Сталинград. Великая битва глазами военного корреспондента. 1942-1943 - Хейнц Шрётер

– Если этого не сделаю я, то кто это сделает?

В декабре 1942 года надежда на создание «Командования Восток» была окончательно похоронена, и здесь очень важно рассказать о более позднем событии, имевшем связь с тем, что происходило в ставке Гитлера.

28 декабря генерал Хубе по приказу Гитлера вылетел в ставку.

Хубе сделал доклад о положении дел в районе Сталинграда и, воспользовавшись случаем, затронул от себя лично вопрос о «Командовании Восток». Гитлер сразу подумал, что данное предложение исходит от фельдмаршала фон Манштейна, который решил довести фюрера окольным путем, то есть через Хубе, с тем чтобы отказаться от выполнения приказов, поступающих в сухопутные войска.

На следующий день генерал Шмундт позвонил начальнику Генерального штаба группы армий «Дон» и информировал генерала Шульца о следующем: «Фюрер категорически отклоняет теперь все предложения и не желает, чтобы вопрос о создании «Командования Восток» когда-либо еще раз возникал в дальнейшем». Вопрос был закрыт.

12 декабря Гот передал по радио: «Держитесь, мы придем».

25 декабря в узком кругу начальник Генерального штаба сухопутных войск произнес следующие слова:

– 6-й армии уже ничем не помочь, единственное, что мы можем сделать, – это сообщить ей об этом.

Этими словами он разделял мнение командующего о том, что армия была потеряна в тот момент, когда не воспользовалась последним шансом для прорыва.

Сообщение начальника Генерального штаба от сообщения Гота разделяли двенадцать дней, о которых нельзя не сказать несколько слов.

12 декабря по приказу начальника связи армии вылетел инженер люфтваффе, который должен был руководить вводом в эксплуатацию дециметровой станции недалеко от Чирской. В то же время на юго-западной границе котла была возведена мачта высотой сорок метров. Два раза сооружение сносило в результате огня противника, но затем все же связь удалось наладить. На одном конце провода дециметровой станции было командование армии, на другом – командный пункт группы армий «Дон». Первый разговор состоялся между начальником связи армии полковником Арнольдом и начальником связи группы армий полковником Мюллером. В то время как полковник Мюллер искал фельдмаршала, чтобы пригласить его к аппарату, полковник Арнольд вошел в бункер Паулюса.

– Разрешите доложить, что господин фельдмаршал фон Манштейн хотел бы поговорить с господином генералом по телефону.

Генерал Паулюс сделал глуповатую мину:

– Арнольд, перестаньте так шутить.

Когда же он услышал в трубке голос Манштейна, то воспрянул духом.

В ту ночь связь функционировала в течение пяти часов, ею пользовались штаб командования, офицер разведки и безопасности и начальник тыла армии.

Каждый раз командующий группой армий и его начальник штаба разговаривали с командованием в котле не более двух минут, но это были очень напряженные минуты – фон Манштейн и генерал Шульц подходили к аппарату, что называется, ни с чем. Не раз в котле цеплялись за самые маленькие возможности, за крохотные лазейки, при этом появлялись надежды, которые так и не осуществились. Пытались сделать все: начальник Генерального штаба группы армий был в котле, начальник оперативного управления разговаривал с генералом Паулюсом и генералом Шмидтом, сотни радиограмм безжалостно сообщали о состоянии дел, генералы и штабные офицеры прилетали в котел и вновь улетали. Их портфели были набиты документами о снабжении, оценками положения в армии и письмами, написанными от руки, – ничего не приукрашивалось и ничего не преувеличивалось: белые листки содержали трезвые цифры и сухие слова о состоянии дел и о тревоге. Ничто не помогало, за пределами котла все были бессильны, когда оттуда поступали какие-либо просьбы.

В окружении люди хотели, чтобы в Сталинград прибыла пехота – по воздуху необходимо было доставить три полка. Манштейн и его начальник штаба прекрасно знали, о чем думало командование в котле: «…если они нам доставят солдат по воздуху, то от нас еще не отказались».

– Мы не можем даже обеспечить им по воздуху снабжение, – с отчаянием говорили группе армий. – Как тут можно думать о пополнении?

«Неужели не оказалось ни одного человека, который сказал бы Паулюсу правду?» – часто задавали вопрос, на который можно было услышать ответ: «А зачем это нужно? До 24 декабря в этом не было необходимости, так как была еще надежда на то, что армия прорвется, а после 25 декабря было уже слишком поздно, и потом, зачем приговоренному к смерти пациенту говорить о том, что он умрет?»

18 декабря по дециметровой связи было произведено по телефону даже бракосочетание. 20 декабря станция в Чирской оказалась под угрозой нападения противника, поэтому станцию перенесли в другое место. Затем два дня все шло хорошо, но 22 декабря необходимо было вновь сменить место расположения станции, однако расстояние между котлом и станцией оказалось слишком большим. 22 декабря состоялся последний телефонный разговор.

В соответствии с календарными днями в Сталинграде также наступало Рождество, но выглядело оно сейчас совсем не так, как это было когда-то на родине, в Германии. Это вообще нельзя было назвать Рождеством: над степной равниной, покрытой снегом, нависало серое небо, ночью при скудном свете узкого полумесяца от жуткого мороза все коченело.

Следует попытаться хотя бы в нескольких словах рассказать о том, что происходило тогда на 42-й широте.

Один солдат, бывший когда-то в Дрездене священником, на гранатометной позиции высоты 137 говорил своим шестерым товарищам:

– Сталинградское Рождество – это фронтовое Евангелие. Если кто-нибудь когда-нибудь об этом услышит или вспомнит, ему придется трезвым и суровым взглядом окинуть далекое прошлое и вернуться к городу на Волге, который стал Голгофой для 6-й армии.

Они не сидели в Сталинграде за длинными столами, покрытыми белыми скатертями, не было ни орехов, ни яблок, а лишь несколько небольших елочек из леса или из посылок, присланных когда-то по полевой почте.

Если у кого-нибудь была свечка, ее втыкали в горлышко от бутылки, в доску рядом с амбразурой, в каску, в ящик или крепили на какой-нибудь ветке. Свечка горела не больше пяти минут – затем ее хозяин задувал пламя и прятал ее для следующего вечера.

Впрочем, о елках и тостах вообще никто не думал, все думали о боеприпасах и хлебе, а также о том, кто был рядом.

Ряды солдат сильно поредели, поэтому приходилось держаться всем вместе. Столами служили доски и ящики, бокалами – кружки. Кому повезло, пил из них водку, а если начинало тошнить, вино. Но в большинстве случаев никого не тошнило, так как пили немецкий чай и талую снеговую воду.