Белая гардения - Белинда Александра

— Что бы ни случилось, не выходи из джипа, — предупредил Иван, глядя прямо мне в глаза. — Тут кругом змеи… и старое оружие. Если меня разнесет на клочки — не страшно, но только не таких красивых девушек, как вы.

Я поняла, зачем он пригласил нас с собой, почему приехал за нами на пляж. Это была рисовка. Иван заметил, как я смотрела на него, и теперь хотел показать, что не стесняется своего обезображенного лица. Признаться, я даже обрадовалась, что он так поступил. Меня это восхитило, потому что сама я не отважилась бы на такое. Отметина на моей щеке не так бросалась в глаза, как его шрам, но я готова была спрятаться от всего белого света.

На одном из сидений лежало одеяло. Когда Иван откинул его, я увидела, как на солнце блеснул охотничий нож. Он засунул его за ремень, набросил на плечо моток веревки и растворился в зарослях джунглей.

— Иван ищет новые материалы для экрана, — объяснила Ирина. — Они хотят построить кинотеатр.

— Он рискует жизнью ради кинотеатра? — удивилась я.

— Этот остров стал для Ивана родным, — сказала Ирина. — Местом, ради которого стоит жить.

— Понятно. — Я вздохнула, и мы надолго замолчали.

Прошло больше часа. Мы сидели в полной тишине и всматривались в джунгли, надеясь заметить какое-то движение. Морская вода, высохнув, стянула кожу, и я почувствовала соль на губах.

Ирина повернулась ко мне.

— Я слышала, что он работал пекарем в Циндао, — заговорила она. — Во время войны японцы узнали, что какой-то русский посылал радиограммы на американский корабль. В наказание они решили наугад выбрать нескольких русских и казнить их. Они связали его жену и двух маленьких дочерей, закрыли в магазине и подожгли его. Пытаясь спасти их, Иван бросился в огонь. Шрам — это память о случившейся трагедии.

Я сидела на заднем сиденье джипа, поджав ноги и уткнувшись подбородком в колени.

— Какой ужас, — отозвалась я, понимая, что более подходящих слов не найти. На всех нас война оставила шрамы. Каждое утро я просыпалась в отчаянии, как и многие другие. Солнце напекло шею. Я всего день провела на острове, но его горячие лучи уже начинали оказывать на меня воздействие. Солнце могло творить чудеса: исцелять, доводить до безумия, облегчать боль… В последние дни я все время думала о том, что осталась одна, поэтому знакомство с Ириной и Иваном стало для меня отдушиной. Если они нашли здесь объяснение, почему стоило продолжать жизнь, может быть, найду его и я.

Неделю спустя я сидела на своем рабочем месте в офисе МОБ и печатала письмо на машинке, в которой не работала буква «в». Я научилась подставлять в тексты вместо слов с «в» другие, соответствующие по смыслу, но без нее. Так, вместо «раз в год» я печатала «ежегодно», вместо «взрослые» — «достигшие зрелости», а «искренне Ваш» превращалось в «с наилучшими пожеланиями». Мои познания в английском языке стремительно углублялись, но с русскими фамилиями возникла проблема. Многие из них заканчивались на «в», и тогда я вместо «в» печатала «б», а потом ручкой старательно дорисовывала верхнюю дужку.

Офис МОБ размещался в ниссеновском бараке с одной открытой стенкой, двумя рабочими столами и шкафом для документов. Мой стул громко скрипел о бетонный пол всякий раз, когда я шевелилась. Мне приходилось складывать в стопку все бумаги у себя на столе и придавливать их чем-нибудь тяжелым, чтобы их не унесло морским бризом. Работая в режиме пятичасового рабочего дня, я получала один американский доллар и банку консервированных фруктов в неделю. Я была одной из немногих беженцев, которым платили за работу. Остальные должны были трудиться бесплатно.

И тот день капитан Коннор был раздражен. Ему не давала покоя надоедливая муха. Он несколько раз пытался ее прихлопнуть, но насекомому уже больше часа удавалось отлетать в самую последнюю секунду. Сейчас она приземлилась на отчет, который я только что закончила печатать. Капитан Коннор в пылу охотничьего азарта грохнул кулаком по стопке бумаг. На этот раз мухе спастись не удалось. Он виновато посмотрел на кулак, потом на меня.

— Перепечатать? — спросила я.

Такие случаи происходили у нас довольно часто, но идеально перепечатать целую страницу текста, да еще с учетом того, что до появления на острове я никогда не имела дела с пишущей машинкой, было заданием не из легких.

— Нет, нет! — воскликнул капитан Коннор, поднимая лист и пальцем стряхивая с него останки мухи. — Твой рабочий день уже почти закончился, а эта тварь приземлилась точно в конце параграфа. Пятно похоже на восклицательный знак.

Я натянула на клавиши матерчатый футляр и спрятала пишущую машинку в специальную коробку. Я уже взяла сумочку, чтобы уйти, но тут пришла Ирина.

— Аня, ты не поверишь! — возбужденно затараторила она. — Я буду петь в кабаре в воскресенье на главной сцене. Ты придешь?

— Конечно! — воскликнула я. — Здорово!

— Бабушка тоже в восторге. Но она не очень хорошо себя чувствует и поэтому не будет играть на пианино. Вот я и подумала, что, может, ты зайдешь за ней? Вы бы пришли вместе.

— Хорошо, — с готовностью согласилась я. — А еще ради такого события я надену свое лучшее вечернее платье.

Ирина сверкнула глазами.

— Моя бабушка обожает наряжаться! Знаешь, она всю неделю думала о твоей матери, и мне кажется, нашла кого-то здесь, на острове, кто мог бы тебе помочь.

Мне пришлось закусить губу, чтобы она не задрожала. Я не видела маму уже четыре года. Когда нас разлучили, я была еще совсем девочкой. После всего, что произошло со мной, она уже стала казаться призрачным образом из сна. Я не сомневалась, ЧТО, если бы нашелся человек, с которым можно было бы поговорить о ней, мама для меня опять превратилась бы в реального человека.

В воскресенье вечером, накануне концерта, мы с Розалиной двинулись через густые заросли папоротников в сторону главной площади. Мы шли, высоко поднимая юбки, чтобы подолы не цеплялись за траву. Я была в рубиновом вечернем платье и красно-синей шали, которую Михайловы подарили мне на Рождество, Седые волосы Розалины, аккуратно собранные на макушке, прекрасно сочетались с роскошным, но старым платьем. Она походила на придворную даму из царского окружения. Несмотря на то что пожилая женщина была очень слаба и держалась за мою руку, на ее щеках играл румянец, а глаза задорно блестели.

— Я спрашивала у людей из Харбина о твоей матери, — сказала она. — Одна моя подруга вспоминает, что знавала некую Алину Павловну Козлову. — Розалина внимательно посмотрела на меня и добавила: — Эта женщина очень стара, да и память у нее пошаливает, но я могу отвести тебя к ней.

Мы подошли к дереву, с ветвей которого, словно фрукты, свисали летучие лисицы. Заслышав нас, они разлетелись и стали кружить в сапфировом небе, как черные ангелы. Мы остановились, чтобы понаблюдать за их молчаливым полетом.

Новость, услышанная от Розалины, взволновала меня. Я понимала, что ее знакомая вряд ли прольет свет на судьбу моей матери, но сама возможность с кем-нибудь поговорить о ней давала ощущение, что она где-то рядом.

Иван встретил нас у своего домика. Увидев, во что мы одеты, он бросился внутрь и вышел с табуретом в одной руке и деревянным ящиком в другой. К тому же под каждой рукой он держал по подушке.

— Я не могу допустить, чтобы такие элегантные дамы сидели на траве, — сказал он.

Наконец мы дошли до главной площади. Капельдинеры, с мокры ми волосами и в выцветших на солнце пиджаках, рассаживали людей. Розалина, Иван и я заняли места в секторе для особо важных персон, рядом со сценой. Похоже, весь лагерь собрался, чтобы послушать концерт. Я заметила даже нескольких людей на носилках, которых принесли врачи и медсестры. Около месяца до моего приезда на острове вспыхнула эпидемия лихорадки денге, и сейчас добровольцы переносили больных из палаток для выздоравливающих в специально отведенный для них сектор под названием «госпиталь».

В программе концерта были самые разнообразные выступления: поэтические чтения, комические сценки, мини-балет; блеснул своим мастерством даже один акробат. Когда солнце зашло на горизонт и включили освещение, на сцене появилась Ирина. Она была в красном испанском платье. Публика приветствовала ее стоя. Совсем еще маленькая девочка, с косичками и в короткой юбке, вскарабкалась на слишком высокий для нее стул перед пианино и, дождавшись, когда стихнут аплодисменты, коснулась пальцами клавиш. Девчушке было не больше девяти, но ее руки творили чудеса. Ночь наполнилась звуками грустной мелодии, с которыми слился голос Ирины. Зрители слушали, как зачарованные. Даже дети перестали баловаться и сидели молча. Казалось, все затаили дыхание, боясь пропустить хоть одну ноту. Ирина пела о женщине, которая потеряла своего любимого на войне, но вновь обретала счастье, когда вспоминала о нем. От этой песни у меня на глаза навернулись слезы.