Противники - Джон Гришэм

— Что ж, поторопитесь с решением, — вставила Рошель. — Я не могу отвечать на бесконечные звонки и регистрировать все дела.

Раздался стук в дверь. Диана вернулась.

Глава 25

Генеральный план Ройбена Мэсси по улаживанию последней неприятной ситуации с лекарством был сорван смертью сенатора Кирка Максвелла, которого в коридорах «Веррик» теперь саркастически называли Придурок Максвелл. Его вдова не стала подавать иск, но ее юрист-пустозвон в полной мере насладился своими пятнадцатью минутами славы в свете софитов. Он с радостью соглашался на интервью, даже умудрился попасть на несколько ток-шоу на кабельном телевидении. Он покрасил волосы, купил пару новых костюмов и зажил жизнью, о которой мечтали многие юристы.

Акции «Веррик» упали до 29 долларов 50 центов за штуку, что стало самой низкой ценой за последние шесть лет. Два аналитика с Уолл-стрит, которых исступленно ненавидел Мэсси, рекомендовали избавляться от акций компании. Один из них написал: «Хотя крейокс продается всего шесть лет, выручка от его продажи составляет четверть дохода „Веррик“. Теперь, когда его изъяли с рынка, ближайшее будущее компании представляется туманным». Другой заявил: «Эти цифры приводят в ужас. При миллионе потенциальных исков по крейоксу „Веррик“ погрязнет в болоте судопроизводства по коллективным гражданским искам на следующие десять лет».

По крайней мере про «болото» он верно подметил, пробормотал Мэсси, пролистывая утреннюю финансовую прессу. Небо над Монтвиллом было туманным, в его бункере царила напряженная атмосфера, но он сам, как ни странно, весьма неплохо себя чувствовал. По крайней мере раз в неделю, а по возможности, и чаще Ройбен Мэсси позволял себе съесть что-нибудь на завтрак. Но сегодня завтрак обещал стать особенно приятным.

В молодости Лейтон Коун отсидел четыре срока в палате представителей, но был отозван уполномоченными лицами после нелицеприятной интрижки с сотрудницей. Опозоренный, он не нашел хорошую работу дома в Теннесси, к тому же как человек, не закончивший колледж, не мог похвастаться ни настоящими знаниями, ни полезными навыками. Его резюме весьма не впечатляло. Разведенный, безработный сорокалетний банкрот, он вернулся в Капитолий и решил отправиться в путешествие по дороге, вымощенной желтым кирпичом, которую исходило множество несостоявшихся политиков. Почтив одну из освященных веками традиций Вашингтона, он стал лоббистом.

Не обремененный этическими соображениями, Коун быстро стал восходящей звездой в игре на жирный кусок. Он мог его найти, учуять, выкопать и доставить клиентам, готовым вручать ему постоянно растущий гонорар. Он стал одним из первых лоббистов, изучившим все тонкости ассигнований — этого скромного блюда из свиного сала, столь почитаемого членами конгресса, за которое, по сути, расплачивались ничего не ведавшие рабочие фабрик на местах. На Коуна в этой роли впервые обратили внимание, когда он получил гонорар в сто тысяч долларов от известного государственного университета, нуждавшегося в новом баскетбольном стадионе. На основании закона, напечатанного на трех тысячах страниц мелким шрифтом и принятого в полночь, Дядюшка Сэм выделил на проект десять миллионов долларов. Когда новость дошла до конкурирующего учебного заведения, разразился скандал. Но было уже слишком поздно.

Благодаря конфликту Коун занял выгодное положение, и клиенты потекли к нему рекой. К нему обратился застройщик из Виргинии, который рассматривал возможность перегородить реку плотиной, создав таким образом озеро, и организовать продажу участков на берегу по выгодным ценам. Коун взял с застройщика 500 000 долларов и дал ему указание выделить еще 100 000 для комитета политических действий конгрессмена, который представлял тот округ, где никто не хотел видеть никакой плотины. Когда всем заплатили и всех ангажировали, Коун начал работать с бюджетом и нашел лишние деньги — восемь миллионов в виде военных ассигнований на инженерный корпус армии. Плотину построили. Застройщик получил кучу денег. Все были счастливы, кроме специалистов по экосистеме, защитников окружающей среды и местных жителей.

В Вашингтоне такие дела проворачивались регулярно, и никто не заметил бы и этого, если бы не настырный репортер из Роанока. Позор и дурная слава настигли всех: конгрессмена, застройщика, Коуна, но в ремесле лоббиста понятия стыда не существует, любая огласка играет ему на руку. Бизнес Коуна пошел в гору. По прошествии пяти лет он открыл свое собственное предприятие — «Коун груп, специалисты по правительственным делам». Через десять лет он стал мультимиллионером. Через двадцать — ежегодно занимал одно из трех мест в рейтинге самых могущественных лоббистов в Вашингтоне (в какой-либо другой демократической стране составляют рейтинги лоббистов?).

«Веррик» платила «Коун груп» вознаграждение по договору в размере одного миллиона долларов в год и гораздо больше — за фактически выполненную работу. За такие деньги мистер Лейтон Коун был готов примчаться на всех парах по первому зову клиента.

В качестве свидетелей кровавой бойни Ройбен Мэсси решил пригласить наиболее преданных юристов — Николаса Уокера и Джуди Бек. Все трое уже собрались в кабинете, когда прибыл Коун, один, как и просил Мэсси. Коун имел в распоряжении личный самолет, водителя и любил путешествовать с большой свитой, но не сегодня.

Беседа началась весьма душевно: участники обменялись комплиментами и отведали круассаны. Коун еще больше пополнел, и его сшитый на заказ костюм едва не трещал по швам. Этот серо-стального цвета костюм отливал блеском, как у евангелистов, которых показывают по телевизору. Сильно накрахмаленная рубашка топорщилась на поясе. Мясистая шея Коуна, состоящая из трех валиков, вздувалась под воротником. Как всегда, он надел оранжевый галстук и оранжевый нагрудный платок. Несмотря на богатство, он так и не научился одеваться.

Мэсси ненавидел Лейтона Коуна и считал его деревенщиной, остолопом, недалеким человеком, спекулянтом, которому вечно везло, потому что он оказывался в нужном месте в нужное время. Но в конце концов, Мэсси ненавидел в Вашингтоне почти все: федеральное правительство и его удушающие постановления; орды штатных сотрудников, которые составляли эти постановления; политиков, которые их одобряли; бюрократов, которые воплощали их в жизнь. Чтобы выжить в таком неблагополучном месте, по его мнению, следовало быть столь же отвратительным, как Лейтон Коун.

— На нас наседает Вашингтон, — сообщил Мэсси очевидный факт.

— Не только Вашингтон, — отозвался Коун своим звенящим голосом. — Мне принадлежало сорок тысяч ваших акций, помнишь?

Действительно «Веррик лабз» как-то заплатила «Коун груп», предложив опцион на свои акции.

Мэсси взял какие-то бумаги и углубился в них, надев очки для чтения.

— В прошлом году мы заплатили вашей компании больше трех миллионов долларов.

— Три миллиона двести тысяч, — уточнил Коун.

— И внесли максимально возможную сумму либо на кампанию по переизбранию, либо в политический комитет из восьмидесяти восьми человек из ста членов сената США, включая, разумеется, великого покойного Максвелла, земля ему пухом. Мы охватили не меньше сорока политкомитетов, все они, вероятно, творят там богоугодные дела. Кроме того, две дюжины наших начальников попытались охватить еще больше людей самостоятельно под вашим руководством. И теперь, благодаря мудрости Верховного суда, мы можем вливать в избирательную систему крупные суммы денег, отследить которые невозможно. За один только год набирается больше пяти миллионов. Сложив все это и включив все платежи, как заявленные, так и не заявленные, как в конверте, так и без него, вы поймете: «Веррик лабз» и ее руководители потратили почти сорок миллионов долларов за прошлый год, чтобы наша великая демократия не свернула с правильного пути.

Мэсси бросил бумаги и метнул свирепый взгляд на Коуна.

— Сорок миллионов всего за одну вещь, Лейтон, за один-единственный товар, который вы продаете. Влияние. — Коун кивнул. — Так скажите, пожалуйста, Лейтон, как при нашем влиянии, которое мы покупали годами, Управление по контролю за продуктами питания и лекарственными средствами могло изъять крейокс из продажи?

— Управление — это Управление, — ответил Коун. — Это отдельный мир, неподвластный политическому влиянию, или нам просто внушают эту мысль.

— Политическое давление? Все было хорошо, пока не умер политик. У меня складывается впечатление, как будто его друзья в сенате надавили на Управление.

— Разумеется, надавили.

— Так где были вы? Разве вы не платите бывшим уполномоченным лицам из Управления?

— Есть у нас один, но здесь имеет ключевое значение слово «бывший». У него больше нет права голоса.