"Ведро незабудок" и другие рассказы - Богатырев Александр Владимирович

Валера послушался от безысходности. Человек он был не церковный. Но все средства испробованы, что же делать... Только на чудо уповать.

Без особой веры в успех пришел он в Останкинскую церковь. Стал спрашивать, где икона Флора и Лавра. Свечница объяснила ему, что такой иконы в их храме нет, да и по всей Москве вряд ли отыщешь. Сюжет редкий. Разве что в музее поискать.

В музей Валерий идти не захотел. Тогда свечница посоветовала ему помолиться у иконы всех святых. Купил Валерий две толстые свечки, поставил у иконы всех святых и стал просить Флора и Лавра помочь ему найти собаку.

Через день-другой звонят ему из какого-то пригорода. Кажется, это был Ногинск, и предлагают ему выгодный заказ. Он садится в электричку и едет за сто верст за своим коммерческим счастьем. Как только он оказался на привокзальной площади, из торговых рядов мохнатой стрелой вылетела собака. С оглушительным визгом она бросилась на Валерия, стала высоко прыгать и лизать ему лицо. Несколько торговок подошли к ошеломленному Валерию. Не было никакой нужды спрашивать, его ли это собака. Торговки казались еще более пораженными, чем он. Одна из них сказала, что собака тосковала и выла сутками напролет. Они не могли ее ничем успокоить.

Она не шла ни к кому в дом, сидела на одном месте и смотрела на подъезжающие электрички.

— А мы тут всем торговым коллективом молились Флору и Лавру, чтобы они отыскали ее хозяина. Вот эти кирпичи, где лавки стоят, это же стены разрушенной церкви Флора и Лавра. Им и молились.

Когда счастливый Валерий подходил в сопровождении найденного друга к своему дому, его остановил милиционер.

— Откуда у вас эта собака? — спросил он подозрительно.

Валерию очень не хотелось вступать ни в какие беседы, тем более с милиционером. Пришлось все же сказать, что это его собака, что он не украл ее, а она пропала и он долго искал ее. А теперь ведет домой, чтобы накормить и вымыть поскорее.

— Так ведь она же в Ногинске, — заявил страж порядка.

Валерий не поверил своим ушам.

— А вы откуда знаете про Ногинск?

— Как откуда, когда я сам ее туда отвез. Она у нас в отделении два дня просидела. Сама извелась и всех нас извела. Ничего не ест и только воет. Ну я и решил отвезти ее к теще на природу...

Так что не знаю, как и быть русскому человеку без чудес. У нас ведь все — сплошные чудеса. Еще каких- нибудь 10-15 лет назад казалось, что погибла Россия. Ан, нет — живем. Крадут миллиардами, а страна все равно крепнет. Ну, не чудо?!

Триста лет татаро-монгольского ига. На европейских картах никакой Руси не было. Ан, глядь — уже и Казань с Астраханским ханством — часть России. Поляки в Смутное время в Кремле сидят. Четыре Лжедмитрия! А через полтора века Польша — глубокая

провинция России. И Вторая мировая война — Отечественная разве не чудо?! Победить мощного врага, разгромившего всю Европу. Да еще и после того, как большевики уничтожили цвет нации...

Нет, не уговорить русского человека перестать крепко верить в чудеса. Но главное чудо впереди. Это когда все мы, благословясь, засучим рукава и примемся за дело. А дел у нас на Руси — о-го-го!!!

О блаженной Ксении

Несколько лет назад я был свидетелем такой сценки. В сквере на углу Большой Пушкарской и Кронверкской улиц трое мужчин и шесть женщин пели акафист. Они стояли лицами на восток у стенда с фотографиями храма Святого апостола Матфея, некогда стоявшего на этом месте. Перед ними был столик с Евангелием, иконами и крестом. Мимо них проходили мамы с колясками, пожилой человек с бамбуковой палкой, пробежали смеясь девицы трудно определяемого возраста. Прохожие смотрели на молящихся с недоумением. Никто не перекрестился. Никто не присоединился к ним. Пьяненький бомжик с всклокоченной головой сел на скамейку и во все глаза наблюдал за непонятным действом.

Когда пение акафиста закончилось и стали расходиться, бомжик подошел к мужчинам, собиравшимся уносить стол.

— Ты что, музыкант? — обратился он к одному из них.

— Это Ростропович музыкант, а я — старший музыкант.

— Это как так? — удивленно спросил бомжик.

— В армейском оркестре я был не простым, а старшим музыкантом, — мужчина улыбнулся, кивнул своему приятелю, и они, бережно уложив иконы и Евангелие в толстый старорежимный портфель, подхватили стол и побрели в сторону Большой Пушкарской.

Бомжик пожал плечами и двинулся было за ними, но через несколько шагов остановился, да так и остался стоять.

С этим «старшим музыкантом» я вскоре познакомился, и мы подружились. Владимир Синкевич оказался не только отставным музыкантом, но и кандидатом философских наук, специалистом по акустике, церковному пению, математике, знатоком церковной и светской истории и прочая, и прочая, и прочая. А вследствие перечисленного — бессребреником и чудаком. Одним словом, это тот самый не до конца выведенный большевиками и перестройщиками тип русского чудака, в ком можно узнать героев Лескова. Трудно найти сферу человеческих знаний, в которой бы он не чувствовал себя, как рыба в воде. Но главным делом жизни Владимир считает служение Ксении блаженной. Его можно без преувеличения назвать ее верным «служкой».

Он входит в двадцатку храма Апостола Матфея. Храма, которого нет. Но о его восстановлении они молятся и поют акафисты каждую среду на протяжении четырех лет. Вместе с ними молятся прихожане другого храма — в честь святой блаженной Ксении Петербургской. Этого храма тоже нет и, по всей вероятности, не будет на том месте, где ему надлежит быть. Место это — пустырь, на котором некогда стоял дом, принадлежавший мужу блаженной Ксении, где она прожила несколько лет своего недолгого замужества. Место это бойкое и продано оно под строительство торгового центра.

Подпись высокого начальства под документом, удостоверяющим законность передачи этого участка, поставлена именно в день памяти блаженной Ксении — 6 февраля.

При «двадцатке» существует центр по сбору документов и свидетельств о жизни Ксении Петербургской. Владимир Синкевич со своими приятелями ведет вполне научный поиск. Беда лишь в том, что теперь работа в архивах связана с изрядными денежными расходами. А денег у боголюбивых чудаков, как известно, немного.

И все же им удалось узнать немало нового. Узнали они о том, что раба Божия Петрова — так звали блаженную Ксению — была прихожанкой церкви Апостола Матфея.

Именно поэтому соединились прихожане двух несуществующих храмов для великого дела храмострои- тельства, проповеди слова Божьего и прославления святых, подвигших их на это делание.

Уже готов сборник документов о Ксении Петербургской и о храме Апостола Матфея с комментариями. Я с большим нетерпением дожидался возможности ознакомиться с электронным вариантом этого сборника, поскольку для меня воцерковление было связано со знакомством с петербургскими святыми, и в первую очередь с блаженной Ксенией. Мой приятель несколько раз брал меня с собой на ночные бдения около ее часовни. Часовня тогда была огорожена высоким забором, а по кладбищу рыскали милиционеры и всех почитателей блаженной попросту арестовывали. Однажды ночью мы пропели акафист на изрядном морозе. Видно, из-за мороза никто нам не помешал.

Мой приятель приходил к часовне в любую погоду еженощно. Жил он в Купчино, и до Смоленского кладбища было около восемнадцати километров. Туда и обратно он ходил пешком более трех лет и вымолил, по тогдашним, далеким до перестройки брежневским временам, немыслимое. Ему удалось зарегистрировать брак с любимой девушкой — гражданкой Франции — и уехать с ней во Францию, где он вскоре стал священником.

Мне, тогдашнему неофиту, было странно видеть интеллигентного человека, беседовавшего на кладбище, как с живой, с похороненной двести лет назад женщиной. Тогда еще Ксения не была прославлена в России. Акафисты и иконки с ее изображением привозили «зарубежники». Я не знаю православного дома, в котором бы не было в начале восьмидесятых годов ее иконы. Тогда я относился к блаженной Ксении больше как к литературному персонажу.