И аз воздам - Шопперт Андрей Готлибович

Петр Христианович килограмма два потерял за схватку. Умотал его седобородый. И это только третий круг, кто же будет противостоять в девятом и десятом?

– Вашество, – потряс его за расцарапанное плечо Ванька.

– Мать же ж, твою же ж!!! Не видишь?! – Приподнялся на локте Брехт.

– Простите, вашество, я тайну раскрыл, – и глазенки горят.

– Тайна это хорошо. Плед сначала дай и пиалку воды кипяченой из серебряной фляжки.

Брехт только такую воду в этом походе и пил, и в полку еще уговорил всех обладателей серебряных фляг поделиться с теми, кто едет на Кавказ. Набралось восемнадцать штук. Тогда пошли другим путем, набрали серебряных рублей полста штук и в кувшин, из которого пили, обязательно их кидали, ну и вином не пренебрегали, в смысле добавляли в кувшин. Бог миловал, дизентерии с холерой пока удалось избегать. Впрочем, как и остальных заразных болезней. Были падения с лошади, были расчесанные и загноившиеся укусы у гусар, но мази Матрены и Василисы Приблудной действовали на пять с плюсом. Все пятьдесят гусар были пока относительно здоровы, разве сержант Иванько при падении серьезно плечо повредил и сейчас ходил с рукой на перевязи. Брехт, кстати, помнил из фильма про «Спасителя Санкт-Петербурга графа фон Витгенштейна», что один из его сыновей погибнет молодым, упав с лошади.

– Мигом я.

Ванька усвистал к их биваку, а Брехт, накинув плед на голые плечи, осмотрелся, на двух десятках площадок боролись люди. Болельщики и сами борцы рычали, орали, улюлюкали. Гвалт стоял такой, что могло показаться – настоящая война идет. Рукопашное сражение.

Ванька прилетел с пиалой и керамическим кувшинчиком с вонючей мазью, которой и лечили от всех травм. Рядом никого из его гусар не было. Все, кто умеет читать и писать, работают секундантами у аксакалов, что составляют пару. Достают-то из своих папах они бумажки с именами, только кто же их прочтет, если у кабардинцев и черкесов нет еще своей письменности, да и чужой нет. Арабский, на котором Коран написан, всего несколько человек знают. Имамы, муллы, ишаны, все они в основном получили образование в Турции. А многие имамы – хатыйбы суры просто заучили наизусть и не умеют читать даже по-арабски.

– Вашество, – намазывая графу плечо вонючей мазью, после того как смыл грязь, зашептал Ванька, – дед этот, который из шапки бумажки достает, жулит. Он вашу бумажку пальцем к краю прижал и доставал другие бумажки, которые я ему читал. Вот когда тот дядька, что с вами боролся, откликнулся, он и вытащил вашу бумажку. Жулик. Надо главным сказать!

– Вона что?! А то я смотрю, что третий уже соперник серьезный, словно специально сильные выпадают. А оказалось, что не казалось. Ладно. За битого двух небитых дают. Переползем к другому судье. И проконтролируем. А то так можно и не дотянуть до финала, раньше сдохну. Молодец, Ванятка, бурку тебе здесь красивую справим и папаху. Самым видным женихом в Питере будешь.

Событие шестидесятое

Если не хотите портить с человеком отношения – не мешайте ему врать.

Вот ведь сволота какая, это про того, кто судью того надоумил ему в поединщики главных къарыулу по эпщэры-банэ поставлять. Сменил Петр Христианович поляну под неодобрительный гул «трибун» и смотрел внимательно, как судья бумажки перемешивает. Вроде не жулил. И это сразу борьба показала. Хотя это был уже четвертый круг и явные слабаки уже отсеялись, но тот черкес, что Брехту в этот раз достался, был в разы хуже того амбала первого и этого дедульки седобородого. Точно, каких-нибудь учителей стиля «пьяный журавль» ему подсовывали. С какой целью? Ну, это понятно, опасались, не хотели, чтобы в финале встретился с кем из князей и победил. А так как Зубер говорил, что Марат Карамурзин – один из лучших борцов, то и понятно кто, скорее всего, это затеял. Всегда ищи того, кому выгодно. Брехту сам знаменитый римский юрист Кассиан Лонгин это сказал. Ну, зато трех сильных борцов он убрал, и хорошо, что они ему попались в самом начале, попадись этот дедушка в седьмом или восьмом круге и неизвестно, чем бы поединок закончился. Тело было слабовато у Витгенштейна, не борец, влаги много. Пальцы рук сразу отекают, тяжело держать захват. Просто сдох бы к финальным схваткам.

В четвертом круге Петр Христианович на первой же минуте выиграл борьбу за захват и припечатал соперника рыльцем в затоптанную траву. Даже и вспотеть снова толком не успел. После схватки пошел, вымылся… не, не тот глагол, обтерся тряпкой, намоченной в речушке. Вода горная, холоднющая. Сразу полегчало. Полежал минут двадцать, высыхая и отдыхая, а потом снова «ковер» сменил, не ходи к семи гадалкам, нукеры Пщышхуэ Марата Карамурзина и этого судью «купили».

И недооценил предприимчивости главного пщы. Сразу заметил, как аксакал попытался пальцем заскорузлым придержать его бумажку. Эх, дедушка, дедушка. Как не стыдно, в твои-то годы.

– Смотри, Пугачева! – ткнул он пальцем за спину купленного судьи.

Аксакал обернулся, в надежде старушку увидеть, а Брехт ему по руке своей пятерней легонько стукнул. Бамс. Бумажка и провалилась в глубину папахи.

– Ушла, ничего, еще придет, я тебе покажу, – посочувствовал дедушке нечестивому Петр Христианович. Чего уж там он у Пугачевой хотел рассмотреть?

Выпало бороться с колобком. Рост полтора метра и в ширину столько же. Вообще неудобно. Хорошо, что его противнику еще неудобней, он и захват нормальный взять не может. Граф решил повторить тот же прием, что и с Зубером сработал, просто со всей силы дернув за руки, уронить колобка на пузо. Получилось. Опять меньше минуты схватка продолжалась.

Между тем солнце вылезло в зенит и как давай все заливать живительным светом. Жарко. Душно. Ветра нет. Да и обедать пора. В пузе бурчит уже от выпитой воды, хочется ее кашей гречневой стабилизировать. Поняли это и организаторы первого чемпионата мира по эпщэры-банэ. Барабан забарабанил, и несколько пацанов забегало по прибрежной полосе, голося, что обеденный перерыв два часа.

Брехт поплелся к их становищу. Вокруг походной кухни было столпотворение. Все пять тысяч падаванов и мастеров собрались вокруг и обсуждают, кое-кто даже миску тянет. Нет, ребята, пулемета я вам не дам. В смысле каши хватает на пятьдесят, ну шестьдесят человек, так он сейчас один всю навернет. Стоять. Нельзя, впереди серьезные поединки.

– Ванька, набери десять мисок каши и отнеси их князьям, вон под те чинары. Господа, – повернулся он к гусарам, – давайте угостим нашей гречневой кашей их князей.

Унтер-офицеры взяли по паре мисок и пошли за важно вышагивающим по почти пустой поляне Ивашке. Зубер, крутившийся рядом с гусарами, пошел следом.

А вот следом толпа черкесов, до того разглядывающих чудо-печь, двинулась. Скрыли место действа. А когда расступились они, то гусары уже несли на вертеле к их биваку почти не тронутого зажаренного барана на вертеле, лишь на одной ноге были следы отрезания куска мяса. Ну, нормально. Боевое братство налаживается.

Все же явно подыгрывали Марату, Брехт еще раз вынужден был трюк с Пугачевой провернуть. Опять притормозил судья его бумажку. Но на седьмом круге это уже не работало. Точнее, на седьмом и пытался подсудить очередной аксакал, но не вышло, только соперник и без того был матерый. Брехт с таким трудом его одолел минут через десять, когда оба уже на ногах с трудом стояли. Ушел в кусты Петр Христианович и проблевался там. Организм избавлялся от каши, не до нее ему было. Выпил стакан горячего чая потом и лег под росшее у берега чахлое деревце, только вроде глаза прикрыл, а его опять Ванька с Зубером толкают, нужно идти, новый восьмой круг начался.

– Собаки бешеные! Не пойду никуда, устал, – сказал граф и пошел бросать в шапку свою бумажку.

До сих пор, кстати, Брехт думал, что она папахой называется. Может, и называется где-то, но Зубер ее «пало» обзывал. Брехт его спросил, а у чеченцев как, знает?