Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии - Фредерик Саломон Перлз

Моя ревность достигла, действительно, психотических размеров. Стоило нам расстаться, а большую часть дня мы проводили вместе — и я беспокоился, несколько раз в день ездил к тебе, проверял тебя. Я не мог сосредоточиться ни на чем кроме: "Марти, где ты сейчас и с кем ты?"

Так было до тех пор, пока Питер не вошел в нашу жизнь и ты не полюбила его. Он не очень-то заботился о тебе. Для тебя он был отдыхом от меня и от моей пытки. Он был беззаботным, занимательным. Невозможно было скучать в его присутствии. Он был молод и прекрасен, я был стар и ожесточен. Усложним вопрос еще больше: я слишком любил, да и сейчас люблю его. Небеса разверзлись надо мной. Внешне я был оставлен в унижении, лелея внутри дикие фантазии мести. Все попытки порвать с тобой не имели успеха. Потом я сделал нечто такое, что при взгляде назад кажется попыткой совершить самоубийство, но без позора такого рода малодушия.

Я пережил те операции, я пережил наше расставание, я пережил наши последние схватки и примирение. Я — здесь, ты — там. Я чувствую себя хорошо и уверенно, где бы мы не встретились. Спасибо, что ты была самой важной личностью в моей жизни.

Фритц.

Оглядываясь на свою жизнь, я вижу несколько суицидальных периодов. По-немецки это "убийца себя", и это точно, что есть суицидальная личность. Он — убийца, убийца, который разрушает себя, а не другого.

И убийца и самоубийца имеют нечто общее. Возможность овладеть ситуацией, и они выбирают наиболее примитивный путь — взрыв насилия.

И третий фактор: я ударил тебя кулаком. Я убью себя до того, как ты убьешь меня.

И еще: я платил свой долг.

И еще: наоборот, я даю тебе чувство вины — смотри, что ты сделала со мной. И мораль возносит свою безобразную голову — наказание. Я наказываю себя, я наказываю тебя. Церковь накажет меня. Самоубийца не заслуживает того, чтобы лежать среди респектабельных покойников. И за всем этим суицидные искупительные фантазии: "Какой чудо-работник послужит мне? Вовремя ли прибудет?" Благодаря удаче и пониманию у меня есть редкая для психиатра запись: 30 лет без единого самоубийцы среди больных.

30 лет назад, в 1938 году я лечил молодого еврея по поводу гомосексуализма. Как у многих гомосексуалистов, его мать была обворожительной сукой. Однажды он пришел с известием, что его мать убита, возможно, негром, прибиравшим в доме. Вскоре — это был день искупления у евреев — он покончил с собой.

Убил ли он свою мать? Было ли у него столь сильное влечение к ней? Что он жаждал воссоединиться на небесах? Какую роль играло искупление?

Тщетные предположения! Сейчас я начал кое-что понимать. У меня иногда внезапно возникают приступы усталости, позволяющие моим чувствам уходить из ВЗ. Удаляться. Не совсем. Не впадая в сон. Не по пути к забвению.

Кипит изобильная пустота. Стерильная пустота, мир скуки — теряется. Как использовать богатство изобильной пустоты? Это не просто помойное ведро, всплывает не просто абсолютный хлам.

Это слишком много: мысли, эмоции, образы, суждения. Слишком сильное возбуждение. Формирование гештальта находится в опасности: шизофренические символы, хаотично проявляющие свое право быть, переполняют меня.

Оставайся в контакте, прими свою усталость, чтобы приостановить истерию этих многочисленных голосов, требующих внимания. Остынь. Стой на принципе Гей-зенберга: наблюдаемые факты меняются в процессе наблюдения.

Усталость, я принимаю тебя как скуку, как моего врага. Я принимаю тебя как нечто, лишающее меня части собственной жизни. Ты знаешь, какой я жадный. Все больше, больше и больше.

Изобильная пустота, говори через меня.

Позволь мне пользоваться твоим расположением.

Позволь мне, благословенная правда,

Смотреть на тебя глаза в глаза.

Испиши тысячи страниц, сотни тысяч слов,

Перестань вилять,

Это — для птиц!

Когда перо скользит, кровоточа радостью и болью,

Я больше не могу мириться

С тем, что прожил тщетно.

В конце концов я знаю, что

Могу многое сказать!

То, что я открыл

Сейчас здесь, чтобы остаться,

Рум, тура, тари-та

Давайте танцевать и прыгать.

Рататита-ти-та

В горле больше нет комка.

Нет оплакивания того, что, я есть,

Я вата ку ка

Ух са пуза рома том,

Вас из да ту лука?

Ура!!! Я — сумасшедший!!!

"Сейчас ты провозгласил себя душевно больным. Где это произошло? Ты хочешь снять всю ответственность?".

О, ты щепетилен! Это был взрыв радости. И кое-что еще. Я не могу хорошо напеть этот мотив. Я слышал звуки и музыку и не считаю необходимым заполнять словами звуки. Я знаю, что в изобильной пустоте есть музыка.

К пению у меня особое отношение, как будто боюсь исчезнуть, сливаясь с голосом или звуком. Иногда я хорошо веду бас, и однажды, когда Альма Ньюман, мой друг по колледжу, играла кантату Баха, я спел всю кантату точно на слух с листа. Это чудо случилось только однажды, но это показывает, что где-то хранятся скрытые, блокированные большие музыкальные возможности.

"Продолжай, но не дурачь меня. Ты хочешь уйти от серьезного вопроса о своем" сумасшествии".

О, нет. Совсем нет. Я хочу только, чтобы ты понял, что это ощущение сумасшествия имеет очень малое отношение к сумасшествию. Если бы ты назвал мой взрыв ревности психозом, я согласился бы с тобой. Он был компульсивен. Это было с Лорой, Марти и в меньшей степени в других случаях. Я это хорошо понял и могу объяснить, что показывает, как слаба интуиция.

Обычно вовлекались четыре фактора — проекция, жадная сексуальная любознательность, страх быть оставленным и гомосексуальность.

Я внезапно понял, что сам оставил одного человека, Лючи, которая также была важной женщиной в моей жизни.

Я вижу еще, как трудно быть писателем, даже если ограничиваешь себя фактами. Я должен выбрать. Но какого черта! Я не должен создавать хорошую книгу. Во всяком случае я знаю, что мой первичный мотив есть и был — разложить себя по полочкам и провести собственную терапию. На самом деле, никого больше нет. Был Пауль, была Марти, есть Джим Симкин, и почему-то я не готов отказаться от него. Для меня Лора не является хорошим терапевтом. Мы — соперники. Она самоуверенна, справедлива и не смущается. Я не сомневаюсь, что она бывает часто права, но по крайней мере, со мной агрессивно права.

Книга является дополнительной премией.