Следствия самоосознания. Тургенев, Достоевский, Толстой - Донна Орвин

него самого. Чтобы понять степень и пределы влияния тургеневской концепции романтической тоски на Достоевского, мы должны сначала точно определить его отношение к Кармазинову.

Кармазинов и Тургенев

Черновые записи к «Бесам» Достоевский начинает с декларации: «NB. Все дело в характерах»[305]. В тетрадях, занимающих почти триста страниц в 11-м томе академического ПССиП Достоевского, он делает наброски характеров своих персонажей, прощупывает их границы и расставляет их парами друг против друга. Одна из таких пар – Кармазинов и Степан Трофимович; по записным тетрадям видно, что эти двое были объединены в сознании создателя романа. Вместе они представляют поколение отцов 1840-х по отношению к сыновьям 1860-х[306]; более того, Кармазинов в большей степени является духовным отцом Петра Верховенского, чем его биологический отец Степан Трофимович[307].

Работа над романом началась в конце 1869 года[308]. Как и многие другие персонажи романа, Кармазинов приобретает фамилию только на позднем этапе творческой истории. Долгое время он именуется просто «Великий писатель», персонаж, впервые упомянутый в том же фрагменте, что и «Грановский», а под этим именем до поздних редакций был известен Степан Трофимович. Великий писатель впервые появляется вместе с Великим критиком, это ведущие светила, которых княгиня (прототип Варвары Петровны) пытается завлечь в свой салон в Петербурге[309]. Ни «Писатель», ни «Критик» не идентифицированы.

Среди почти двух десятков упоминаний Великого писателя в последующих черновых вариантах он ни разу не появляется так, чтобы рядом с ним не находился Грановский ⁄ Степан Трофимович. Эти двое – соперники и антагонисты; «слухи о прибытии» Великого писателя «беспокоят» Грановского[310]. Кармазинов, который как будто не испытывает такого страха перед Грановским, как тот перед ним, напоминает bete noir Голядкина, главного героя ранней повести Достоевского «Двойник», написанной в 1840-х. Как и в «Двойнике», в окончательной редакции «Бесов» помрачение рассудка Степана Трофимовича составляет параллель успеху его двойника Кармазинова и в какой-то степени с ним связано. Параллели между Степаном Трофимовичем и Кармазиновым продолжаются и в развязке романа. Оба выступают на благотворительном вечере. Кармазинов обещает уйти, прочитав прощальное «Мерси», и затем просто исчезает из текста. Можно предположить, что, как и некоторые стареющие эстрадные певцы в наши дни, он на некоторое время продлит свои прощальные гастроли за пределами романа. Степан Трофимович, напротив, поражает всех, в том числе и рассказчика, действительно уходя из дома и умирая в дороге. На этот раз он благородно исполнил на деле то, чем угрожал на словах.

Возвращаясь к черновикам романа, стоит отметить поразительный факт: когда Великий писатель упомянут впервые, но его образ еще не получил никакого развития, он не ассоциируется с Тургеневым, чье имя появляется только среди людей 1840-х, интересующих Достоевского: «55 лет. Литературные воспоминания. Белинский, Грановский, Герцен (А. и Б. “Охота тебе с таким дураком говорить”). Тургенев и проч.»[311].

Эти предварительные записи таковы, что нельзя сделать определенного вывода о том, включен ли в них Тургенев как автор или как объект литературных воспоминаний, возможны сразу оба варианта. Но мы точно знаем, что Достоевский читал тургеневские воспоминания о Белинском, так как в черновиках «Бесов» он их цитирует[312].

Великий писатель появляется на той же странице и в том же разделе тетради, что и Тургенев (вместе с другими общественными деятелями), но по положению на странице достаточно далеко от него. После своего первого появления в рукописи Великий писатель в ней долго не появляется и упоминается вновь только почти через тридцать страниц. В этом более позднем эпизоде князь А. Б. (Ставрогин), впервые упомянутый в черновиках как «страстный, гордый и безалаберный человек»[313], становится более жизнерадостным, даже поэтичным, и поэтому не может быть охарактеризован просто как нигилист. Одновременно, по мере того как Достоевский испытывал степень нравственной слабости и беспринципности этого персонажа, Грановский ⁄ Степан Трофимович перемещался в сторону нигилистического лагеря. Достоевский делает для себя пометку:

Очертить завтра все лица, т. е. Князь и Воспитанница [прототип Даши. – Д. О.], – скромный идеал и настоящие хорошие люди.

Грановский не настоящий идеал, отживший, самосбивающийся, гордящийся, карикатурный[314].

В конце концов Грановский опускается до низшего предела, и, когда это происходит, вновь появляется Великий писатель.

Грановский соглашается наконец быть нигилистом и говорит: «Я нигилист». Объясняется с Успенским [прототип Липутина или Виргинского. – Д. О.], ибо сына боится, заезжает к Успенскому. Слухи о том, что Тургенев нигилист, и Княгиня еще больше закружилась.

? Приезд Великого писателя[315].

Великий писатель появляется на сцене именно в тот момент, когда Грановский переступает границу, от которой, однако, сразу отступает – в следующем же абзаце.

Грановскому говорят: «Наше поколение было слишком литературное. В наше время действующий (передовой) человек мог быть только литератором или следящим за литературой. Теперь же поколение более действующее».

«Уличные мысли!» – отвечает Грановский.

Так в текст вступает Великий писатель, и Достоевский подтверждает то, что написал о Грановском при самом первом его появлении: «Чурается нигилизма и не понимает его»[316]. Великий писатель будет двойником Грановского ⁄ Степана Трофимовича, действующим на арене, с которой Степан Трофимович ассоциируется, но на которую на самом деле не вступает. Снова и снова в черновиках Великий писатель называет себя нигилистом и выслуживается перед прототипом Петра Верховенского, который назван Студентом и Нечаевым[317].

Только теперь, в том фрагменте, где образ Великого писателя впервые получает развитие, он тематически связывается с Тургеневым, который, как и Великий писатель, идентифицирован как нигилист. К тем, кому Грановский адресовал реплику «Уличные мысли!», мог относиться и Тургенев, поскольку в тексте он упоминается как нигилист, с которым княгиня хотела бы встретиться. Возможно, только здесь Достоевскому пришло в голову смоделировать Великого писателя именно на Тургенева. Впоследствии в черновиках Великий писатель приобретает все те черты – атеизм, русофобию и германофилию, – которые Достоевский приписывал Тургеневу в письме к А. Н. Майкову после ссоры в 1867 году.

Вместе с тем продолжаются и параллельность, и контраст Великого писателя с Грановским ⁄ Степаном Трофимовичем. В черновиках Великий писатель ⁄ Кармазинов не раз утверждает, что он атеист, в то время как Грановский ⁄ Степан Трофимович уклоняется от ответа на аналогичный вопрос и даже в конце концов заявляет о своей вере в Бога[318]. Если Великий писатель – русофоб и германофил, то Грановский ⁄ Степан Трофимович и в черновиках, и в романе и в этом сохраняет амбивалентность[319].

Амбивалентность