Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов

транзита во всех направлениях и обеспечение этим путем свободы сношений, открытых для всех без различия, – с Персией, закаспийскими странами, Арменией, была главной темой экономического трактования все того же предмета.

Таков был «репертуар» политических положений, развернутый в Лондоне в конце 1918 г. представителями Грузинской республики.

Многое требовалось для того, чтобы такая программа осуществилась: согласованная работа новых Кавказских республик – это прежде всего; деятельная поддержка великих держав; наконец, благоприятная общая обстановка.

Благожелательные заверения Англии казались в этом отношении уже определенным успехом. Армяно-грузинский конфликт был дурным предзнаменованием. Все остальное было в тумане.

Глава XX. В Лондон накануне Парижской конференции

53. Европа и Кавказ

Огромное страшилище большевизма господствовало в центре России, в ее жизненном узле. Этот призрак не давал покою. Политика западных держав – по крайней мере, официальная – только что получила форму: то была политика «проволочного заграждения» или «экономического кольца» (блокады).

Французский министр иностранных дел Пишон в речи, произнесенной в палате депутатов 29 декабря 1918 г., коснулся, наряду с другими вопросами, также пребывания союзных войск в Батуме, Одессе, Румынии. Он огласил при этом инструкцию, данную Клемансо французским генералам, по смыслу которой задача союзников заключалась в защите Украины, Кавказа (разумелся Северный Кавказ) и Восточной России от нашествия большевиков и в создании оборонительного фронта. Наступление против большевиков предоставлялось самим русским, но союзники обеспечивали их материальными средствами для такой операции. Пишон особо остановился на вопросе о создании боеспособной украинской армии.

Так возвещалась политика 1919 г., политика неполного и непрямого вмешательства в дела России, и так намечалась «тактическая обстановка», с которой и нам приходилось сообразоваться.

Однако Грузия твердо держалась в 1918 г. нейтралитета по отношению к гражданской войне, раздиравшей уже некоторые части России. Не было ни принципиальных оснований, ни практических побуждений к отказу от этой политики. Поэтому никогда и речи не было – да и не могло быть – об участии Грузии как звена в том кольце, которое должно было сжать Советскую Россию.

Закавказские республики, заслоненные Кавказским хребтом, стояли пока, можно сказать, в стороне от военно-политической системы, которая складывалась или сколачивалась вокруг Советской России. Если что вызывало беспокойство в Тифлисе или Баку, так это скорее накопление на Северном Кавказе противосоветских сил Добровольческой армии.

Вот почему главное внимание и можно было обращать на основные вопросы: о признании независимости Грузии, о кавказском объединении и об исключении новых республик из схемы восстановления единой России, составлявшего конечную цель русских, «оставшихся верными своим союзникам», а также и самих этих союзников. Приходилось доказывать и приучать умы к восприятию той мысли, что восстановление России вовсе не требует включения в нее Грузии и вообще Закавказья. Важно было внушать эту мысль именно тем, с чьей помощью, собственно, и делались попытки восстановления России. А каковы были находившиеся в нашем распоряжении доводы, об этом уже сказано выше.

Вскоре после разъяснений, данных Пишоном французскому парламенту, в английской печати оглашена была английская версия тех причин, по которым британские войска посланы были в Закавказье. Вот эти причины: необходимость принудить турок к очищению страны и прекратить столкновения между грузинами, армянами и другими национальностями, начавшиеся с уходом турок; и, во-вторых, необходимость обеспечить сообщения с английскими войсками в Закаспийской области через Баку и Красноводск (раньше они могли снабжаться только из Багдада через Хамадан – Энзели)[105].

Все эти объяснения и «версии» обращались к так называемому общественному мнению, то есть приноровлялись к нему. По существу не важно было одно: в начале 1919 г. сообщения между Черным морем и странами Средней и Передней Азии очутились под прямым контролем Англии.

Правительствам закавказских народов давалась теперь возможность продумать исподволь и до конца вопрос о том, надлежит ли им освобождаться от этого контроля или, наоборот, стараться извлечь из него пользу для своих политических целей.

54. Ложный маяк

Все еще было рыхло, неопределенно, расплывчато в области политики великих держав на Ближнем Востоке. Недоумение по поводу того, что будет или как быть с Россией, неизбежно влекло за собою недоумения по всем смежным вопросам. Как разделить наследие Османской империи – и на этот счет державы были далеки от ясных и связных решений. Для нас основное значение имел, конечно, вопрос армянский. Кто, в конце концов, займется Арменией? Ведь если безбрежные «аспирации» Нубар-паши и «пославших его» вредили делу независимой Армении, в смысле народного армянского государства (а основание такому и было заложено в Эривани в 1918 г.), то вся эта схема великой Армении не так уже была наивна и безвыгодна, если рассматривать ее как объект экономического использования, под флагом мандата или другим.

Франция, несомненно, интересовалась в это время возможным протекторатом над Арменией. В этой связи говорилось и о Закавказье. Американская кандидатура была очень серьезной. Со всеми этими «возможностями» приходилось считаться; а в то же время сознавать, что по всем главным вопросам, исходом которых как бы предопределится судьба кавказских народов, решения не скоро будут достигнуты; во-первых, вследствие запутанности самих вопросов (Россия! Турция!), а затем, ввиду затруднений в главном деле, предпринятом державами, замирении Европы.

В этом отношении картина в начале января 1919 г. была непривлекательной. Истекало уже два месяца со времени заключения перемирия, а спокойствия и уверенности было мало; все казалось таким зловещим, угрожающим. Большевики наступали в Балтике, Литве; положение русского фронта на Урале и на юге казалось весьма неопределенным. Польша была в полном расстройстве, в бывшей Австро-Венгрии границы проводили как придется, de facto; в Германии развивалось сильнейшее брожение. Все это не только не слушало директив союзников-победителей, но, наоборот, как бы торопилось предупредить их решения. Решений же этих еще не было, и не представлялось, когда они созреют.

А между тем в каждом углу, в каждой стране, взбудораженной войной, были свои «вопросы», свои болячки, казавшиеся особо острыми, особо неотложными; и всякому мнилось, что новая могущественная инстанция, конференция величайших держав мира (выше и сильнее которой ничего нет!) все эти вопросы разрешит, и прежде всего именно… каждый данный вопрос. Лишь бы только не решили без нас… против нас!

Такое чувство должны были испытывать особенно те правительства, народы или группы, которые по географической удаленности своей и в убеждении, что «там, в Париже, уже решают… уже решили», особенно боялись, чтобы не «решили без нас».

Находившиеся в Закавказье союзные военные миссии, очевидно, не могли знать (в декабре 1918 г.), что конференция займется когда-нибудь, например, вопросом о проведении… границы между Грузией и Арменией в Борчалинском уезде. Тем не менее и миссии эти торопились, как мы видели, отправить –