Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Леонид Семёнович Словин

— Виталий! — Усач–дежурный — крепенький гриб–боровичок, с несвежей, словно жеваной кожей лица, — сдерживался с трудом. — А он имеет право? — дежурный ткнул в Бутурлина.

Машинист против его воли как бы втягивался в дискуссию — комнатка была маленькая: коммутатор оперативной связи, сейф, окно на платформу.

— Он их нашел! — втолковывал Виталий. — Тут разница! Человек может найти любые документы! Даже содержащие государственную тайну!

— А мы обязаны принять!

— Наоборот! Но мы не имеем права их принять! Только компетентные на то органы…

Дебаты шли по второму кругу. Начальника отделения на месте не было. Никто не в состоянии был прекратить их силовым решением. Старший опер, как обычно, боролся за то, чтобы свести получаемую почту до минимума.

— Мне–то они зачем? Пойми! — Был он молодой, из пьющих. Сверстники в отделении к нему прислушивались. — Отдать надо в горком партии!

Дежурный не выдержал:

— Вот ты и передашь!

— Горком–то вон он! Пятьсот метров! Зачем бюрократию разводить? Тем более — не имеем права!

— Обязаны!

— Обязаны как лучше! Смотри, что будет: ты сейчас выпишешь ему квитанцию, доложишь начальнику, Созинов напишет резолюцию. Я приму. Зарегистрирую…

— Эх, Виталька!

— Что, Виталька! У меня машинистки нет! Сам печатаю! И опись, и сопроводиловки!

— Но партийные документы!

— А что партийные?! Все равно подлежат уничтожению! Ты инструкцию знаешь? Мало ли в чьих руках побывали!

— Придумал! — Дежурный, однако, был смущен. Возможность использования партбилетов западными спецслужбами ему не приходила в голову.

— Может, в горкоме вопросы возникнут! — Старший опер бросил на чашу весов последний аргумент. — «Как?», «Где?», «При каких обстоятельствах?» Я вместо него не отвечу. Так? Выходит, опять его вызывать!

— Ладно, мужики! — Бутурлин был человеком сговорчивым. — Давайте документы! Сразу отнести в горком не обещаю — мне в поездку сегодня! А вернусь — отдохну и снесу!

Усач–дежурный, как водится, не преминул накапать начальству.

— Виталька опять документы принять отказался. Сто причин выставил!.. — Он вздохнул сокрушенно. — Совсем работать не хочет!

— Погоди! Ты не кипятись! — Подполковник Созинов знал своих подчиненных как облупленных и не упускал случая их воспитывать.

Он отложил подписанные протоколы.

— С Виталием надо по–хорошему. Тогда он тебе дни и ночи пахать будет! И за дознавателя, и за инспектора… — Опытный руководитель, по первому своему — гражданскому — образованию он был преподавателем–естественником. — Ты вот, например, в отпуск собираешься? Так?

Дежурный струсил.

— У меня по графику! Честь по чести! Сейчас вы уходите, а я сразу после вас!

— Я не о том! — начальник отделения отмахнулся. — Ты уйдешь, а кого я за тебя поставлю? Думал?

— Начальника линпоста!

— Он бы рад! — Созинов засмеялся. — Отдежурил — и трое суток ничего не делай! Не

пойдет! А кого? Подумай… Его же и поставим! Виталия! Он и на дежурстве, и с бумагами будет разбираться! С перепиской…

— Правильно… — признал дежурный. Руководство отделением было делом тонким, даже отдавало элементами макиавеллизма.

— А теперь с другой стороны возьмем… Разве на тебя самого не жалуются? Хоть бы твоя жена! А? Сколько раз мне звонила! — Подполковник помолчал. — И опять тебя на днях видели снова у Любки…

— Какой еще Любки?

— У нас одна! Из гостиницы! Видели тебя пьяного вдребодан. Машину останавливал в нетрезвом виде — в Ветлужский ездили за водкой…

— Уж и вдребодан!

— А тебе уж сколько годков?

Дежурный вздохнул.

— Сорок два будет…

— Вот видишь! Тебе, считай, уже похлопал жену на ночь по заднице — и на боковую! А ты все куролесишь! — Созинов придвинул протоколы. — Это все?

— Кража документов… Из Москвы звонили… — Усач в нескольких словах передал суть дела. — Преступник — азиат. Метр восемьдесят. Глаза — голубые… Будто бы выскочил у нас из поезда. Смена проинструктирована… Да! — Дежурный вспомнил: — Еще Картузов звонил… — Знатного земляка тут знали. — Вас спрашивал!

— А по какому вопросу? Не говорил?

— Сказал, будет звонить.

— Своих стариков, должно быть, ждет… Или, наоборот, провожает…

Дежурный спросил напоследок:

— У вас с какого путевка, Павел Михайлович? С завтрашнего числа?

— Соберусь и отчалю… — Созинов уклонился от ответа. Таков был его стиль. — Если Картузов будет звонить, ты потяни! Вышел, мол, сейчас посмотрю… Постарайся узнать: по какому делу, что ему нужно…

— Понял, Павел Михайлович…

Междугородная дала о себе знать уже через несколько минут. Но это была не Москва. Звонили из Ярославля, из Управления внутренних Дел. У трубки был первый зам: этот не трезвонил по пустякам.

— Значит, так, Пал Михалыч. Ты когда в санаторий?

— Думаю ночью выехать.

— С отпуском — «стоп, машина»! Срочная министерская проверка. К тебе проверяющий.

Созинов так и подскочил:

— Батюшки–светы! Да что там?!

— Жалобы и заявления. Проверяющий уже вылетел. Так что — готовься!

— Вылетел?!

— Да, самолетом.

— Сто лет не было такого! Да что случилось?

— Не знаю. Мы зондировали в Транспортном главке — никому ничего не известно. Но… — Первый зам сделал паузу. — Дыма без огня не бывает. Тебе лучше знать. Срочно собери личный состав. Все подчисти!

— А кто летит? Кто он? Откуда?

— Могу сказать только фамилию. Омельчук. Мы позвонили в аэропорт, в Кострому…

Игумнов не задал задержанному ни одного вопроса. Это было бесполезно.

Говорили Качан и Цуканов.

— Кто этот парень, ты шел по составу вместе с ним… Потом вы шли вместе по платформе…

— Никого я не видел.

— Откуда он? Где познакомились?

— Не понял!

Симферопольский шулер — мешковатый, с гипертрофированными животом и тазом — все больше заводил Игумнова.

— Ничего не знаю. Я был один. Сколько повторять?!

Пробиться к его совести было невозможно. В обществе существовал явный перекос! Преступник мог уходить от ответственности внаглую.

— Не видел! Не знаю!..

Только суд присяжных, не связанный формальной оценкой доказательств, мог, наверное, трезво судить на этот счет, основываясь на здравом смысле и опыте.

— Эти новые купюры…

— Мать дала! Что — не имела права?!

«Права нарушителей закона — выше прав законопослушных граждан!»

— Какого черта меня тут держат?! Я могу позвонить в Симферополь, отцу?! Пусть прилетит — полюбуется, как столичная милиция работает…

Игумнов достал свои бесполезные в данный момент заметы, бросил назад в стол.

«Полная бессмыслица. Хочешь служить — укрывай грабежи, кражи. Давай процент раскрываемости. Заботься о том, чтобы у преступника — упаси Бог — в заднице косточка не застряла! Социалистическая законность! Показуха!»

Игумнов поймал брошенный украдкой взгляд зама.

«Хочешь не хочешь — надо отпускать! Закон на его стороне!»

Цуканов кафтан свой давно прожег, еле уговорил Скубилина оставить до пенсии.

Игумнов едва не заскрипел громко, по–блатному, зубами.

«И ведь отпустишь! Поездной его приятель будет красть в поездах. А нам ничего не останется, как прятать преступления,