Восставшие из пепла - Слав Караславов

Однажды Борил даже посочувствовал Калояну, мол, нет у царя свободы, чтобы воспользоваться таким редким случаем и поразвлечься с ромейкой, ведь он женат и если оскорбит, а тем более, если отстранит от себя куманку Целгубу, то навлечет на себя ненависть ее сородичей, без которых многое можно потерять, так не лучше ли отдать Феодору в жены кому-нибудь другому…

Калоян слушал болтовню племянника, стараясь понять, куда тот клонит. Когда Борил вздохнул и сказал, что неплохо бы царю в этом смысле подумать и о своих родственниках, Калоян догадался, что тот предлагает в женихи Феодоры себя. Царь ничего не сказал, а лишь подумал, что Феодора красива и что эта золотая приманка уже принесла смерть двум ее женихам. Но он, Калоян, не позволит красоте ромейки ослепить его. Если суждено ему погибнуть, то погибнет он на поле брани, а не от дурмана любовных чар этой женщины-ребенка. Сейчас, когда решалось — быть или не быть его государству, он не имел права на безрассудное увлечение, тут Борил прав. Женитьба на Феодоре может навлечь на него ненависть папы, столкнуть его с железными рыцарями, одного, без союзников — куманов. Тогда погибло бы все, что он создавал до сегодняшнего дня столь старательно и терпеливо. Нет, Калоян не оскорбит влюбленную в него Феодору своим пренебрежением и все сделает так, чтобы она поняла, почему он отказывается от нее. Но об этом — после. Пусть вернутся от рыцарей его послы, он хочет знать, как крестоносцы отнеслись к его предложению союза и помощи. А об укреплении силы своего государства женитьбой Борила на Феодоре он просто не хотел и думать.

Послы Калояна вернулись молчаливые и угрюмые. Кони их были потными, вести — недобрыми. Крестоносцы не приняли послов Калояна всерьез. Говорил с ними не маркиз Бонифаций Монферратский и даже не Балдуин, а какой-то рыцарь, и от имени совета знати он велел им поскорее убираться восвояси.

— Царь, наш язык не поворачивается передать тебе то, что ответили они на твое предложение.

Калоян ударил кулаком по подлокотнику трона и приказал:

— Говорите!

— Они сказали, что возьмут Царьград и без твоей помощи. А тебя назвали рабом и хотят, чтобы ты немедленно им подчинился.

— Это все?

— Да, царь.

— И вы смутились! Будто нас впервые называют рабами! Ничего! Встретимся, померимся силами, и бог нас рассудит, кто — раб, а кто — господин.

Высокомерие рыцарей все же оскорбило царя. В порыве гнева он готов был вступить в союз с Алексеем Ангелом, но, поостыв и подумав, решил обратиться за советом к папе и предупредить его, что, если на него нападут, то он не пощадит тех, кто посягнет на болгарские земли. И не его вина, что тогда он будет жесток.

И пора кончать игру с послами василевса.

Калоян велел передать Алексею Ангелу, что, продолжая питать к нему добрые чувства, он сейчас не в состоянии помочь императору войском, иначе нарушит данную папе клятву. Но если кто-то хочет найти защиту на его землях, того он готов принять в любое время и дать ему все права, которыми пользуются его подданные. Накануне отъезда послов он пригласил Феодору к трапезе и долго разговаривал с ней. Калоян сказал, что она красива и молода, что жизнь сулит ей много радостей, что их пути случайно пересеклись, но тропинка Феодоры сейчас — только для двоих. По ней не может пойти целое государство, а он не может оставить свой народ без защиты…

Феодора слушала, и слезы капали на ее маленькие ладони.

— Я женат, и эта женитьба скрепила мой союз с куманами. Они мне нужны. Я клялся в верности папе и не хочу нарушать свою клятву. Если я помогу Алексею Ангелу, то папа будет вправе сказать, что я отрекся от своего слова. Я бы соединил свою жизнь с твоей, если бы женитьбой на тебе не наносил ущерба будущему моего народа…

Он взял ее руку в свою и умолк. Заметив, что она успокоилась, он встал. Поднялась и она, прижалась к его крепкой груди. Калоян погладил ее черные волосы, хотел поцеловать в лоб, но встретил робкие девичьи губы, которые в первый раз целовали мужчину.

Так они расстались.

Лишь через несколько дней Калоян осознал, как велика для него потеря. Он привык видеть Феодору во дворце каждый день, и теперь ему очень ее не хватало…

Алексей Ангел не взорвался от гнева, когда ему сообщили, что Калоян отказал в помощи. Да и поздно было помогать — Константинополь пал. Бывший император сидел с мертвым взглядом, никого и ничего не видя перед собой. В лунном свете, льющемся из окна, его фигура выглядела призрачной, все со страхом ждали, когда он заговорит. Но он молчал. Махнул рукой, отсылая всех прочь. И только когда Феодора была уже у двери, его губы разжались:

— Ты останься.

Феодора обернулась. Алексей Ангел указал ей на место подле себя.

— Садись.

Девушка села и закрыла лицо ладонями.

— Не сумела? — кротко спросил он.

— Не сумела.

— Почему?

— Потому что я неопытна.

— Но в этом твоя сила!

— И слабость.

— Ну и что?

— Я люблю его.

— А он?..

— И он…

— Тогда не все потеряно.

— Потеряно… Все!

— И что ж теперь?

— Уедем к маме… В Никею.

Бывший василевс замолчал и, глубоко вздохнув, сказал:

— Я сам закрыл себе дверь в Никею.

Он знал, что именно сейчас он не нужен Ласкарису. Патриарх Иоанн Каматир сбежал до падения Константинополя к Феодору и короновал там Ласкариса василевсом. На один ромейский трон пытались усесться сразу трое, не считая завоевателя Балдуина. Алексей Дука Мурзуфл, покинув Царьград, скитался где-то вокруг Цурула. Крестоносцы, занявшие Константинополь, преследовали его по пятам, и ничего удивительного не будет в том, думал Алексей Ангел, если однажды Густобровый постучится в его крепость и попросит убежища. Мурзуфл взял с собой и его жену и его дочь. Наверно, надеется благодаря их мольбам получить прощение за все свои грехи, но напрасно. Алексею Ангелу не нужны ни жена, ни дочь. Пусть только они все объявятся! Он такую встречу им устроит, что подивятся и друзья и недруги… А Калоян?! Тот не только не пришел ему на помощь, но более того, в трагическую для империи минуту посягнул на ее земли, занял Дыбилин, а в Просеке посадил своего человека, какого-то Цузмена. Бывший василевс рассчитывал: если не удастся вернуть Константинополь, можно в безопасности провести старость в Просеке, в этой неприступной каменной твердыне. Но и эту надежду у него отняли. Что же ему теперь делать?

— О Никее мне поздно думать, — еще раз сказал Алексей Ангел.

— И мне тоже?

— Мне будет тяжело расстаться с тобой… Кто мне закроет глаза? Кто вложит мне в руку последнюю свечу? Кто бросит горсть земли на мой гроб?

Девушка молчала. В лунном свете она казалась пришелицей из другого мира. Она была вся в золоте, последнем золоте былой, теперь уходящей роскоши. В ее глазах, больших и испуганных, жила тревога о будущем, которое виделось ей тяжким и безрадостным. Чем ей теперь поможет и как защитит ее этот одинокий старик, все еще называемый евнухами василевсом? Не будет ничего удивительного, если кто-нибудь из его свиты однажды грубо схватит ее, уволочет в темный угол и безжалостно изнасилует. Бесстыдство, наглость и безнаказанность ромеев, окружавших бывшего василевса, стали теперь явлением обыкновенным. Ясно видела сейчас Феодора разницу между теми, из Дыбилина, и этими, здешними, в Мосинополе. Тут был маленький ад, со всеми его кругами. И она находится в круге, где пока еще соблюдаются кое-какие приличия. Но именно — пока.

Эта молчаливая и печальная сцена была прервана появлением Георгия Инеота. Перед крепостью, сообщил он, стоят послы Алексея Дуки Мурзуфла.

— Ага! — зловеще произнес Алексей Ангел. — Я их приму завтра.

Инеот не спросил больше ни о чем.

Мурзуфл, как и предполагал бывший василевс, сообщил через своих послов, что пришел официально просить руки его дочери Евдокии, которую василевс обещал отдать ему в жены, и получить отцовское благословение. Алексей Ангел слушал послов, часто моргая глазами. Эта привычка появилась у него недавно. Послы Мурзуфла старались держаться спокойно, но страх вынуждал их беспрерывно озираться по сторонам. Когда они, наконец, умолкли, Алексей Ангел справился о здоровье своей жены и дочери. Ему ответили, что обе чувствуют себя хорошо, Евдокия намеревалась даже отправиться к отцу вместе с ними, но мать не разрешила, ибо невесте не полагается оставлять жениха.

Алексей Ангел велел хорошо угостить послов Мурзуфла, поселить их в удобные покои, натопить для них баню. Когда они уезжали, он высказал пожелание поговорить со своим будущим зятем. Осторожный Мурзуфл спросил: чем Алексей Ангел гарантирует его безопасность? Отец Евдокии оскорбленно заявил: что ж, если его будущий зять опасается за свою жизнь, то Алексей Ангел может говорить с ним со стены крепости. Это предложение Мурзуфлу понравилось, и в установленный день и час он был у крепостной стены. Два бывших василевса поприветствовали друг друга поднятием руки и легкими поклонами, через глашатаев обменялись они словами вежливости, осведомились о здоровье друг друга. Они условились, что Евдокия придет к отцу — готовиться к свадебному торжеству, свадьба же состоится в лагере Мурзуфла. Первым ушел со свидания Алексей Ангел. Но когда Мурзуфл удалился в свой шатер, василевс вернулся на крепостную стену, долго всматривался в лагерь Алексея Дуки. Между палатками алыми маками — цвет василевсов — пылали штандарты Мурзуфла. Алексей Ангел задохнулся от злобы и, поморщившись, плюнул в сторону лагеря.