Холмы, освещенные солнцем - Олег Викторович Базунов

о виденном в чьих-то там снах, ну и подавно, конечно же, не терплю назойливых толкователей снов. Что ж поделать, у каждого есть свои слабости.

И здесь под давлением, так сказать, обстоятельств, я расскажу обо всем лишь в самых общих чертах и ничего не буду толковать на свой лад, не говоря уж, конечно, о том, что не буду пытаться соотносить мои сновидения с отдельными реальными фактами и жизненными событиями моей биографии, да и не только моей биографии. Хотя при желании я мог бы вполне попытаться кое-что соотнести и сопоставить, даже сказать кое-что вполне утвердительно мог бы. Уверяю вас, мог бы… Но ни-ни, ни в коем случае ни одного толкования.

Конечно, всегда найдутся охотники-толкователи, которые тут же подскочат и, щекоча вам в самое ухо, начнут хлопотать и сладострастно шептать с каким-то убийственным зудом о том — что, когда, почему и откуда, и о том, что вот это — к этому, а это — определенно к тому… Но что — это к этому и это к тому? И что — когда, почему и откуда?! Когда вы, сладострастный шептатель, не знаете и никогда не узнаете — что, когда, почему и откуда! И если даже при соотнесении чего-то там с личным опытом и с лично в сновидениях вами увиденным для вас вдруг действительно что-то забрезжит… Да нет, не забрезжит.

Конечно, кроме воды, не говоря про людей, я вижу во снах еще очень и очень многое. Я вижу леса и горы, грибы и плоды, поезда и суда, я вижу пожары, я вижу хищных и домашних животных, пресмыкающихся, даже ископаемых ящеров, но, как ни странно, живых и почему-то тоже чаще всего враждебно настроенных… И еще, и, пожалуй, это очень существенно, я вижу во сне пространство. То самое, в котором кричи — не крикнешь, зови — и не дозовешься; то характерно разреженное и как-то странно и совершенно не связанно с закругляющейся землею простирающееся пространство.

Об одном этом пространстве, если подумать, сосредоточиться, как будто можно было бы сказать и написать очень многое. Но что тут скажешь-напишешь, если и удастся сосредоточиться? (Тем более, может, совсем и не нужно сосредоточиваться, а напротив, необходимо забыться и рассредоточиться?)

Да и что там, если говорить уже совершенно всерьез, возможно объяснить хотя бы о пространстве моих сновидений, когда не совсем-таки просто ответить на то, почему у меня в реальном пространстве так заметно нарушено, смещено, если хотите, восприятие известных сторон этого как будто бы реального мира?

Ведь вот север: вон там, между спиной и плечом у меня, и соответственно северу — юг, запад, восток, и я это твердо-натвердо знаю, неоднократно устанавливал с помощью соответствующего прибора, но спроси у меня врасплох, невзначай, где юг, где север, и я, если не успею сообразить и опомниться, ткну прямо перед собой, перед окном своим, а север — прямо между лопаток, а запад-восток — по фронту зданий канала. И это с каким-то бессознательным и косным упорством: живу, мол, так — фасадом строго на юг, а тылом на север, и баста: там — юг, там — север, там — запад-восток…

А тут, как-то сосредоточась, — истолковать пространство моих сновидений! То пространство, в котором я неоднократно и чудодейственно, не разбиваясь, падал и в котором, увы, что-то давно уже не летал, как летал когда-то, с почти невообразимой свободой и легкостью, с легкостью какой-то там невесомой пушинки или второстепенного перышка, подхваченного мощным, но бережным воздушным течением, летал на высоте головокружительной, по желанию медленно или быстро снижаясь и, если необходимо, беззвучно паря над спящим и странным городом, над устьем, заливом, над тем и совершенно не тем городом, устьем, заливом…

Так что ничего не будем толковать о пространстве, о предстающем в сновидениях пространстве, тем более, что к нему-то уж совершенно никак не относится то самое — и как-почему-и-откуда, и что-это-к-этому-и-это-к-тому.

Ничего не будем говорить и о каких-то мелких и совсем незначительных станциях и железнодорожных разъездах в горных долинах ли, или на низменных, прибрежных равнинах, на которых с кем-то должен обязательно встретиться или, наоборот, кого-то ни в коем случае не потерять, потому что, коль потерять, то уже насовсем потерять; или на которых — на станциях — необходимо обязательно погрузиться и сесть в какие-то кратко стоящие или проходящие скоро, переполненные и наспех составленные из разнокалиберных и странных вагонов составы.

Можно было б, конечно, уж и подавно не поминать вовсе о тех самых ящерах и пресмыкающихся, коль бы они порой так настойчиво не преследовали вас, холодеющего в кошмарном ужасе, порой даже прыгая вам на грудь.

Можно было б, конечно, тем более вовсе не упоминать о совершенно уж будничных и в бодрствующем состоянии довольно сильно любимых вами котах, лошадях, с которыми вы во сне — так тоже бывает — в каком-то лютом неистовстве, изнемогая в бесконечно длящихся схватках, с пересыхающей и горькой гортанью, бьетесь насмерть, как говорится, царапаясь и как будто рыча не хуже того самого кота, например, или той же лягающей и грызущей вас лошади.

Но обратимся же, минуя все эти ярые битвы со зверьми и животными, ископаемыми и не ископаемыми, минуя все эти железнодорожные станции, пожары и пароходы, к той самой воде, к воде в сновидениях.

Конечно, говоря все время о воде в сновидениях, я имею в виду воду, так сказать, не саму по себе, то есть не химическое и аморфное вещество без границ, без каких-либо концов и начал. Иначе, представив ее в сновидениях, пришлось бы тут же представить себя с головой погруженным в водяную стихию. Но в этом случае я убежден, что даже и в сновидениях вы бы начали тут же захлебываться и задыхаться.

Хотя, пожалуй, именно долгое время преследовавший меня в сновидениях страх быть с головой погруженным в водяную стихию и заставил меня говорить здесь, на этих страницах, о воде в сновидениях.

Но разговор в данном случае пойдет и не о тех уже вам известных заливах и устьях, что простираются у вас за спиною, и не о тех, что нерасторжимо связаны с воздушным пространством иных сновидений. Разговор далее пойдет и не о тех, хотя и странных довольно, но, по всей вероятности, уже совершенно незначительных случаях, когда вы, стоя по щиколотку в чистой (представить только!) и журчащей (беззвучно!) воде, на повороте как будто бы родного канала,