Аэропорт - Сергей Лойко

— Но вот, пожалуйста, посмотрите на это. — Наталья Сергеевна достала из простой замшевой сумочки (первый подарок Сережи ей на 45-летие) сложенный листок бумаги, развернула его дрожащими пальцами. Это были распечатки ее входящих и исходящих телефонных звонков за прошедшие два месяца. — Последние семь звонков Сережи, до того как его номер перестал отвечать. Вот, отмечены как «Укртелеком».

Капитан отвел рукой протянутую бумажку и сухо, но доверительно произнес:

— Ростовская область граничит с Украиной. В некоторых местах на территории России действует украинская мобильная связь, а в Украине, наоборот, российская. В этом нет ничего удивительного. Меня даже жена спрашивает. Говорит, почему ты мне с Украины звонишь. Тут у всех такая путаница. Хорошо, что в деньгах разницы нет, как говорят.

Он заглянул ей в глаза и спросил, изображая, как только мог, деликатность:

— А может, он к девушке поехал или к друзьям? Молодежь, знаете, какая, веселятся себе. Забудут все. И мать родную.

Наталья Сергеевна сложила листочек, опустила голову и пошла к двери, поднося к глазам платок. В дверях обернулась и спросила:

— Я могу встретиться с его прямым начальником или с командиром части?

— Конечно, можете, — вяленая корюшка выдавила из себя некое подобие улыбки. — Они сейчас все на учениях. Вы сколько будете в городе?

— Я сегодня уезжаю.

— Хорошо, я вам позвоню, когда они вернутся.

Наталья Сергеевна, подтянутая, стройная женщина, даже без косметики выглядела моложе своих лет. Она работала рентгенологом в областной больнице в Воронеже. Была хорошим врачом, делала свою работу честно, но от денег за снимки не отказывалась и каждые 500, а то и тысячу рублей в день, сверх ее 16 тысяч в месяц, откладывала на специальный счет — Сереже на свадьбу.

Подруги и коллеги по работе шутили, что она выглядит так молодо потому, что работает с радиацией. Но она знала, что выглядела, как выглядела, потому что была счастлива. Полностью растворилась в Сереже. Он был ее единственным другом. Она не навязывала себя ему, не опекала его назойливо и ежесекундно, но всегда думала только о нем и жила только им. И вот он исчез. «Уволился в запас...»

Она никогда не забудет, как однажды, в десятом классе, Сережка прибежал домой счастливый, весь сияющий.

— Мама, мамочка, поздравь меня, — еще в дверях закричал он. — Я единственный из класса прошел медкомиссию! Годен к строевой!

— Дурачок ты мой маленький, — обняла его мать и повела на кухню, где они ели вареники с вишнями и запивали их индийским чаем.

Сережа перестал звонить ей в середине декабря. Она неделю толком не спала ни единой ночи. Звонила в его десантную часть в Прстов. Не могла дозвониться. Поехала в Прстов. Выяснилось, что вся часть вместе со штабом передислоцирована в Ростов.

В конце декабря в Ростове состоялся этот ужасный разговор с капитаном в отделе кадров Южного округа, куда была прикомандирована Сережина часть.

Утром она уезжала на поезде назад, в Воронеж. К кому она могла обратиться? Где искать сына? Обратилась в милицию по месту жительства. Те приняли заявление, сказали, что свяжутся. Глухо.

Жизнь ее оборвалась, внезапно превратилась в прошлое, которое она листала и листала, как книгу, перед глазами. Книгу, которую она знала наизусть, но листала вновь и вновь. В этой книге Сережа был живой, здоровый и радостный, каким он всегда и был. Поступал в МГУ на журналистику, не прошел. Забрали в армию. В армии ему все нравилось, он обожал прыгать с парашютом, ему даже утренняя пробежка пришлась по вкусу.

Вот как он описал ее в одном из своих прошлогодних писем: «Мы бежим по пустой улице. Шесть часов утра. Все жители еще спят. Холодно. Но не нам. У нас у всех голый торс, нам тепло, потому что мы все вместе, целая колонна, шаг в шаг. Под ногами трещат фарфоровые блюдечки лужиц...».

— «Фарфоровые блюдечки лужиц...» Мальчик мой... Мальчик мой...

Она уронила письмо на пол. Снова расплакалась. Отец Сережи ничего не знал. Они расстались еще до того, как Сережа родился. У него другая семья, двое детей. Сережа с ним изредка общался. Она — нет, хоть он и помогал время от времени.

«Ну позвоню я ему? — думала она. — Ну что он может сделать? Простой провинциальный хирург...»

Почти месяц прошел, как пустой сон. Она звонила в штаб округа. Часть все еще была на учениях. Милиция молчала.

Она туда перестала звонить. На работе ей продлили отпуск еще на две недели.

И вот звонок из Киева.

— Вас беспокоит Дарья Чуткова из ГГ, «Главной газеты», специальный корреспондент в Киеве.

— Наверное, вы ошиблись.

— Вы Наталья Сергеевна?

— Да, а в чем дело? — сердце отбойным молотком застучало сразу в обоих висках. На лбу выступил холодный пот. Сразу. В один миг. Закапал ручейком.

— Примите мои соболезнования, — сказала журналистка. — Не могли бы мы с вами немножко побеседовать?

Наталья Сергеевна выронила трубку, осела на пол, словно распалась на атомы. Потеряла сознание. Придя в себя, выпила воды и сразу же перезвонила по киевскому номеру.

— Ради Бога, простите меня, — запричитала журналистка. — Я думала, вы знаете...

Они говорили долго, несколько раз разговор прерывался. Каждый раз Наталье Сергеевне нужно было какое‑то время, чтобы прийти в себя. Она вызвала «скорую». Гипертонический криз. Она никогда не жаловалась на давление и вела здоровый образ жизни. Даже ходила в бассейн четыре раза в неделю.

В конце концов, после двух дней прерывающихся по ее вине разговоров, выяснилось, что некий украинский офицер опубликовал на своей страничке в Фейсбуке пост о том, что в бою в Песках рядом с Краснокаменским аэропортом он нашел на поле боя раненого российского десантника, который умер у него на руках. На умершем офицер нашел военный билет на имя Сережи. И самое главное, самое страшное, он сфотографировал тело ее убитого сына и опубликовал фото на своей страничке.

Пост был озаглавлен «Письмо русской матери» и кончался пафосным стихотворением М. Светлова «Итальянец»:

Черный крест на груди итальянца,Ни резьбы, ни узора, ни глянца, —Небогатым семейством хранимыйИ единственным сыном носимый...

Молодой уроженец Неаполя!Что оставил в России ты на поле?Почему ты не мог быть счастливымНад родным знаменитым заливом?

Я, убивший тебя под Моздоком,Так мечтал о вулкане далеком!Как я грезил на волжском привольеХоть разок прокатиться в гондоле!

Но ведь я не пришел с пистолетомОтнимать итальянское лето,Но ведь пули мои не свистелиНад священной землей Рафаэля!

Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,Где собой и друзьями гордился,Где былины о наших народахНикогда не звучат в переводах.

Разве среднего Дона излучинаИностранным ученым изучена?Нашу землю — Россию, Расею —Разве ты распахал и засеял?

Нет! Тебя привезли в эшелонеДля захвата далеких колоний,Чтобы крест из ларца из фамильногоВырастал до размеров могильного...

Я не дам свою родину вывезтиЗа простор чужеземных морей!Я стреляю — и нет справедливости,Справедливее пули моей!

Никогда ты здесь не жил и не был!..Но разбросано в снежных поляхИтальянское синее небо,Застекленное в мертвых глазах...

«А я увидел серое русское небо, застекленное в его мертвых глазах», — написал хозяин странички капитан Андрей Калюжный.

На следующий день Чуткова опубликовала в ГГ то, что она назвала интервью, под заголовком «Мать негероя».

День спустя поседевшей и постаревшей Наталье Сергеевне уже звонили с десяток российских и иностранных журналистов, но всем им она отказала и отключила телефон.

Дальше события продолжали развиваться, как в дурном сне.

Чуткова узнала номер телефона Калюжного, договорилась о его встрече с Натальей Сергеевной в Харькове, откуда тот согласился довезти ее на место «временного захоронения предположительно» ее сына на окраине Песок.

При встрече в Харькове они не обнялись, не пожали рук. В машине ехали водитель, Чуткова, Калюжный и она. Как сквозь дрему, она слушала рассказ офицера, пока «УАЗик» трясся по ухабам.

«Три танка утюжили наши окопы, но те вызывали огонь на себя, — рассказывал Калюжный. — Их здорово накрыло «Градом». Когда я подъехал на своей Т-64-ке, все было кончено. Все наши были убиты, кроме одного бойца, которого засыпало землей, мы его откопали. Три русских танка и два БТРа были подбиты и сгорели. Рядом лежали тела российских солдат, посеченные осколками. Я подошел к первому из них, перевернул его, он еще дышал. Я дал ему воды. Он плакал и звал маму. Потом умер у меня на руках. Мы хотели проверить другие тела, но тут нас накрыл минометный обстрел. Мы влезли в машину, затащили туда раненого товарища и вынуждены были уехать оттуда».