Лягушки королевы. Что делала МИ-6 у крейсера «Орджоникидзе» - Геннадий Евгеньевич Соколов

class="p1">Затем в дискуссию с Хрущевым вступил соратник Гейтскелла — Джордж Браун.

Этот 42-летний лейборист был выходцем из рабочей семьи. Его отец был водителем грузовика. С младых ногтей парень стал активистом профсоюзного движения. Днем работал в магазине продавцом, вечером учился в школе. Трудные молодые годы сделали Брауна убежденным противником классовых привилегий.

Свою политическую карьеру он начал в профсоюзе транспортных рабочих в 1937 году. Через год он уже стал окружным руководителем профсоюза. Затем отметился страстным идейным выступлением на конференции лейбористской партии. Реальные перемены в его карьере наступили после победы лейбористов на парламентских выборах 1945 года. Браун впервые стал Эм-Пи от избирательного округа Белпера. В новом правительстве он получил должность парламентского секретаря, а в 1951 году — пост министра труда. Правда, ненадолго. Очередные выборы привели к власти консерваторов. В 55-м Брауна впервые избрали в теневой кабинет, а позднее он стал заместителем председателя партии Хью Гейтскелла.

Единственным, но серьезным недостатком талантливого политика была его слабость к алкоголю. Попадая после нескольких рюмок спиртного в царство Бахуса, он нередко терял самоконтроль и устраивал публичные скандалы, истории о которых попадали в прессу.

Раскрасневшийся от выпитого виски, Браун сначала непонятно зачем припомнил Хрущеву 39-й год и пакт Молотова — Риббентропа, подписанный в Москве. Этот пакт и секретные приложения к нему, как известно, фактически поделили зоны влияния в Европе между Германией и СССР. Долгие годы этот факт подлежал умолчанию и забвению. Кремль не признавал наличия секретных протоколов к договору. Выпад Брауна по этому поводу был оскорбителен для Хрущева, но он сумел поначалу сдержать свой гнев и принялся давать разъяснения по данному вопросу.

Джордж Браун

Однако Браун его не слушал. Он несогласно размахивал руками, как уличный регулировщик, и делал вид, что не желает слушать никаких объяснений. А когда Хрущев закончил свой ответ, заявил, что ему искренне жаль заблуждающегося оппонента:

— Да простит вас бог! — сказал он советским руководителям.

Хрущев расценил этот выпад как оскорбление. Он поднялся со своего места, бросил на лейбористов гневный взгляд и выпалил Брауну с Гейтскеллом в лицо:

— Когда в Англии победит пролетарская революция, то таких, с позволения сказать, лидеров рабочего класса, как вы, английские трудящиеся первыми поставят к стенке.

Англичане опешили. Это был скандал. На прощание Хрущев не пожал протянутые Гейтскеллом и Брауном руки.

Новость о перепалке между лейбористами и Хрущевым просочилась в прессу. Поползли слухи.

В советском посольстве после приема в Вестминстере Хрущев вызвал к себе Малика.

— Вот что, Яков Александрович, — сказал он послу, — я не хочу больше во время визита ни видеть, ни слышать этих двоих: Гейтскелла и Брауна. Сделайте так, чтобы они мне на глаза больше не попадались. Вот Вильсон — другое дело! И Микоян о нем хорошо отзывался…

Малик принял указание к исполнению.

20 апреля, пятница.

Лондон, Леконфилд-хаус,

резиденция британской контрразведки МИ–5

Ди-Джи вызвал на ковер «всю королевскую рать». Надо было решать, что делать.

— Разразится жуткий скандал, если операция окажется раскрытой, — заметил полковник Камминг.

— Как вы умудрилась так вляпаться? — с явным недовольством в голосе спросил Джона Генри Ди-Джи.

— Если бы не Ди-Эн-Ай с его навязчивой идеей обследования корпуса русского крейсера, мы никогда не ввязались бы в это дело, — пытался оправдаться Джон Генри. — Я, как мог, уговаривал Николаса Эллиота не брать в это дело «Бастера».

— Русские уже обратились в Адмиралтейство с запросом о подводнике, которого они видели возле своих кораблей, — заявил шеф контрразведки. — Им, естественно, ответили, что ничего по этому поводу не знают. К бочке с порохом поднесли запал, и взрыв может произойти в любую минуту. Премьер-министр будет очень недоволен случившимся.

— Но вы же знаете Идена, — продолжал искать объяснение своим действиям Джон Генри, — он то готов действовать, то мгновение спустя не желает даже пальцем пошевельнуть. Мы полагали, что практически ничем не рискуем, когда брались за дело.

Слушая своего офицера, отвечавшего за координацию действий с МИ–6, Дик Уайт все больше мрачнел. Доводы Джона Генри представлялись ему в создавшейся ситуации малоубедительными.

— Мне придется доложить премьер-министру о случившемся, — сказал Ди-Джи. — А пока нужно принять самые неотложные меры.

— Перво-наперво необходимо замести следы, оставленные этой парочкой в Портсмуте, — предложил Камминг.

Все присутствовавшие в кабинете Уайта согласились с ним.

Полковник тут же из кабинета Ди-Джи дозвонился в Си-Ай-Ди — департамент криминальных расследований Портсмута и попросил к телефону Ди-Эс — детектива-суперинтенданта Лэмпорта. Кратко обрисовав ему ситуацию, Камминг быстро объяснил, что необходимо сделать.

А Ди-Джи командировал в Портсмут Джона Генри и Хью Винтерборна, сотрудника отдела А. Им надлежало исполнить роль «чистильщиков» в Портсмуте и замести следы, неосторожно оставленные Крэббом и Дэйвисом.

20 апреля, пятница.

Портсмут,

гостиница «Саллипорт»

Лэмпорт, получив указание от Камминга, не на шутку испугался. Дело пахло скандалом. И приличным разносом для всех, кто был к нему причастен. Суперинтендант был одним из тех, кому не повезло принять участие в провалившейся операции. Поэтому сохранения ее в тайне он хотел не меньше, чем руководство британской контрразведки.

Не откладывая полученное поручение в долгий ящик, Лэмпорт отправился к хозяину гостиницы «Саллипорт» Эдварду Ричмену и, предъявив ему свои документы, изъял из регистрационного журнала отеля страницы, касающиеся Лайонела Крэбба и Бернарда Смита. Напоследок он взял у хозяина подписку о неразглашении, сославшись на положения Официального акта о сохранении секретов.

Бомба, театр, самолет

20 апреля, пятница.

Лондон, Мэйфер,

гостиница «Атенеум»

У академика Игоря Васильевича Курчатова в этот день была важная встреча. В роскошном отеле «Атенеум» в центре Лондона на Мейфере ему предстояло познакомиться с Джоном Кокрофтом, директором британского центра атомных исследований в Харуэлле. В беседе им вызвался помочь переводчик Малколм Макинтош.

К апрелю 56-го Курчатов уже был всемирно известной научной величиной. Под его руководством в 1944 году в Москве был сооружен первый циклотрон, в 46-м — построен первый в Европе атомный реактор, в 49-м взорвана первая советская атомная, а в 53-м — первая в мире термоядерная бомба; в 54-м он ввел в действие первую в мире промышленную атомную электростанцию.

«Отец» советской атомной бомбы, основатель и первый директор Института атомной энергии в апреле 56-го за рубежом оказался впервые и надеялся использовать визит в Англию для налаживания международного сотрудничества в области ядерной физики.

Джон Кокрофт был не менее известен у себя на родине. Он руководил научными исследованиями в области ядерной физики немало лет. Ведь к разработке ядерного оружия в Великобритании приступили намного раньше, чем в СССР, — еще