Отступник - Александр Лидин

— Понимаю, — пробормотал я. — Но как мы узнаем, какие компоненты нужно убрать? Не получится ли так, что мы уберем не ту составляющую? Как возможно осуществить это на практике?

Колдун покачал головой.

— Пока не знаю, но в «Некрономиконе» это есть. Я точно помню, что где-то читал о том, как уничтожить «светлую» составляющую Искусства.

— Светлую?

— Какая разница. Важен сам принцип!

После третьей рюмки мы снова углубились в изучение магических книг и расшифровку древних формул. Порой нашего знания латыни, древнегреческого, немецкого и французского не хватало. Викториан по этому поводу каждый раз зло матерился. Жаждущий тоже помогал нам, работая на подхвате. Рылся в словарях, когда попадалось какое-то непонятное слово.

— Вот оно! — неожиданно закричал Викториан.

Да, он нашел нужный отрывок из «Некрономикона».

Сама книга была рукописной — большей частью на архаичном немецком, но отдельные куски, которые неведомый средневековый переводчик не смог перевести с арабского, он вписал из греческого перевода. Говорилось там приблизительно следующее:

«Каждый человек — соцветье воображаемых миров. Стань воином, войди в белый мир другого и, убив его бога, затушуй мир цветом Искусства».

«Довольно абстрактный рецепт», — так я тогда подумал.

Но Викториан думал совершенно иначе.

— Впав в транс с помощью заклятий, можно ввести человека в некое особое состояние, когда его внутренняя вселенная распадается на отдельные миры. Нечто подобное описывали многие латиноамериканские классики. Об этом можно прочесть и у Борхеса, а Кастанеда подробно описывает подобный процесс. Но их изыскания лежат в более привычной сфере, очерченной наркотиками и галлюциногенами, медитациями и цигуном. Безумный автор «Некрономикона» имел в виду несколько иное. Видимо, он предлагает зайти по этому пути чуть дальше… «Стань воином»… Человек, которому предписано стать воином или который воин в реальной жизни, должен ментально проникнуть в мир расслоившейся вселенной разума того, над кем проводят эксперимент. Он должен убить бога или правителя того мира — уничтожить определенную составляющую сознания человека.

— Знаешь, Викториан, я давно занимаюсь амулетами, а за последнее время насмотрелся у тебя всякой чертовщины, но то, что ты говоришь… Путешествия в другие измерения, вымышленные миры… Это все, как в фантастическом романе, — честно признался я.

— Я ни слова не сказал ни о других измерениях, ни о путешествиях в них, — возразил мне Викториан. — Я имел в виду нечто совсем иное. Телесно оба человека остаются здесь. Но мысленно… нет, слово «мысленно» тут не подходит… Как бы это объяснить, — Викториан замялся, явно не находя нужных слов. — Разум одного проникает в одну из частей расслоившегося сознания другого. Уничтожив центральный образ этого мира, пришелец уничтожает часть «эго» того человека, в мир которого попал.

— То есть ты хочешь сказать, что, уничтожив в разуме Жаждущего частичку «эго», принадлежащую Искусству, мы тем самым уничтожим Жажду?

— Может быть, — уклончиво ответил Викториан. — Точно я не знаю. Рецепты Древних порой слишком туманны, чтобы их можно было толковать однозначно, но…

— Но не изменится ли Жаждущий, когда погибнет часть его «эго»?

— Да. Я же сказал… Погибнет лишь та его часть, что связывает его с Искусством.

— Нет, подожди, я не то хотел спросить, — я замялся, точнее формулируя свой вопрос. — Не изменится ли при этом сам человек? Не можем ли мы по ошибке или по небрежности уничтожить что-то, кроме частицы Искусства, в его душе, и тогда Жаждущий перестанет быть самим собой?

— Возможно, — ответил Викториан. — Но думаю, поэтому тут и нужен воин — чтобы он смог, как хирург, точным ударом отсечь лишнее. А вырезая аппендицит, мы ведь можем и член человеку откромсать.

Мы невесело рассмеялись, и молчавший во время нашего разговора Жаждущий присоединился к нашему смеху.

Глава 2

ВОИН ИСКУССТВА

(из записок А. С.)

— Старина Чжан?

Настала моя очередь изумляться.

— Неужели ты?..

— Ха! Ха! Превосходно! Превосходно!

Черная «Чайка», вырулив с шоссе, стрелой скользнула по проселочной дороге и затормозила перед огромными металлическими воротами в трехметровом бетонном заборе, поверх которого вытянулось несколько рядов колючей проволоки. Из проходной у ворот вышли три охранника. Один был в милицейской форме, а остальные — в маскхалатах. Все с автоматами. Неспешно подошли они к машине и встали так, чтобы не оказаться на линии огня крупнокалиберного пулемета, расположенного на крыше проходной.

Водитель «Чайки» медленно опустил боковое стекло и протянул милиционеру документы. Тот долго изучал паспорт, потом лицо человека, сидевшего за рулем — хотя в течение последних трех лет видел его чуть ли не каждый день. Наконец, удовлетворившись увиденным, подошел к пассажирскому салону. Заглянул внутрь. Там сидела роскошная брюнетка. Красавица. Она так же безмолвно, как и водитель, протянула документы. Процедура повторилась.

Эта дамочка впервые появилась на даче всего неделю назад. Охранник не знал ее достаточно хорошо, к тому же, пережив много хозяев государственной дачи, понимал: лучше лишних вопросов не задавать.

По его мнению, документы были в порядке. Вернув красавице паспорт, он кивнул охранникам. Те направились в сторону ворот. Огромный лист брони бесшумно скользнул в сторону. Мотор «Чайки» довольно заурчал, и машина скользнула мимо охраны.

Миновав ворота, машина нырнула в лес, окружающий дачу. Минут десять она ехала по проселочной дороге, пока впереди не показался красивый дом — в прошлом помещичья усадьба, сохранившаяся в великолепном состоянии и явно перестроенная под современные нужды ее владельцев.

Навстречу прибывшим спустился молодой человек спортивного вида. Когда машина остановилась, он открыл дверцу и помог красавице выбраться.

— Рад приветствовать вас, Галина. Хозяин уже ждет вас.

— Как он? — поинтересовалась женщина.

— С утра его немного беспокоил желудок. Вы же понимаете… Все эти неприятности…

Красавица и молодой человек поднялись на крыльцо. Наметанный глаз женщины заметил еще одного охранника, поигрывающего автоматом за колоннами. Он сидел на подоконнике. Еще парочка стояла в отдалении на опушке леса. Они не смотрели в сторону машины. О чем-то разговаривали, курили.

Внутри убранство дачи (если, конечно, можно было так назвать этот великолепный особняк) было поистине чудесным: ковры, картины, мебель красного дерева и карельской березы, антикварная бронза и китайский хрусталь.

Сбросив пальто расторопно подскочившему молодому человеку и оставшись лишь в тесно облегающем фигуру платье, дама уверенно направилась наверх по резной лестнице, и тот охранник, что на лету подхватил ее пальто, кивнул встречавшему. Кивок означал: «У гостьи нет с собой больших металлических предметов. Все в порядке, можно пропускать».

Однако дама не ждала разрешения. Она в нем не нуждалась, уверенная, что имеет право быть здесь, а все остальные обязаны ей прислуживать. Однако стоило ей подняться наверх, движения ее изменились. Нахальство сменили осторожность и кошачья грациозность. Наизусть помня схему второго этажа, она на мгновение остановилась, прикидывая, какая из множества дверей, расположенных вдоль коридора, ведет в спальню Алексея Михайловича. Найдя нужную дверь, она бесшумно приоткрыла ее и скользнула внутрь.

Сам Алексей Михайлович — лидер партийной оппозиции — стоял у окна, облокотясь на подоконник. Чуть наклонившись вперед, он смотрел сквозь окошечко в затянутом морозом стекле на свою вотчину. Он ждал свою любовницу, которая сейчас находилась под арестом на одной из конспиративных квартир «завуча» — а вовсе не ту, что явилась к нему в гости. Женщина неслышно подкралась к мужчине, осторожно коснулась пальцем узкой полоски розовой кожи между затылком и воротником пушистого белого халата. Алексей Михайлович обернулся, словно пораженный током. Через мгновение на его одутловатом от беспробудного пьянства лице появилось выражение удивления.

— Где Галина? — тихо пробормотал он. — Ты — не Галина!

Гостья с отвращением взирала на «великого человека». Больше всего он напоминал огромного откормленного хряка. Розовая плоть под белым пушистым халатом и копытца — тапочки на босу ногу. Если бы он сейчас опустился на четвереньки и захрюкал, это бы выглядело совершенно естественно.

— Где Галина? — снова повторил он, недоуменно глядя на гостью.

— Меня прислал Сергеев, — спокойно сказала женщина. — Я — твоя Смерть.

Ничего не понимая, Алексей Михайлович подался вперед, вытянул руку, сжимающую пустой бокал… и тут же качнулся назад. На мгновение он замер, прижав руку к сердцу, глаза его выкатились. Стон, готовый сорваться с его губ, замер, словно замороженный ледяным движением воздуха.