Если покинешь меня - Зденек Плугарж

Вацлав и Катка тоже пытались танцевать в переполненном зале, ведь только это было здесь иллюзией лучшего мира. Юноша чувствовал на теле чисто выстиранную сорочку, на столике благоухала чашка натурального кофе, джаз из профессиональных музыкантов — эмигрантов половины Европы — превзошел все ожидания. Катка была отлично причесана: парикмахерша — соседка по комнате — за полчаса сотворила из ее волос маленькое чудо. В первый раз Вацлав увидел, что она накрасила губы.

Мимо них проплыла буйная шевелюра Ярды; он едва кивнул им и, пробравшись среди столиков, уселся в дальнем углу. Около него мелькнула маленькая кучерявая голова Пепека.

— Что с Ярдой? — спросила Катка.

— Не знаю. С некоторых пор он идет своим путем. А прогнать Гонзика у меня не хватает духу.

— Не делайте этого, — полушепотом сказала она. — Ведь он в вас видит остров спасения, маяк, который освещает ему путь На кого ему еще опереться?

Последние ее слова поразили юношу, он взволнованно схватил ее за руку; ему подумалось, что не следовало бы так раскрывать перед ней карты, но неожиданно нахлынувшее желание довериться, исповедоваться превозмогло.

— Ведь мне самому нужна опора, Катка, а от кого мне ждать теплого слова поддержки, когда здесь даже лучшие среди немногих хороших людей думают прежде всего о себе! Ведь и мнимая дружба нашей троицы рассыпалась, не вынесла тягот Валки. Объединяла нас опасность, которую мы вместе пережили в пограничных лесах; мы еще держались вместе, пока у нас были какие-то иллюзии относительно будущего, а теперь с каждым днем крепнет убеждение, что мы проиграли, и это разъединяет нас все больше.

Катка едва слушала его слова; перед глазами у нее снова был Ганс, их первый бал, она в длинном вечернем платье, он в смокинге, широкоплечий, привлекавший взоры девиц… Нет, никто на свете не сможет заменить ей Ганса. Катка застыдилась своей внезапной физической тоски о нем, но тут же с новой силой поняла: она должна, должна найти его — что бы ни случилось, она будет драться за него, как дикая кошка. Ведь она захлопнула за собой дверь, ей ничего, ничего не остается, как только снова найти Ганса.

А в это время оставленный всеми Гонзик уныло и упорно помешивал ложечкой остывший кофе. Тебе нет дела до танцующих, они вовсе не интересуют тебя. Ненадолго же хватило твоей доброй воли и упрямого стремления стать тверже, воспринимать жизнь такой, как она есть, никому и ничему не позволять вывести себя из равновесия. Ты не сумел превозмочь себя и поплелся за этими двумя, ты, отверженный, третий лишний в игре! Гонзик сидел, покусывая временами ноготь указательного пальца, и червь недовольства безжалостно точил его обиженное сердце. Теперь он поверил, что беда в одиночку не приходит. Танцующие пары слегка расступились, и Гонзик вдруг увидел лицо Вацлава совсем близко от лица Катки. Губы Вацлава шевелились — он что-то говорил ей. Катка откинула голову, посмотрела Вацлаву в глаза и чуть улыбнулась. Гонзик поник головой. Если жизнь уподобить синусоиде, как однажды изобразил это Вацлав на обрывке газеты, то он, Гонзик, несомненно, сейчас оказался на самом дне одной из житейских волн.

Откуда-то внезапно вынырнул Пепек, без всяких церемоний отобрал Катку у Вацлава и увел ее танцевать. Перед Гонзиком мелькнуло его широкое лицо с тупым сплюснутым носом, со сросшимися бровями насильника. О, Гонзик всегда будет ненавидеть эту жестокую физиономию! И все же один господь бог ведает, что это с ним происходит. Гонзик со злорадством наблюдал, как расстроенный Вацлав присел к своему столу.

Музыка смолкла. Пепек даже не попытался проводить свою даму. Катка одна пробиралась к столу, села возле Вацлава, нервно напудрилась и сказала:

— Лучше бы он ко мне не подходил. Я почему-то боюсь его, хотя и жалею. Ведь он более двух лет здесь. — И на вопросительный взгляд Вацлава добавила: — Однажды у него уже был билет на пароход, но в последний момент его зазвали в контору, выманили и не возвратили обратно выездную визу. Кто-то на него донес, что в республике он будто бы якшался с коммунистами. И двери США навсегда захлопнулись перед его носом.

— Но ведь он мог податься в другую страну.

— Он, кажется, так и поступил, но это значит ждать еще год или два.

Папаша Кодл пробирался между столиками. Новенький смокинг плохо сидел на его бесформенной фигуре. Незаметно для себя Кодл причмокивал губами. Это означало, что он в хорошем настроении. Слева, повиснув на руке мужа, рассыпая на все стороны обворожительные улыбки, переваливаясь как утка, шла пани Ирма в розовом вечернем платье. Папаша Кодл, увидев Катку возле Вацлава, дружески подмигнул ей. Но рука его нащупала в кармане спичку и сломала ее пополам.

Пепек и Ярда с пренебрежительным видом уселись на высоких стульях у стойки бара. Первую дозу виски разгоряченный Пепек выпил одним махом. Он собрался было заказать вторую порцию, но заколебался, вытащил бумажник и без всякого стеснения сосчитал его скромное содержимое.

Ярда молча, выжидательно посматривал.

— У меня есть кое-что на примете, — решился наконец Ярда. — На днях присмотрел.

Уже три дня подряд Ярда подумывал об этом содружестве. Но соседство по нарам весьма немного сблизило его с этим человеком. Пепек не был ему симпатичен, но он здесь старожил. А новичку, пусть хоть на первое время, лучше опереться на бывалого человека, который в таких делах имеет уже некоторый опыт.

Пепек сразу догадался, о чем речь.

Он сумрачно посмотрел на Ярду. Тяжелые мысли одолевали Пепека. Если он попадется за каким-либо неблаговидным делом, совершенным здесь, на немецкой земле, это погубит всякие надежды на выезд из страны. Эмиграция куда-нибудь дальше зависит не только от доброй воли заморского государства, тут необходимо еще и согласие местных инстанций. Пока что западногерманские учреждения оберегали его, не выдали органам Чехословацкой республики. Но кто может поручиться, что немцы будут отстаивать человека, который и им насолит?

Проклятое положение: он вынужден иногда что-то предпринимать просто для того, чтобы жить, но не должен, любой ценой не должен ни в чем таком попасться.

Исчезнуть, затеряться за океаном — вот его первая, единственная, стихийная, животная тоска, веление инстинкта самосохранения. Ведь нельзя же постоянно жить в неуверенности, страхе, что тебя вот-вот выдадут. От этого можно сойти с ума!

Но на лагерное пособие не проживешь.

Пепек хмуро поднял на Ярду свои рыбьи глаза.

— Если дело стоящее, то надо позвать Капитана. Этого парня оберегают все святые. Ну, давай выкладывай…

Немного поодаль, за одним из столиков, Ганка приподняла блеклые глаза от бокала вина, которым ее старательно угощал партнер. Опустив руки на колени, она смотрела на Пепека, на его толстый продавленный нос.

Не пришел он к ней в сочельник и даже сегодня не подошел, чтобы хотя бы потанцевать.

Брат и сестра! Она вспоминает, как однажды повел он ее в предместье на шумный базар, в день храмового праздника. Ему тогда было лет тринадцать, а ей — семь. Он казался ей большим и сильным. Мама дала им деньги. Кто знает, может быть, ей нужно было выпроводить детей из дому на некоторое время. Ганка теперь уже разбирается в таких делах… С тех пор как Ганка помнит себя, Пепек никогда не проявлял любви к сестре, но в тот раз произошло что-то особенное. Пепек превратился в ангела-хранителя, благородного рыцаря. Он покатал младшую сестру на карусели, купил ей на крону мороженого, наконец, угостил сосиской с булочкой. Они сидели за столиком в буфете, как взрослые. В тот день Ганка ощутила какое-то новое, ранее неведомое волнение, она как бы в первый раз выглянула в настоящий мир из убогого, прокопченного двора, затерянного между домишками остравской окраины. Бог весть почему у нее всплыло перед глазами это давнее переживание, забытое и затерявшееся в закоулках ее памяти среди многих других событий последнего времени.

Ганке не хочется вспоминать ни о щедрых, хвастливых обещаниях ее партнера, с которым она убежала за границу в погоне за легкой жизнью, ни о радостном удивлении, когда она встретила здесь, в Валке, своего брата. Хотя чуда в этом не было: большинство беженцев проходит через Валку. Ганка тогда быстро забыла о преступлении, которое на родине совершил ее брат и которое, впрочем лишь на первое время, поставило в ее сознании странную преграду между ними: в здешней среде его злодеяние потеряло свою остроту и значение. Но что дала ей эта встреча? Ничего! Пепек уже давно избавился от припадков рыцарства.

Джазовая певица, появившаяся на эстраде, привлекла к себе внимание вычурным серебристым туалетом и пышными русыми волосами. Когда она допела куплет, высмеивающий коммунистов, публика наградила ее аплодисментами, но они относились скорее к ее обольстительным бедрам и чересчур глубокому декольте. Певица спела модную американскую песенку, и в зале поднялась целая буря: неистовые аплодисменты, топанье, выкрики. Певица профессионально улыбнулась и повторила шлягер.