Предначертание - Вадим Давыдов

Придя, наконец, домой, он, не отвечая на встревоженные вопросы жены, с испугом взиравшей на его расстёгнутые пиджак и жилетку и сбившийся на сторону галстук, прошёл сначала в детскую. Потрогав лобики детей, он вышел, рассеянно улыбнулся Молли и, по-прежнему молча, вошёл в спальню.

Здесь он шагнул в угол и с размаху опустился на колени пред висевшим на стене распятием. Ты есть, подумал Брукс и улыбнулся, как ребёнок. Конечно, Господи, Ты есть. Ты послал его, ангела мщения. Послал его ко мне. Ты услышал мои мольбы, Господи. Ты просто проверял меня, испытывал мою веру, испытывал, насколько глубоки и искренни были мои молитвы, — все эти годы. Я выдержал, Господи. Я помогу ему, я сделаю всё, что он скажет. И они умрут, — все умрут. Здесь и сейчас. О, воистину, — безграничны доброта и милосердие Твои, Господи!

Лондон. Апрель 1934 г

Начался светский сезон. Рэйчел нервничала, — хотя Гурьев легко и быстро учился, а она сама старалась изо всех сил. В первый вечер, увидев, какими взглядами провожают Гурьева девицы и дамы, она и сама посмотрела на него другими глазами. Боже, подумала Рэйчел. А ведь я привыкла, что он рядом. Всё время рядом. Да почему же он не отходит от меня ни на шаг, чёрт побери?!

— Отойдите от меня, — чарующе улыбаясь, прошипела Рэйчел. — Я вас представила по меньшей мере двум дюжинам дам, умирающих от любопытства в надежде расспросить вас о стадах диких обезьян, скачущих с лианы на лиану в джунглях Амазонки.[25] Сделайте же вид, наконец!

— И не подумаю, — улыбнулся в ответ Гурьев. — Я пришёл сюда с вами, и проведу этот вечер с вами. Весь, от начала до конца. Леди Рэйчел.

— Это невыносимо. Немыслимо. Вы отпугиваете от меня всех кавалеров!

У тебя нет никаких кавалеров, Рэйчел, тоскливо подумал Гурьев. Эта толпа самодовольных уродов просто не в состоянии понять, что ты за сокровище. Ну да, они хотят тебя, — ещё бы. Я вижу их взгляды. Я читаю их лица. Я такое читаю на их лицах, Рэйчел! И что всё это значит, я раскопаю во что бы то ни стало. Вот как Бог свят. Если бы нашёлся хоть кто-нибудь, достойный занять место рядом с тобой, Рэйчел. Настоящий мужчина, способный увидеть тебя, разглядеть тебя. Наплевать на условности. Наплевать на всё и нести тебя на руках. Всю жизнь. Я исчез бы в тот же день, Рэйчел. Вот веришь ты или нет.

— Пусть попробуют, — пожал плечами Гурьев, продолжая улыбаться. — Надо же им когда-нибудь понять, каково это – испугаться по-настоящему. Без дураков.

— Для чего же мы сюда пришли, в таком случае?!

— Я вам объясню, — сжалился Гурьев. — Чтобы они все полопались от любопытства и начали рвать нас на части, в надежде заполучить в гости.

— Нас?!

— Нас, — кивнул Гурьев. — А что же вы думаете, — я стану наносить визиты в одиночестве? Разве мы так договаривались?

— О том, что вы станете вести себя так, будто мы помолвлены, мы тоже не договаривались, — рассвирепела Рэйчел. — Или я ошибаюсь?!

— А что, это так выглядит? — приподнял брови Гурьев.

— Именно так.

Гурьев взял её за локоть и, наклонившись к самому её уху, так близко, что вместе с его словами она услышала и почувствовала его дыхание, прошептал:

— А мне нравится.

Господи, подумала Рэйчел, замирая от ужаса. И мне нравится. Какой ужас! Немыслимо.

— Но когда я сяду играть в бридж…

— Я тоже сяду играть в бридж, — Гурьев чуть наклонил голову к левому плечу.

— А вы умеете?!

— А вы даже не удосужились за всё это время спросить. Что же вы так? Леди Рэйчел.

«Леди» он произносит так, как будто посмеивается надо мной, подумала она. Не столько даже надо мной, сколько… А вот когда он произносит «Рэйчел», его голос становится совсем иным. Совсем. Это просто немыслимо!

— Так вы умеете.

— Ну, у меня могут возникнуть некоторые сложности с терминологией во время первой партии. Но я справлюсь. Леди Рэйчел.

Вот, вздохнула она. Вот. Опять!

— Мы не можем играть вместе. Во всяком случае, сегодня.

— Можем, — кивнул он. — Мало того – будем.

— Я даже не знаю, какой вы партнёр!

— Как партнёр, я совершенно великолепен, — Гурьев, кажется, вовсе не собирался притворяться, будто шутит.

— Прекратите на меня давить!

— Слушаюсь и повинуюсь, — поклонился Гурьев. Не шутовски, а по-настоящему поклонился. И, выпрямившись, прищурился: – Леди Рэйчел.

— Ну, хорошо, хорошо, — вздохнула Рэйчел. — Разве можно так сердиться по пустякам, Джейк? Раз вы настаиваете, я буду с вами играть. Только не сверкайте так глазами, вы ведь подожжёте дом!

— Обожаю пялиться в огонь.

— Джейк… На нас смотрят.

— Пусть смотрят.

Что это с ним, встревоженно подумала Рэйчел. Этот взгляд – и желваки по щекам… Какой он всё-таки огромный, это же просто немыслимо…

Четвёрки расселись за ломберными столиками, и началась игра. Рэйчел всегда рассматривала бридж просто как приятное времяпровождение. И никогда не была особо сильным игроком. Откровенных ляпов не допускала, но вести игру всегда предпочитала доверить партнёру.[26] А он… Русский, русский, с восторгом и содроганием думала Рэйчел, глядя на Гурьева. Всё делает, как русский: с улыбкой – головой в омут!

Они окончили партию, — как оказалось, блестяще. Гурьев, испросив разрешения на минуту удалиться, поднялся, и, словно невзначай дотронувшись до плеча Рэйчел, вышел. Её соседка справа, баронесса Чейнхилл, наклонилась и прошептала, — впрочем, так, чтобы этот шёпот был услышан и за соседними столиками:

— А для Тарзана он вовсе даже неплох, дорогая. Очень, очень неплох. Где вы его нашли?

— Упал с неба, дорогая Лиз, — старательно просияла Рэйчел.

— Дайте знать, когда он вам надоест, — проворковала баронесса. — Он просто очарователен!

Или я ему надоем, подумала Рэйчел. Хотя на это совершенно не похоже. Не думаю, дорогая, что с этим мужчиной удастся поиграть в кошки-мышки. Он посмотрит-посмотрит, наклонив набок башку, а потом – ка-а-а-к хлопнет своей лапищей! Мокрое место от тебя останется, дорогая Лиз. Как и от меня. Что же он такое задумал, Господи Боже?! Он похож на яркую свечу в абсолютной тьме, поняла Рэйчел, свечу, к которой, забыв обо всём на свете, слетаются мотыльки со всей округи. Но… Свет необходим мотылькам, а свече – ей хватает собственного света. Ей не нужны мотыльки – она всего-навсего обжигает их, хотя делает это совсем не со зла. А я?!

— Это странное сочетание явной молодости и столь же явного опыта совершенно в нём завораживает, — продолжала выпевать Элизабет. — Не могу понять, в чём дело. Рядом с ним все выглядят какими-то бледными и ненастоящими, вам не кажется, дорогуша? И, судя по тому, как он вальсирует, в танцах на шёлковых простынях ему просто нет равных. И если при этом он хотя бы наполовину также хладнокровен и точен, как в бридже, то… — леди Чейнхилл испытующе посмотрела на Рэйчел. — Не забудьте рассказать мне, дорогая, что ему особенно нравится. Я не хочу, чтобы он ускакал от меня слишком быстро. Вы ведь не станете от меня это скрывать, моя прелесть?

Рэйчел поспешно отвернулась, с ужасом понимая, что ей и самой больше всего на свете хочется это знать. Чтобы… Она почувствовала, что неудержимо краснеет, и на глаза сами собой наворачиваются слёзы. Рэйчел подняла взгляд – и чуть не умерла от страха: Гурьев стоял перед нею, — так, словно и не уходил никуда. Глаза его метали самые настоящие молнии, и Рэйчел только тогда смогла вспомнить, что нужно дышать, когда поняла – этот взгляд адресован вовсе не ей, а леди Чейнхилл:

— Я восхищён, баронесса, — отвешивая изысканный поклон и при этом совершенно непостижимым образом переставляя Рэйчел себе за спину, проговорил Гурьев. — Надо обладать истинным мужеством и невероятным запасом патриотизма, чтобы так самоотверженно поддерживать производство спиртного в Британии, как это делаете вы.

— Что!? — пролепетала леди Чейнхилл, непонимающе глядя на него.

— Хотя я и не отношу себя к идейным трезвенникам, — снизошёл Гурьев до пояснений, — тем не менее, я ужасно занудный и скучный тип: предпочитаю женщин, которые заводят меня без помощи всякого алкоголя. А столько виски, бренди и шампанского, сколько пришлось бы влить в меня для того, чтобы я согласился проделать с вами парочку пируэтов на шёлковых простынях, просто не существует в природе.

Леди Чейнхилл начала багроветь, и тогда Гурьев проделал нечто настолько немыслимое и ужасающе неприличное, что у Рэйчел всё поплыло перед глазами: резко шагнув вперёд и наклонившись к баронессе, он обвёл языком её ухо и прихватил мочку зубами. Рэйчел буквально остолбенела, увидев, какой длинный и гибкий у него язык, а Элизабет, чтобы выдержать острый приступ наслаждения, пронизавший всё её существо, пришлось судорожно ухватиться за спинку кресла. А Гурьев, отступив, как ни в чём не бывало, улыбнулся и произнёс почти ласково: