Человек Чубайса - Геннадий Прашкевич

Но получалось.

Однажды незадолго до финской войны в серый осенний день в лагерный барак, мерзко пропахший плесенью и мочой, втащили, как мешок, и бросили на пол грузного избитого зека с одутловатым лицом.

Никто на бедолагу не обращал внимания.

Ну, валяется на шконке зек с разбитой мордой, хрен с ним. Иногда, правда, и он спускался вниз, но не часто. Никто, кроме Серафима, не чувствовал, какая ужасная работа кипит в голове мрачного зека, откликавшегося на букву М. Опять же, один только Серафим знал, что, в ближайшее время этого мрачного зека, откликающегося на букву М, несмотря ни на что, не зарежут, не удавят. А если он получит ненароком по шее, так это не страшно, это по понятиям, от этого даже Серафим уберечь не мог.

Потихоньку к бедолаге привыкли.

Но когда полетели белые мухи, он страшно всех удивил.

Выдался какой-то особенно сумеречный, метельный день. Вторую неделю никого не гоняли на работу, чувствовалось, что на воле происходят какие-то тревожные события. Даже Серафим держался поближе к шниферу Косте, авторитету, вору в законе – законнику, как его называла даже охрана. Только Косте тайком иногда приносили газету, понятно, «Правду». Тогда законник садился на нижние шконки, вокруг рассаживались человек пять-семь из близкого окружения, а бывший парикмахер Левон, носатый, типичный штемп, брал газету и монотонно, как Левитан, читал вслух от корки до корки – одинаково о политике, о сборе урожая, о культурных событиях, о процессах над врагами народа. Чихая и нюхая сам-пан-тре, законник прерывал чтение, не тащи, мол, Левон, нищего по мосту, и зеки обменивались короткими суждениями об услышанном. Слышать умные суждения мог только бедолага с мрачным одутловатым лицом, как волк таившийся на верхних шконках, но на него не обращали внимания. У волка ведь нет человеческих слов, а зек, откликавшийся на букву М, тоже пока ничем не доказал свою человеческую природу. Но когда парикмахер Левон прочел первую боевую сводку с финской войны, о том, как яростно проламывают бойцы непобедимой Красной армии бетонные заграждения линии Маннергейма, зек, откликавшийся на букву М, козел мордатый, свесил вниз стриженую голову и вырвал газету из рук штемпа, близоруко поднося ее к своим козлиным глазам.

Это было неслыханно.

Это не кукушку пойти послушать.

Законник даже знака не подавал. Подручные сами кинули зека на пол.

Пыхтя, они молча били бедолагу ногами: не строй, дескать, ивана с волгой, не криви морду, уважай обчество, молча и тяжело топтали зека, откликавшегося на букву М, и затоптали бы, но в барак ворвалась охрана. А придурок, нарушивший понятия, даже под сапогами орал, козел: «Что они делают? Что делают? Они же лягут в тех снегах! Нельзя переть в лоб, что они делают?» Не верил, козел, в силу непобедимых сталинских бойцов-красноармейцев.

Как ни странно, бедолагу не зарезали ни в тот день, ни на завтра, ни даже через неделю. Только через месяц, когда непобедимые сталинские бойцы-красноармейцы действительно легли в ледяных снегах под линией Маннергейма, законник приказал стащить зека, откликавшегося на букву М, со шконок. Наверное, решил расспросить подробнее. А может, заподозрил в грузном бедолаге ловко маскирующегося врага. В любом случае, все поняли, что слетевшему с нарезки зеку пришла хана. Кое-кто подтянулся поближе, другие наоборот слиняли в сторону от греха. Один только Серафим молчаливо приглядывавшийся к происходящему, знал, что на самом деле все обстоит не так уж страшно. Он знал, ну, скажем так, чувствовал, что мрачному зеку никто в бараке пока повредить не может, предназначено бедолаге пройти другой путь.

И оказался прав.

Два капитана в форме войск НКВД нагрянули с охраной в барак и увели зека, откликающегося на букву М, вместе с вещами. Кое-кто посчитал, что это, может, и к лучшему. Дураку понятно, что лучше подставить грудь под пули, чем упасть под лагерными заточками.

А через месяц в барак попала еще одна газета.

Парикмахер Левон, раскрыв разворот, застыл с открытым ртом. Потом взглянул на законника и что-то залепетал. Тыкал растерянно пальцем в газету и лепетал что-то. Законник, понятно, полез в газету. А там заголовок черными крупными буквами: «Генерал такой-то принимает финский фронт». И фотография: перед недавним зеком, откликавшимся на букву М, шпалерами выстроились непобедимые сталинские красноармейцы во главе с офицерами.

Лицо генерала нынче известно по учебникам.

Не финской войны, конечно (финская война в школьных учебниках только упоминается). Лицо мрачного зека, откликавшегося на букву М, полного генерала, а потом маршала Советского Союза известно по книгам, посвященным истории Великой Отечественной войны. Самого деда Серафима Отечественная обошла стороной. Он со своей пятьдесят восьмой статьей все по разным лагерям да лесоповалам.

Вечером в гостиницу нагрянул гость.

Понятно, нежданный. Андрей никого не ждал.

Черная борода, черные волосы. Каблуки высокие. Глаза возбужденно блестят. «Я звонил в Энск, мне сказали, что ты в Москве. Я, Андрюха, чисто секу, сразу понял, что ты в этой гостинице». По возбуждению гостя дед Серафим сразу понял, что по жизни Котел (Паша Котлов) часто и постоянно врет. А еще дед почувствовал некую тайную зависимость: будто нежданный гость боялся Андрея, но одновременно тянулся к нему. «Совесть – лучший контролер, – выставив на стол бутылку коньяка, заявил, например, Котел. Было видно, что так он не думал, но язык у него включался с полуоборота. – Сделал дело, гуляй смело». Это тоже было враньем. В Москве, где Котел сидел вторую неделю, дела его не очень продвинулись. Пил он немного, но жадно, при этом подпихивал бутылку Андрею. Андрей, в свою очередь, подпихивал коньяк деду. Правда, всегда спрашивал, хочет ли дед?

Дед хотел.

Выпив, Котел расчувствовался.

В начале девяностых, расчувствовался он, в мутное, но милое для любого делового человека время западные фармацевтические фирмы обратили взгляд на Россию. Лечебные травы, деготь, масло аира, масло пихты, – все их интересовало. Хотели знать, сколько и какого продукта сможет производить Россия, если получит выход на европейский фармацевтический рынок. Запросы приходили на внешнеторговые фирмы, а оттуда разбрасывались по филиалам и отделениям. В то время на слово доллар слюни у отечественных предпринимателей начинали выделяться сразу и обильно. Котел, например, услышав о перспективах, сразу бросился к приятелю-биологу: что такое аир?

«Ну, как, – ответил приятель. – Известное лекарственное растение, присутствует во всех справочниках. По-другому называется лепеха, татарское зелье. Акорус каламус из семейства ароидных. Растет исключительно на болотах».

«А много у нас болот?»

«Да хоть утопись».

Котла такая оценка удовлетворила. Он обратился к справочникам.

«Аир – многолетнее травянистое растение с длинным ползучим изогнутым коричневым корневищем, внутри белым, и многочисленными тонкими корнями. От верхней части корневища пучком отходят ярко-зеленые мечевидные листья. Стебель полый, трехгранный, с желобком и с толстым, отклоненным в сторону соцветием-початком. Цветы мелкие, зелено-желтоватые. Цветет в июне-июле. Плоды – зеленые суховатые ягоды, собранные в плотный початок, в Сибири чаще всего не вызревают. Растение, особенно корневище, обладает сильным пряным запахом».

Из того же справочника Котел узнал, что распространен аир в южной половине лесной зоны Сибири – от Нарыма на Оби до енисейских болот. Изготовляют из его корневищ тонизирующее средство, помогающее при желудочных и кишечных коликах, а также другое эффективное средство – от холеры и гриппа. Короче, все то, в чем прежде всего нуждаются европейцы, скученные в тесных городах. А когда Котел в уме подсчитал возможный объем будущей добычи и соответственно причитающиеся ему доллары, то понял, что попал на золотую жилу. Тянуло Котла к деньгам. Сильно тянуло. Он сразу решил поставлять на Запад не сырье, а чистое масло, так получалось выгоднее.

Через одну из внешнеторговых фирм Котел заручился письмами от немцев и французов – предоставить опытные образцы. С приятелем-биологом Котел явился в лабораторию запасов природных ресурсов с пузырем водки и с вопросами: конкретно где добывать, как и когда? В лаборатории за разделкой принесенного пузыря скрывать от друзей ничего не стали. Что точно, то точно, сказали, аир – богатое растение. Корневища содержат крахмал, фитонциды, эфирное масло, в состав которого входят сесквитерпены, терпеноиды, азарил-альдегид, а еще гликозид акорин, алкалоид каламин, камедь, аскорбиновая кислота, дубильные вещества, различные смолы. Правда, гликозиды и алкалоиды, сказали в лаборатории, вам не нужны, вы хотите получать чистое масло. Для этого аир лучше собирать осенью. Такая информация вообще-то, ненавязчиво намекнули в лаборатории, немалых денег стоит. Приятель Котла хотел было согласиться (все равно денег у них не было), но Котел выставил на стол еще один пузырь. Очень его тянуло к деньгам. Дескать, будет масло, будут и деньги. А на улице схватил приятеля за грудки: «У тебя крыша поехала? Делиться? С ними? Мы же знаем теперь, что татары селились у водоемов, там и выращивали аир. Значит, на что мы должны обратить внимание?» – «На пути татарских миграций, – догадался умный биолог. – Где раньше жили татары, там непременно аир растет».