Выход на «Бис» (СИ) - Плетнёв Александр Владимирович

— Разве это шторм, — подхватил вахтенный офицер, — чтобы нас выбить из колеи понадобится поболее, нежели 6–7 баллов на грудь.

— Шторм штука неприятная, — жмурился на горячий кофе кэп, балансируя в тягучей качке, — эй, рулевой, останови планету. Дай командиру кофе попить не расплескав.

Матрос, за штурвалом (явно не первогодок) только улыбнулся — командир своим, уж запримеченным, необычным стилем общения и броскими фразочками успел снискать уважуху у простого личного состава.

— Шторм штука неприятная. Помотает, — повторил, меж тем, Скопин, — но уж пусть так, чем…

Махнул рукой не став развивать. Он уже знал сколько, примерно и точно, кто и как… — доложили. Начиная взвешивать и анализировать:

«Сколько их было-то? Если верить (ах, опять вот это)… если верить книге, то должно было пять! По тексту: »…позиции как минимум пяти заблаговременно развёрнутых в проливе американских подводных лодок'.

Что значит «минимум»?

А сколько максимум?

Наши вертолётчики достоверно записали на себя четыре уничтоженные субмарины. Масляные пятна на воде и всё такое…

И ещё одну зачислили «потерянной контактом» — сиречь, недостоверно. Но скорей всего кранты ей. Провалилась на дно.

Как ни странно лётчики эскадрильи Ракова тоже претендовали на поражение минимум трёх. С достоверностью там, конечно, не всё так однозначно. В их реалиях, без нас, скольким вражеским субмаринам удалось помешать выйти на пуск торпед осталось неизвестным. Эскадра ломилась на большой скорости. Не удивлюсь, если какие-то подлодки попросту не успевали. Например. Возможно, какая-то из необнаруженных даже атаковала. А сигнальщики и акустики того же концевого «Чапаева» в таком бурлящем море на хороших да переменных ходах попросту не заметили торпед, которые прошли за кормой.

Так или иначе, факт остаётся фактом, и без нас, и тем более ныне с нами — проскочили. Прошли точно гребёнкой, подчистив всех, кто там под водой и над…'.

— Товарищ командир! — оборвал мысли вахтенный офицер, — акустики зацепили кого-то. ПЛ, говорят.

— Ещё одна⁈

Взяли её корабельной ГАС «Орион». «Контакт» фиксировался на курсовых носовых углах — семь-восемь градусов левого борта.

— В надводном, под дизелями, — докладывали операторы, уже окончательно поднаторевшие в акустической сигнатуре, присущей нынешним субмаринам, — курс 320, скорость — примерно 10 узлов, дистанция 6 миль. Дистанция сокращается в угловых значениях. Сообщили командующему.

«На ваше усмотрение», — гласила ответная светограмма с «Советского Союза», то есть, согласно изначальной установке: уничтожение по факту обнаружения, по возможности и способностям, без дополнительных запросов на разрешение.

— Вот иезуитский жук, — хмыкнул Скопин, передразнив, — «на ваше усмотрение».

— ⁈.. — посмотрел в немом вопросе вахтенный офицер.

— Ну, вот же, — кэп указал на карту прокладки маршрута, — у нас по плану перехода сейчас должен быть поворот на два румба вправо. Если повернём, и если наш новый «контакт» — субмарина, останется в прежней позиции, то эскадра пройдёт, пропустив её траверзом на дистанции примерно… в те же одинадцать кэмэ. Так?

— Ну, да.

— Приказ на смену курса, однако, не поступил — идём прямо. Зная дальность наших РБУ, штабные Левченко легко просчитали, что мы сможем дотянуться до этой ПЛ. Надо только чутка довернуть, «на наше усмотрение».

— Так что? Довернём? Или идём прежним?

— Как же, прежним. Товарищ адмирал немного двусмысленно, однако и вполне определённо дал понять чего желает. Командуйте склонение влево на два градуса. Такова уж наша карма, сиречь предназначение — искать и топить подплав.

На ходовом мостике вдруг стало тесно, из «штурманской» заглянул командир БЧ-1:

— Плановый поворот отменяется? Куда нас повело в этот раз?

Вслед за ним оттуда же нарисовался замполит и прикомандированный офицер из штаба Левченко — капитан-лейтенант. Всё его пребывание на крейсере больше сводилось к крайнему любопытству — экскурсиям, знакомству с работой боевых частей корабля. Разумеется, любой выход и перемещение чужака неизменно сопровождался, либо лично замполитом, либо кем-то из его прямых помощников.

— Ловим подлодку, — благосклонно пояснил Скопин. И обратился непосредственно к гостю, — если вы хотите посмотреть на работу операторов станции «Орион» более основательно, то вам лучше будет спуститься непосредственно на гидроакустический пост. Правда, отсюда лучше вид на стрельбу из РБУ.

Капитан-лейтенант остался на ходовом.

Неизвестная субмарина никак не реагировала на посторонние корабли, как бы те не шумели своими винтами. Объяснялось это вряд ли беспечностью её экипажа.

— Они нас не слышат. За собственными дизелями. Пока не подойдём ближе. Идут в надводном, потому что полагаются на паршивую погоду, поэтому не боятся авиации. Я к тому, что это немцы, — высказал догадку Скопин, — к тому, что если англосаксы вложились в подводную завесу в узостях пролива, какой смысл держать ещё одну лодку так далеко от выгодной позиции и базы?

Крейсер вобрал ещё милю, выходя на допустимую дистанцию для стрельбы из РБУ-6000. Операторы ГАС «Орион» уже не стесняясь, включили станцию на активный режим.

Лодка сразу стала маневрировать, что было зафиксировано, и невольно подставила свой борт под фронтовой удар эхосигнала.

Огневой расчёт шёл в автоматическом режиме, операторы лишь устно подтверждали то, что и так было видно на выносных индикаторах командного пункта.

Обе носовые реактивные бомбометные установки отзалпировали на предельных углах наведения, накрыв не проглядываемую визуально цель.

Спустя минуту, после того, как прочистились звуковые каналы, акустики услышали всё что надо, идентифицировав ожидаемый результат:

— Цель поражена.

— Вот так. Проглотили и не поперхнулись, — прокомментировал Скопин, возможно излишне беспечно, ему вдруг захотелось немного поиграть на публику. А точнее на «товарища из прошлого». Тот, правда, впечатлительного виду не подал, промолчал. Очень такой выдержанный товарищ.

— Честно, — пережёвывал дальше кэп, — этого «немца», что мы сейчас приговорили, я бы лучше оставил целым.

— Это почему же? — капитан-лейтенант всё же отреагировал.

— Английская эскадра была бы как раз у него на пути. Вдруг Гансу за перископом, да и лёг на душу торпедный треугольник — линкору под ватерлинию⁈ Впрочем, ждать, что командир субмарины пойдёт на подвиг во славу сгинувший Рейха, когда Мур там прёт всем стадом, с эсминцами эскорта? Сомнительно. Предположу даже, что шли эти нацики напрямки в Южную Америку, куда-нибудь в Аргентину на ПМЖ.

— Пээмжэ?..

— Вот, кстати, товарищ капитан 2-го ранга, — не останавливаясь, выделил Скопин замполита, — а что там наши кригсмарин-пленные? Что за типы? Допросили? Что-нибудь интересное выяснили?

— Один нижний чин, обер-ефрейтор из верхней вахты, вперёдсмотрящий. А вот второй, что понаглей, лейтенант, назвался «вторым офицером». Хотел непременно поговорить с командиром… с вами.

— Пошёл бы он! Чего захотел, — Скопин брезгливо фыркнул, — сколько ему — годков 25? Чуть больше? Сосунок. В «сорок первом» нас за людей не считали, а тут, видите ли «поговорить»! В «сорок первом» я бы ещё поглядел на его гонор, чтобы обломать! А сейчас… С проигравшими не сюсюкаются. Тем более что война выиграна не здесь, а на полях. Под Сталинградом и Курском. Да. Может германцы и высокопрофессиональны, как вояки, но драться привыкли на комфортном европейском ринге. А в свальной крестьянской драке им кобзда пришла. Рядовой пехотный Ваня перегнул их через колено.

Короче, передайте этому нацику, что руна «хакенкретц» [126] себя дискредитировала.

— Руна хакец… чего⁈

— Ничего. Плюньте.

«Чего-то меня понесло, — внутренне поклеймил себя Геннадьич, — наверное, присутствие офицера из героического „прошлого“ страны толкает на патетику».