Аня из Инглсайда - Люси Монтгомери

Но еще оставалась Гэмми. Уж она-то, безусловно, существовала. Когда Ди и Дженни вернулись в дом, тетя Лина, полногрудая, краснощекая особа, в не слишком свежем ситцевом платье, сказала им, что Гэмми хочет видеть гостью.

— Гэмми прикована к постели, — объяснила Дженни. — Мы всегда ведем всех, кто приходит, наверх — повидать ее, а иначе она злится.

— Смотри не забудь спросить, как ее спина, — предупредила тетя Лина. — Она не любит, когда люди забывают о ее спине.

— И о дяде Джоне, — добавила Дженни. — Не забудь спросить ее, как чувствует себя дядя Джон.

— Кто такой дядя Джон? — поинтересовалась Ди.

— Это ее сын, который умер пятьдесят лет назад, — объяснила тетя Лина. — Перед смертью он несколько лет болел, и Гэмми привыкла к тому, что люди всегда спрашивали ее, как он себя чувствует. Теперь ей этого не хватает.

У дверей комнаты Гэмми Ди вдруг оробела. Она почувствовала, что ее пугает встреча с этой невероятно старой женщиной.

— В чем дело? — спросила Дженни. — Никто тебя не укусит.

— Она… она действительно жила до потопа, Дженни?

— Конечно нет. Кто сказал такую чушь? Но ей исполнится сто, если она доживет до своего следующего дня рождения. Заходи!

Ди вошла, робко и осторожно. В маленькой, тесной спальне, где царил ужасный беспорядок, на огромной кровати лежала Гэмми. Ее лицо, невероятно морщинистое и высохшее, напоминало мордочку старой мартышки. Она всмотрелась в Ди запавшими, с покрасневшими веками глазами и сказала брюзгливо:

— Нечего пялить на меня глаза! Ты кто?

— Это Диана Блайт, Гэмми, — сказала Дженни неожиданно робко.

— Хм! Имя — ничего не скажешь — звучное! Говорят, сестра у тебя — гордячка.

— Нэн не гордячка! — порывисто воскликнула Ди. Неужели Дженни плохо отзывалась о Нэн?

— А ты тоже ничего — дерзкая! Меня не так учили говорить со старшими. И она гордячка! Если ходит так задрав нос, как рассказывает мне младшая Дженни, значит, гордячка! Фу-ты, ну-ты, какие мы важные! Не спорь со мной.

У Гэмми был такой разгневанный вид, что Ди поспешно осведомилась, как ее спина.

— Кто говорит, что у меня спина? Какая наглость! Моя спина никого не касается! Иди сюда… подойди к моей кровати!

Ди подошла, хотя очень хотела бы очутиться в этот миг за тысячу миль от Гэмми. Что эта отвратительная старуха собирается сделать с ней?

Гэмми проворно придвинулась к краю кровати и положила похожую на клешню руку на волосы Ди.

— Рыжие, но гладкие. Красивое платье. Подними подол и покажи твою нижнюю юбку.

Ди повиновалась, радуясь, что на ней ее белая нижняя юбочка, обшитая вязаными кружавчиками Сюзан. Но что это за семья, где вас заставляют показывать нижнюю юбку?

— Я всегда сужу о девочке по ее нижней юбке, — сказала Гэмми. — Твоя сойдет. Теперь панталоны.

Ди не посмела возражать и подняла подол нижней юбки.

— Хм! Тоже с кружевами! Это уж лишнее. И ты не спросила про Джона!

— Как он себя чувствует? — судорожно выдохнула Ди.

— Как он себя чувствует, говорит она, бесстыжая! Он, как тебе известно, умер. Скажи-ка вот что. Это правда, что у твоей матери золотой наперсток — из чистого золота?

— Да. Папа подарил ей в этом году на день рождения.

— А я все никак не могла поверить. Младшая Дженни сказала мне про это, да только нельзя верить ни одному слову младшей Дженни. Наперсток из чистого золота! Никогда ничего подобного не слышала! Ну, идите поужинайте. Еда никогда не выходит из моды. Дженни, подтяни штаны. Одна штанина торчит из-под платья. Соблюдай ты хоть какие-то приличия!

— Мои шта… панталоны не видны, — раздраженно возразила Дженни.

— Штаны — у Пенни, панталоны — у Блайтов. Вот разница между вами, и так всегда будет. Не спорь со мной.

К ужину в большой кухне собралась вся семья Пенни. Ди до сих пор не видела никого из них, кроме тети Лины, но, обведя стол быстрым взглядом, поняла, почему мама и Сюзан не хотели, чтобы она посетила этот дом. Скатерть была изодранная и в засохших пятнах соуса, посуда — не поддающийся описанию набор чашек и плошек. Что же до самих Пенни… Ди еще никогда не сидела за одним столом с такой компанией и очень хотела бы быть в эту минуту не здесь, а в родном Инглсайде. Но теперь она должна была пройти через это испытание до конца.

Дядя Бен, как называла его Дженни, сидел во главе стола; у него была ярко-рыжая борода и лысая голова с седой бахромой над ушами. Его холостой брат Паркер, худой и небритый, сел боком к столу, так, чтобы было удобно плевать в ящик с дровами, что он делал довольно часто. У мальчиков — Керта, двенадцати, и Джорджа Эндрю, тринадцати лет, — были тусклые бледно-голубые глаза и наглый взгляд. Сквозь дыры их потрепанных рубашек виднелось голое тело. Рука Керта — он порезал ее битой бутылкой — была обмотана окровавленной тряпкой. Аннабела, одиннадцати, и Герти, десяти лет, были довольно хорошенькими девочками с круглыми карими глазами. Двухлетний Таппи имел восхитительные кудри и румяные щеки, а младенец с озорными черными глазками, сидящий на коленях у тети Лины, был бы очарователен, если бы был чистым.

— Керт, почему ты не почистил ногти, если знал, что будут гости? — строго спросила Дженни. — Аннабела, не говори с набитым ртом. Я единственная, кто пытается научить эту семью хорошим манерам, — объяснила она, обернувшись к Ди.

— Заткнись! — сказал дядя Бен глубоким, низким голосом.

— Не заткнусь… ты не можешь заставить меня заткнуться! — крикнула Дженни.

— Не дерзи дяде, — безмятежно отозвалась тетя Лина. — И вы, девочки, ведите себя как леди. Керт, передай картошку мисс Блайт!

— Хо-хо, мисс Блайт! — фыркнул Керт.

Но, по крайней мере, один раз дрожь восторга Диане была обеспечена. Впервые в жизни ее назвали мисс Блайт.

Как ни странно, еда оказалась вкусной, и ее хватило на всех. Успевшая проголодаться Ди получила бы удовольствие от ужина, хотя ей было очень неприятно пить из выщербленной чашки, если бы она только была уверена, что чашка чистая, и если бы все не ссорились так ужасно между собой. Перебранки следовали одна за другой — между Джорджем Эндрю и Кертом, между Кертом и Аннабелой, между Герти и Дженни, даже между дядей Беном и тетей Линой. Они ругались отчаянно и бросали друг другу жесточайшие обвинения. Тетя Лина подсчитала и сообщила дяде Бену, за скольких прекрасных мужчин она могла бы выйти замуж, а дядя Бен сказал, что все, чего он желал бы, это чтобы она вышла за любого, только не за него.

«Как это было бы ужасно, если бы мои папа и мама так ссорились! — подумала Ди. — Ах, если бы я только могла сейчас оказаться дома».

— Не соси пальчик, Таппи.

Она сказала это, прежде чем успела подумать. Дома им было так трудно отучить Риллу от привычки совать палец в рот.

В тот же миг покрасневший от гнева Керт крикнул ей:

— Оставь его в покое! Пусть сосет, если хочет! Мы не замуштрованы до смерти, как вы в вашем Инглсайде. Что ты, по-твоему, из себя представляешь?

— Керт, Керт! Мисс Блайт подумает, что ты совсем невоспитанный, — сказала тетя Лина добродушно. Она была опять совершенно спокойна и, улыбаясь, положила две ложки сахара в чашку дяди Бена. — Не обращай на него внимания. Возьми лучше еще кусок пирога.

Ди не хотела пирога. Она хотела убежать домой, но не знала, как это сделать.

— Ну, — густым басом сказал дядя Бен, с шумом втянув с блюдца последний глоток чая, — День прошел. Встанешь утром, работаешь весь день, три раза поешь и на боковую. И это жизнь?

— Папа любит пошутить, — улыбнулась тетя Лина.

— Кстати, о шутках… Видел я сегодня методистского священника в магазине Флэгга. Он пытался возразить мне, когда я сказал, что никакого Бога нет. «Вы говорите в воскресенье, теперь моя очередь, — говорю я ему. — Докажите-ка мне, что Бог есть». — «Так вы же взялись говорить», — отвечает он. Тут они все загоготали как дураки. Решили, что он остряк.

Нет Бога! Ди показалось, что пол проваливается под ее ногами. Ей хотелось заплакать.

29

Положение стало еще хуже после ужина. Прежде она и Дженни были хотя бы одни. Теперь же их окружала шумная толпа. Джордж Эндрю схватил ее за руку и галопом протащил по луже, прежде чем она смогла вырваться. Еще никогда в жизни с Ди так не обращались. Случалось, что Джем и Уолтер поддразнивали ее так же, как и Кен Форд, но она понятия не имела, что встречаются еще и такие мальчики.

Керт предложил ей только что вынутую изо рта жвачку и разозлился, когда она отказалась.

— Я посажу на тебя живую мышь! — завопил он. — Наглая кошка! Воображала! Брат у тебя нюня!

— Уолтер не нюня! — сказала Ди. Она почти умирала от страха, но не желала слушать, как обзывают Уолтера.