый шум возле двери.

Я прислушалась. В замке зашуршало, и я услышала два тихих щелчка. Меня закрыли снаружи! Вот так номер!

Сон как рукой сняло, я села, поджав ноги, и уставилась на дверь. Скрипнули половицы, кто-то отошел от двери, и стало тихо. «Все-таки ключ у этой двери есть!» — утешила я себя и осторожно легла, свернувшись калачиком.

Спать совсем расхотелось, я лежала на спине, положив руки за голову, и смотрела на потолок. Лежать вот так ночью без сна — дело довольно противное, я начала считать до ста, потом до двухсот, до трехсот… Пользы от этого не было, я постоянно сбивалась со счета, в голову лезли всякие мысли, в большинстве своем тоскливые.

Я лежала и думала о Степаниде Михайловне, о том, как я первый раз пришла к ней снимать комнату, как мы самозабвенно воевали первый месяц… Вспомнила, как знакомила с ней маму и папу… Потом вспомнила свой день рождения, когда мне исполнилось одиннадцать. Торт со свечами был огромный, и гостей было человек двадцать, а может, и больше. Я дунула на свечи, и вся воздушная верхушка торта оказалась на лице у Стаса и его мамы, тети Киры… До сих пор помню, какими глазами он на меня тогда смотрел. Пару дней после этого я опасалась, что он все-таки подкараулит и надает мне тумаков. Но Стас не надавал мне тумаков ни через два дня, ни позже. Такая уж нелегкая доля выпала Стасу, с самого младенческого возраста ему приходилось за меня заступаться, я вечно попадала в разные истории. А поскольку его семья жила в соседнем подъезде, а его мама и моя с колыбели считались лучшими подругами, и как-то само собой выходило, что мы со Стасом тоже друзья. Дружба получалась своеобразной: я доводила до белого каления кого-нибудь из старших пацанов, на мой визг появлялся Стас и, провожая ласковым взглядом спину моего обидчика, обреченно вздыхал. Стас с детства отличался тем, что был способен впечатлить оппонента одним взглядом, и все окрестные пацаны хорошо знали: если он тяжко вздохнул, значит, та мелкая шмакодявка, как он меня называл, снова вляпалась в неприятности. А ему, Стасу, придется идти разбираться. И это его злило и раздражало, но в память о безоблачных днях, проведенных нашими мамами в одних яслях, иначе поступить он не мог.