Фонд последней надежды - Лиля Калаус

Но факт остается фактом. Несмотря на корчащегося от электрического разряда молодца-охранника, я подошёл к двери нумера и взялся за ручку.

Хотите — верьте, хотите — нет! Сияние тут же пропало, дверь мягко отворилась. И прямо мне в объятия рухнул обезумелый пан Вацлав — босой, полуголый, синий, как утопленник, с закаченными под лоб глазами, весь отчего-то мокрый…

Пока не приехала „скорая“, поляка уложили (с моего, естественно, согласия) на мою кровать. Очухавшийся охранник в компании с портье и заторможенной горничной скрылись в нумере четыре. Мельком, за их спинами, я успел заметить страшный беспорядок у пана Вацлава… С жутким скрипом, по кругу, как после сильного землетрясения, раскачивалась люстра под потолком…

Я вернулся к себе. Бедный поляк тяжело и с хрипами дышал. Я убрал подушку, смочил полотенце и положил ему на лоб — более ничего до приезда врачей я сделать не мог.

— Матка… Боска… — в горячечном бреду шептал пан Вацлав. Я присел с ним рядом и ободряюще похлопал по руке. И тогда он, ещё вчера — лощёный, молодящийся, нарядный любезный пан, а ныне — жалкий старик с пульсирующими синими венами на лбу, с красными слезящимися глазами, привстал на локтях и прошамкал:

— Бойся!.. Блиско… Матка Боска… Ченстоховска… Щнек… Пада… — и его голова безвольно и жутко качнулась на морщинистом стебельке шеи…»

В первый рабочий день после каникул Фонд выглядел безлюдным и унылым. Мойдодыр по обыкновению продлил себе новогодние каникулы, сказавшись делегатом неведомого съезда культурологов, Корнелия сидела у себя в кабинете нахохленная, как ручная сова Афины Паллады в ожидании человеческих жертвоприношений. Поредевший коллектив во время обстоятельных перекуров муссировал тревожные слухи о дальнейших сокращениях и — всё может быть! — даже о закрытии Фонда «Ласт Хоуп».

Асе было плевать. Она так и не оправилась от своего (тараканьего?) гриппа. Сначала разгребала почту, потом по приказу Корнелии была откомандирована в программу образования и библиотек. В палате № 6 сидели теперь только Подопригора, Камилла Джакоповна и Майра.

Временами накатывали приступы слабости, озноб. Всё происходило на периферии сознания — какие-то запросы, телефонные звонки, заказы билетов для участников библиотечной конференции, или нет — для семинара библиотекарей, а конференция — это другое, для директоров школ, что ли?

— Отпросись! — покачала головой Майра. — Ты ж больная совсем.

— Корнелия не пустит, — отмахнулась Ася. — А Коршунов приедет, нет — неизвестно.

— Так позвони ему!

Звонить было немыслимо. Думать о нём тоже было невозможно. Домой, честно говоря, идти вообще не хотелось. Влад дулся, свекровь капризничала. Ничего не хотелось. Только забраться в какую-нибудь щёлку и заснуть лет на сто.

— Асия, вы давайте папки вниз, там Жомарт в машине сидит, в багажник пусть сложит, я говорю, — каркнула Джакоповна.

— Я отнесу, Камилля-хынум, — вскинулась было Майра. — Или Еркена позвать?

— Нет, ты давай библиотекарей в компьютер забивай, — сурово осадила её Стальная корова, — а то денег на гостиницу не получим.

Ася подхватила кипу скользких портфельчиков-папок, туго набитых брошюрами, программами и прочей фондовской атрибутикой, предназначенной гостям конференции.

— Пальто накинь! — велела Майра.

— Ничего, я так…

Ася осторожно спускалась по лестнице. Зря она Майрушку не послушалась, не хватало ещё осложнения получить. Через двор идти, а сегодня минус десять. С другой стороны, одно хорошее воспаление лёгких — и не о чём больше беспокоиться. Подумать только, девятнадцать человек погибли, а такое ничтожество, как она, Ася… И зачем? Никому не нужна. Лучше бы бедный Лесли выжил, женился бы на гулькиной сестре, поехали бы они в Австралию кенгуру гонять. Детишек бы нарожали. А она лежала бы себе рядом с мамой, тихо-тихо, и ничего бы не чувствовала…

А разве сейчас она — чувствует? Равнодушные скользкие пузыри теснились между висков. Колени противно вздрагивали. Не надо было все папки брать. Дотянуть бы до ресепшен, оставить половину.

До ресепшен она не дотянула. Оступилась и шмякнулась на последней ступеньке. Гос-споди…

На шум из своего кабинета выскочил Непомнящий.

— Асенька, рыба ты моя! — Жорка заботливо подхватил её под локоть, помог встать. — Пойдём, у меня посидишь, мало ли, передохнёшь. Чайку организуем. Что ж твой ассенизатор тебя так грузит-то, а?…

— Не могу… Мне в машину надо… К Жомарту… Отнести… — прохрипела Ася, безнадёжно оглядывая высыпавшиеся из папок документы.

— Славка! Эй, Славка, собери пока папки с пола, мало ли… Сложи там, как надо. И в Жомартов драндулет тащи. Я на твоего Коршунова докладную напишу, — продолжал жарко нашёптывать Жорка, тесня её к кабинету. — А то, понимаешь, издевается над работником… А у меня, Асенька, для тебя шоколад имеется трофейный. Из Берлина припёр, думаю, мало ли…

Ася машинально шагнула вслед за Непомнящим.

— Что здесь происходит? — раздался ледяной голос Коршунова.

Олег прибыл на службу часам к двенадцати. Бодрый, уверенный. Целеустремленный. Во время долгого перелёта в Зоркий он уже всё про них с Асей решил. Необходимо было срочно реабилитироваться. Поговорить, объяснить. Твёрдо, прямо, по-мужски. Назначить свидание. Его к ней тянет, что ж тут поделаешь. Конечно, зря он про Машку рассказал. Впрочем, может, и не зря. В конце концов, они взрослые люди, как-нибудь же можно порешать вопрос? Само собой, малодушная неуверенность, проявленная в памятную санаторную ночь, сомнения и попытки закрыть глаза на очевидные факты его, Олега, никак не красят. Но ведь непоправимого-то ничего не случилось? Да, сказал, что есть невеста. Прикинулся спящим. Смылся утром втихаря. Ни разу не позвонил за все каникулы. Ну и что? Она в конце концов всё-таки замужем. Неважно, как они там живут — со стороны-то глядя, с моральной, например, точки зрения, было ведь у него право засомневаться? Или нет?..

В кармане, бережно завёрнутая в платочек, лежала тончайшей естественной резьбы белоснежная коралловая веточка — Асе в подарок. Между прочим, рискованная контрабанда. С островов даже мёртвые веточки вывозить строго запрещено — из них со временем и получается дивный-мальдивный песочек… Надо Асю туда свозить обязательно. Или нет, лучше в Париж. Все бабы мечтают о Париже, почему — неизвестно. Вот он её и свозит как-нибудь на выходные. А Машка пусть идёт лесом. Мы всё ещё на разных континентах.

Улыбнувшись дуре-Жибек, Олег стремительно направился к лестнице, там что-то грохнуло, кто-то мучительно закашлялся. А за поворотом прямо ему в сердце был нанесён коварный удар. Жорка Непомнящий нахально обнимал его девушку прямо на лестничной площадке, посреди груды папок, да ещё собирался уволочь её в своё проклятое ювенальное логово… Чёрт!