XVII. Наваррец - Игорь Александрович Шенгальц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фон Ремер покачал головой, мол, лучше не соваться, объедем, время поджимает, но я решил по-своему. Главное, это не засада по наши души, и не мы причина пустых улиц.
— Зарядите пистоли! Глянем одним глазком, что там местные творят. В любом случае лошадям нужен небольшой отдых…
Мы неспешно двинулись вперед по улице и метров через двести заслышали равномерный гул — такой шум обычно издает толпа, когда все кричат наперебой, не слушая друг друга. Кажется, мы нашли место, где находились местные.
Проехав до конца улицы и вывернув из-за угла, мы оказались на самом краю не слишком большой площади. Прямо перед нами сплошной массой виднелись спины и головы местных жителей.
Мы придержали лошадей и с интересом осмотрелись.
Тут собралось все население городишки, а может, и пары соседних деревень тоже. Человек двести-триста, может даже пятьсот. Мужчины, женщины, дети, старики — никто не хотел пропустить подобное зрелище.
Все галдели, спорили, выкрикивали проклятья, ругались, кто-то даже дрался, но их разнимали и растаскивали в стороны.
В самом центре площади на грубо сколоченном помосте возводили гигантский костер. В центре помоста прорубили круглую дыру, в которую воткнули столб метров пять высотой, а вокруг столба равномерно раскладывали хворост, дрова и прочие горючие материалы.
Чуть поодаль на помосте стояла группа людей — судя по их важному виду и более богатым, чем у прочих, одеждам — местное начальство. Один в сутане священника. Они о чем-то негромко переговаривались между собой.
А прямо рядом с помостом, почти впритык, стояла клетка, в которой находилась главная виновница сегодняшнего торжества.
Ведьма.
Я привстал в стременах, чтобы получше рассмотреть ее поверх голов толпы.
Девица. Рыжая. Сразу ей минус. Рыжие — все ведьмы, это каждый знает. На вид лет двадцать, фигуристая, красивая. Сквозь разорванные одежды виднелось сочное, молодое тело, и крупные молочные груди. Второй минус. Все красивые — ведьмы. Это тоже каждый знает. Они душу продают дьяволу за красоту. Так говорят все остальные женщины, у которых подобная сделка не состоялась.
Лицо ведьмы в грязи, одежда — в помоях. Время от времени добрые сельчане кидали в нее объедками и камнями, кое-что пролетало сквозь деревянные прутья клетки и достигало цели. Ведьма злобно шипела, когда очередной огрызок или гнилая брюква разлетались об ее лицо, и сыпала проклятьями во все стороны, если доставалось камнем.
Странно, что рот ей не заткнули. Пары зубов у девицы не хватало, видно, выбили. Но повезло еще, что не передние. И лицо и тело в прорехах одежды были в синяках и кровоподтеках. Досталось ей знатно.
Но ведьма не сдавалась. Не было в ней смирения, одна гордыня. Я перехватил ее взгляд. Огонь и ярость! И голова гордо поднята, подбородок вверх.
Красивая баба!
Правильно говорил старик Задорнов, нет нынче в европах красивых женщин, всех повывела инквизиция, потому что все эти католические священники — педофилы и педерасты. А русские православные попы за красивую женщину сами кого хочешь прибьют. А тут на костер ее удумали. Дикари, право слово!
Я специально не прислушивался, но обрывки разговоров до меня долетали.
— Молоко скисло у коровы моей на той неделе! — обвиняющее выкрикивала толстая баба с мясистым лицом в уху сухонькому мужичку, который особо ее и не слушал. — Точно тебе говорю, она виновата! А еще я ее встретила днем раньше, а она посмотрела так странно, усмехнулась вроде, и дальше пошла. Сглазила, клятая! Тварь!
— Да корова твоя свежей свекольной ботвы наелась, вот у нее молоко и скисло, — негромко заметил мужичок, обращаясь даже не к своей собеседнице, а как бы в сторону.
Но баба услышала и взъярилась.
— Защищаешь ее? Драл ее поди, кобелина? Говорят, кто только ее не драл, всем давала, отказа не знала. Безотказная!
— Кто же это такое говорит? — удивился мужик. — Наоборот же, всех гнала, кто совался. Это каждый знает. Люди сказывали…
Но договорить ему не дали, к бабе на помощь пришло подкрепление в виде еще пары столько же массивных, крепких, как дубовые бочки, местных жительниц, которые на несколько голосов начали выкрикивать обвинения, апеллируя почему-то к мужичку, наверное, как к единственному, кто сказал хотя бы слово в ее защиту.
— Побойся бога! Жена мясника ребенка потеряла с месяц как. Кто виноват? Ясно дело ведьма!
— А вода в колодце протухла? Это как объяснить?
— А три овцы сбежали в лес и их там волки задрали! Что на это скажешь? Тоже случайность? Не думаю!
Мужик начал было объяснять, мол, мясник так лупил жену, что не удивительно, когда у той случился выкидыш, а в колодец кто-то крысу дохлую бросил, а овцы сбежали, потому как пастух налакался вина и уснул прямо в стогу сена. Но никто его не слушал. Против ведьмы выдвигали все новые и новые обвинения, одно краше другого. Ей приписывали и засуху прошлым летом, и чуму, что идет с юга, и даже связи с английскими протестантами!
С таким послужным списком было просто удивительно, что делала столь талантливая девушка в подобной дыре. Да ей место в Париже в свите Ее Величества, не меньше!
Тем временем запоры с клетки сняли и несколько дюжих мужиков вытащили ведьму наружу, тут же крепко стянув ей руки за спиной бечевкой.
Ведьма сопротивлялась, как могла, пыталась царапаться, кусаться, но силы были неравны. Кто-то отвесил ей крепкую оплеуху, и ведьма рухнула на колени, тряся головой и пытаясь хоть немного прийти в себя.
В один миг ее подняли на ноги и втащили на помост, быстро привязав к столбу.
В процессе ей досталась еще пара тумаков, а один из мужиков незаметно, как ему казалось, ухватил ведьму за зад, радостно при этом ухмыляясь.
Тот самый мужчина, который пытался защищать ведьму в словесной перепалке, горестно покачал головой и начал выбираться из толпы, двигаясь как раз в нашу сторону.
Когда он проходил мимо, я чуть склонился с седла и негромко спросил:
— Скажите, уважаемый, за что на самом деле ее жгут?
Он опасливо посмотрел на меня, но я широко улыбнулся и повертел между пальцами дублон.
Тогда он подошел вплотную и ответил тихим шепотом:
— Городскому голове отказала. Святому отцу отказала. Даже сеньору, говорят, чуть дом не сожгла, когда насильно ее умыкнул. Вот и злятся, ироды! Баба вдовья, заступиться некому. Мужа деревом прибило. Вдобавок, рыжая! Жаль ее, но сожгут…
Я бросил ему монету. Единственный